Наследники земли - Ильдефонсо Фальконес де Сьерра

– Ты понимаешь, что, пока ты гневаешься на своих врагов, кто-то из них может убить Мерсе?

– Мою мать тоже похищали. – Уго вздрогнул от удивления. Ни мисер Арнау, ни сеньора Мар никогда ему об этом не рассказывали. – Мой отец ее спас. И я сделаю то же самое.

– Это были Пучи? – спросил Уго.

Они с Герао тысячу раз обсуждали, могло ли похищение Мерсе быть местью семьи Рожера Пуча за смерть графа. На это указали викарию, тот, в свою очередь, разослал письма кастильским властям с целью узнать о местонахождении и жизни ссыльных. Ответа еще не было.

– Нет, тогда это были не Пучи.

Бернат замолчал, словно оценивая, могут ли Пучи стоять за новым похищением.

– Мы думали…

Бернат отвернулся от Уго и велел Герао подняться на верхний этаж.

– Расскажешь мне, что вы сделали в мое отсутствие, – грубо приказал Бернат. – А тебя я здесь больше видеть не хочу, – не поворачивая головы, сказал он виноделу, уже ступив на лестницу.

– Ты забрал у меня дочь! Ее похитили из-за тебя! – выпалил Уго.

Он стоял один посреди двора, но прекрасно знал, что за ним наблюдают слуги, рабы и, возможно, даже кормилица Арнау.

Бернат помедлил, занеся ногу над ступенью. Он выдохнул, почти мягко поставил ногу на лестницу и продолжил восхождение, не ответив Уго.

– Я вернусь, Бернат, – заявил Уго. – Речь идет о моей дочери… И ты не сможешь меня остановить.

26

Пришлось ждать несколько часов. Они поняли это, услышав звон колокола «Онората», который уже несколько лет сообщал горожанам время, измеряемое песочными часами. Разумеется, в ходу было и церковное время: примы, ноны, но оно с каждым годом оказывало все меньше влияния на жизнь каталонцев, привыкших к часам гражданским. Они сидели на ветхой деревянной скамье, встроенной в стену, в помещении настолько аскетичном, что оно казалось пустым: беленые стены, две двери – через одну священник завел их в комнату, через другую – куда-то вышел, скамья, небольшой сундук и распятие – вот и вся обстановка. Уго и Катерина устали от звона «Онораты» – во дворце епископа колокол слышен особенно громко.

Они подготовили щедрую мзду за освобождение Барчи. У них было вдоволь вина, чтобы продолжать дело, и оба за ценой не стояли. Они готовы были отдать все. Отец Гильем, священник из церкви Святой Марии у Моря, к которому обратились Уго и Катерина, заверил, что освобождение Барчи – практически дело решенное. Епископ, утверждал отец Гильем, не откажется от денег за бедную мавританку, уже просидевшую в тюрьме два года. Священник рискнул предположить, что, быть может, освобождения можно было достичь и за меньшие деньги, а остаток сбережений пожертвовать Собору у моря – здесь всегда нужны средства. Однако Катерина резко отвергла это предложение.

Теперь они сидели в епископском дворце, и звон колокола лишний раз напоминал им, сколько времени приходится ждать. Тугой кошель с деньгами они крепко держали в руках, чтобы не потерять. «Наверное, ее освобождают, – предположила Катерина, – это ведь единственная причина держать нас так долго, тебе не кажется?» Уго кивнул, пробурчав что-то невразумительное. Он всем сердцем надеялся, что Катерина права, хотя и собирался поначалу ответить – начальники, мол, всегда заставляют себя ждать, чтобы подчеркнуть свою важность, но промолчал. Уго подавил зевок – он не хотел, чтобы Катерина неправильно поняла этот признак усталости. Дело в том, что спустя почти две недели после исчезновения Мерсе его тело настойчиво требовало хоть какого-то отдыха, – и он готов был предаться сну прямо здесь, в тишине пустой комнаты, на этой скамье, какой бы твердой она ни была, но осознавал, что сон не принесет облегчения; точно так же по ночам, в постели, слезы и невыносимая тоска не давали покоя.

Уго встал, чтобы немного размяться. Он прошелся по комнате и, заметив, что Катерина на него не смотрит, даже затряс головой. Не хотелось ее расстраивать. Последнюю неделю Катерина провела в одиночестве, поскольку Уго почти все время сидел во дворце на улице Маркет, во дворе, в погребе или на кухне, в ожидании известий, которые сообщал ему Герао: о встрече с викарием, советниками или судьями, о поисках дочери – все еще безуспешных. Адмирал не препятствовал визитам Уго – предпочитал его попросту не замечать. Катерина, со своей стороны, вновь ощутила себя брошенной. Она не говорила об этом, не упрекала за постоянные отлучки, – напротив, старалась поддержать любимого, но Уго не мог не заметить подавленности и обеспокоенности Катерины.

Уго получил весомую комиссию за продажу вина на Сицилию от Галлине, что открыло для винодела новые возможности. Торговец был доволен результатом и заговорил о дальнейших сделках. Уго отказался. «Извини, это очень заманчивое предложение, – уточнил виноторговец, – но ты, наверное, знаешь, что случилось с моей дочерью, женой адмирала…» Галлине кивнул, и Уго стремглав побежал обратно в таверну, где Катерина встретила его лучезарной улыбкой – быть может, неуместной, учитывая пропажу Мерсе. Уго на мгновение огорчился, но затем подумал: разве не он только что пересек весь город, расталкивая людей, чтобы скорее прибежать к ней с деньгами? Разве не он сказал ей, что они идут выручать Барчу? Ведь это он покрывал Катерину поцелуями, силясь получить от нее нежность, которой больше не чувствовал из-за своего горя. Это он потащил ее в стойло, чтобы забрать сбережения из тайника. Как ей было не улыбаться?

– Мне жаль. Это невозможно. Освобождение…

Уго бросился к Катерине, чтобы не дать ей упасть в обморок. К его удивлению, отец Гильем сел с ней рядом, подождал, пока Катерина придет в себя, и взял ее за руку.

– Твоя подруга не нуждается в том, чтобы ты платила за ее свободу, – прошептал священник, гладя ладонь Катерины.

– Что вы хотите сказать? – удивился виноторговец, все еще поддерживая Катерину. – Неужели она уже…

– Мертва? – закончила за него Катерина.

– Нет, Боже правый! Она жива и здорова. Рамона сильная женщина… Так ее теперь зовут, – сказал отец Гильем, – хоть и с совсем недавних пор. Да, она признала свою вину – прошу заметить, вину, а не грех, ведь она не была христианкой, – и решила отречься от пророка, чтобы принять истинную веру. Скоро у нас будет еще одна душа, преданная нашему Господу. И епископ, который, как вы наверняка знаете, тоже новообращенный, – мягко добавил священник, точно сообщая тайну, – искренне тронут и взволнован тем, что на непокорную и упрямую приверженку секты Магомета снизошел Святой Дух – и притом в стенах, столь близко расположенных к