Наследники земли - Ильдефонсо Фальконес де Сьерра

Ее протащат по всей Барселоне, расчленят и развесят останки на виселицах. «Так всегда делают с сарацинскими рабами», – пробормотал Уго, но Катерина не ответила. Уже несколько ночей ее терзали страшные конвульсии. Похоже, русскую мучили жесточайшие кошмары – лицо ее было перекошено, руки неестественно выгибались. Уго не знал, как ее успокоить, – и просто обнимал ее, плача, как ребенок.

Он утешался, лаская внука. Бернат не возражал против того, чтобы Уго навещал Арнау, но мстительная кормилица не подпускала деда слишком близко. «Он не твой, сука», – упрекнул ее Уго. Но она просто унесла Арнау без всяких объяснений. «Сукина дочь!» Эти оскорбления прибавились к несметным богохульствам и проклятиям, которые ежечасно лились из уст графа. Если рассказать, что Мерсе не моя дочь, ситуация только ухудшится, думал Уго, видя, как слуги ведут себя – тише воды ниже травы, молчаливые, испуганные. Конечно, Бернат убьет его на месте, обнажит шпагу и проткнет насквозь, а быть может, даже голыми руками, задушив или забив до смерти.

Море также не приносило ему успокоения. Слушая ропот волн и порывы ветра, он всего лишь вспоминал слова Дольсы: «Море только движется вперед-назад. А потом снова и снова». Может, она была права… Виноградники Раваля давили на него, словно указывая на все ошибки, совершенные им на протяжении жизни. «Барча, Барча, Барча». Он будто слышал, как кричит виноградная лоза. Это случилось за пару дней до казни. Он укрылся в своем погребе, темнота и тишина сдавили ему грудь; сердце принялось бешено колотиться, его объял жар и пронзила дрожь.

Он рванулся и побежал наверх. Таверна была закрыта, Педро лежал перед очагом, притворяясь спящим.

Катерина приняла его, молча опустив голову. Она сидела на краю постели и больше не плакала. Уго рухнул на кровать лицом вниз. Воцарилось тягостное молчание. «Я вернусь», – пообещал Уго.

Он решил, что отправится на поиски дочери только после казни Барчи. Уго не придал значения словам мавританки о слабости Катерины: он сообщил русской, что случилось во дворце епископа, и предложил отправиться с ним в приорат. «А кто будет заниматься таверной?» – ответила Катерина без энтузиазма, даже виновато. Уго настаивал: «Поехали со мной». Катерина была непреклонна. Разговор затух, Катерина со вздохом легла, Уго отвернулся от нее и притворился, что дышит ровно. Ночная тишина обличала их в неискренности. Уго цеплялся за воодушевление, с которым Катерина напутствовала его и которое, как он прекрасно знал, было мнимым. Катерину мучил страх женщины, неуверенной в своем будущем. И, кроме того, Барчу, ее подругу, должны казнить именно из-за Мерсе, на поиски которой отправлялся Уго. Мерсе, всегда Мерсе… Без сомнения, Уго чувствовал внутренний разлад в душе Катерины – она побуждала его бороться за дочь, подвергнуться опасности, вмешаться в дела сильных мира сего, епископа и папы, в то время как на самом деле она бы отдала все на свете, чтобы Уго остался рядом с ней. Винодел почувствовал ком в горле.

– Я люблю тебя, – прошептал он во мраке ночи.

Катерина не ответила.

Настало последнее воскресенье апреля 1417 года. Полуденное солнце освещало Барселону. Прохладный ветер напоминал о близости Средиземного моря, сделавшего этот город великим.

Раздался крик, возвещающий, что Барчу вывели из дворца епископа, привязанную к ослу, и толпа скопилась на улице Бисбе и Новой площади. Уго, напротив, сделал несколько шагов назад. От криков у него закружилась голова. Перед ним были десятки спин – женских, мужских, детских… он не различал. На заранее обозначенном пути к месту казни их будут сотни. Уго пытался вглядеться в эти колышущиеся плечи, яростно напряженные спины… Оскорбления больно его ранили. Что он здесь делает? Катерина пойти отказалась. «Я не могу видеть, как ее убивают», – призналась русская. Уго тоже не хотел этого видеть, но он не мог оставить Барчу в одиночестве. Это мой долг, сказал себе Уго. Барча упала на землю – теперь осел волочил ее по улицам. Вопли и оскорбления стали громче, Уго закрыл лицо руками. «Вставай, мавританка!» – слышал винодел. Нашлись те, кто помог ей встать, но не из милосердия, а из желания сохранить ей жизнь до четвертования.

Пока ее вели мимо собора, через площадь Блат, на улицу Мар, которая вела к церкви Святой Марии, а потом по улице Сьютат, где заседал Совет Ста, к городской площади и, наконец, на площадь Сант-Жауме, Барча падала еще много раз.

На Соборной площади Уго попытался приблизиться к процессии, но толпа его не пустила. Он попробовал растолкать зевак локтями, но один молодой и куда более сильный мужчина грубо отпихнул его, а какая-то женщина плюнула ему в лицо за то, что он пытался пролезть; дети над ним потешались. Наконец, когда преступница прошла и толпа немного расступилась, Уго сумел разглядеть голую спину Барчи. Привязанная к ослику, в разодранной одежде, несчастная еле волочила босые ноги. Толпа все копилась на улицах, по которым тащили мавританку, хотя оставалось идти еще долго. Уго решил опередить процессию и побежал к церкви Святой Марии у Моря: там людей было пока не так много. Он поднялся на несколько ступенек ко входной двери и прислонился к фасаду.

Барча шла медленнее, чем он, – хватило времени сбросить напряжение и оглядеть площадь. В воскресные дни, подобные этому, мать на несколько минут ускользала от семьи перчаточника, болтала с сыном, гладила по волосам и с улыбкой слушала его истории, как он станет лучшим mestre d’aixa на Средиземном море… пока не уехала с бондарем. Вспомнил он и Арнау… И сеньору Мар, похороненную всего в нескольких шагах – на кладбище, за церковью. Вспомнить отца Уго не мог – словно море поглотило его и все воспоминания о нем, но Арсенду он вспомнил. Где она теперь? И жива ли?

Крики, раздавшиеся на узкой Морской улице, где жили и торговали мастера по серебру, возвестили о прибытии Барчи. Уго вздрогнул и прижался спиной к стене, вцепившись ногтями в камень. С высоты он увидел страшный коридор, образованный жаждущей крови и жестокости толпой – той самой, что незадолго до этого, озаренная Божественной благодатью, вышла из церкви, прослушав торжественную мессу.

Барча выползла на площадь, оставляя за собой кровавый след. Двое мужчин подняли ее на ноги. Из груди, живота, рук и ног текла кровь. Обрывки одежды, покрытые грязью, в кровавых пятнах, прилипли к телу. Люди подождали, пока палач стегнет осла, – тогда мужчины отпустили Барчу, и она снова рухнула. Раздался сердитый ропот, следом за ним новые вопли и оскорбления. Одна женщина