Слово атамана Арапова - Александр Владимирович Чиненков

Едва не задохнувшись от жалости к старику и жгучей ненависти к врагам, атаман с рычанием двинулся к телу крестного. Он был один против окруживших тело врагов. Со всех сторон ему грозила смерть. С внезапным подъемом сил бросился он на противников, преграждавшим ему путь, – одному рассек голову, другому пронзил сердце и, остановившись у тела Сибирякова, замер.

Замерли и враги в оцепенении, на лицах которых можно было прочесть только страх перед этим отважным, а от того и страшным человеком. Вдруг пара ордынцев слева от атамана рухнули на землю, а вместо них появилась крепкая фигура молодого казака, лицо которого до неузнаваемости было перепачкано кровь. Юноша встал рядом, и битва возобновилась.

– Ты хто? – отражая вражеские сабли, прокричал атаман, обращаясь к юноше, сражающемуся у него за спиной.

– Степка Погадаев, хто ж ешо, – ошарашил его своим далеко не безумным ответом парнишка.

– Да ведь ты… – Слова застряли в горле. Без лишних вопросов было ясно, что Степка пришел в себя. Что послужило для этого толчком, можно будет выяснить и потом, если свершится чудо и они останутся в живых.

И чудо свершилось. Может быть, Бог сжалился, глядя с небес на утопающее в крови поселение, а может, колдовство Мариулы остановило врагов? Но когда уже защитники мысленно простились с жизнью, вражеский натиск ослаб, наступление захлебнулось, и войско ордынцев покинуло гору.

* * *

Оставшиеся в живых казаки собрались в центре поселка. Оборонять укрепления больше не было сил. На израненных, перепачканных своей и чужой кровью людей жалко было смотреть.

– Ты што-нибудь понимашь, Евдокимыч? – спросил атамана Кочегуров, ложась с ним рядом на землю.

– Я нет. А ты? – спросил в свою очередь атаман.

– Я тожа, – вздохнул есаул и блаженно закрыл глаза. – Жрать што-то охота. Я бы щас похлебки навернул…

– Мож, тебе ешо постель сюды да бабу рядышком? – невесело пошутил атаман.

– А што, и от сей радости не отказался бы, – хмыкнул Кочегуров.

Несколько минут они молчали, наслаждаясь непредвиденным отдыхом. Затем есаул перевалился со спины на бок и сказал:

– Вот перешибем басурманам хребтину, и я, наверное, оженюсь.

– Што-о-о? – удивился Арапов и посмотрел на друга, как на сумасшедшего.

– Жанюся я апосля победы, – спокойно повторил Кочегуров, словно он находился не в погибающем, окруженном врагом поселке, а далеко отсюда.

– И што, приглядел ужо ково? – спросил атаман, внимательно вглядываясь в глаза есаула и пытаясь прочесть в них, не повредился ли он умом.

– Есть такая, – мечтательно вздохнул Кочегуров, – красоты неописуемой. Глаза што крылья вороновы! Как глянет, аж нутро тряской трясет!

– И хде ты углядел кралю энту?

– В бою, кады на войско поганое вылазку делали, – охотно ответил есаул. – Мы тады с нею на саблях рубились супротив друг друга. Знатно рубились, на смерть!

– Шибко интересное знакомство, я те скажу, – улыбнулся Арапов, уверовав в то, что Кочегуров в добром здравии и просто шутит. – И што? Кто из вас ково одолел?

– Я едва жив остался, – мечтательно вздохнул есаул. – Рубиться, как черт! Поди, во всем войске ихнем ей равных нету!

– Петро, скажи, ты мне не брешешь? – забеспокоился снова атаман. – Мож, те сее благо привиделось?

– Да ты што, Евдокимыч? – Кочегуров обиженно поджал губы. – Да я с девкой энтой давеча на укреплениях виделся. Думал, што юнец она. А кады шапку-то скинула…

– Ты и влип зараз.

– Влип, Евдокимыч!

Арапов поглядел на озабоченное лицо друга и, позабыв обо всем, от души рассмеялся:

– Слышь, Петро, а што победы-то ждать? Айда прямо щас зараз сватов-то и зашлем прямо в стан ворогов? Хоть помрешь здеся апосля не бобылем, а жанатым человеком. Кулугуров ешо не всех перебили, вота оне вас и обвенчают по своему обряду!

– Пошто потешаешься, Евдокимыч, – нахмурился Кочегуров. – Я впервой таку красавицу встренул. Ежели не перебьют нас здеся кыргызы, зараз обжанюсь!

– А ты кады на саблях с невестой рубился, не обспросил, люб ли ты ей? – смеялся атаман. – А мож, зараз и под венец пригласил?

– Люб али нет, апосля обспрошу, – вздохнул есаул. – Вот словлю ее апосля битвы и обспрошу.

– А ежели не люб, то што?

– Стерпится – слюбится. Всю жисть свою рядом с собою держать ее буду!

Подошедшая Мариула прервала разговор между Араповым и Кочегуровым.

– Ты б Степаниду-то навестил, Василь Евдокимыч, – сказала она. – Вся извелась она с дитем на руках-то. Все по те слезы льет.

– А хде она? – встрепенулся атаман, досадуя на то, что позабыл про любимую и первым делом не навестил ее.

– В погребе тя дожидается, – ответила девушка. – Сходи, покудова вороги к битве готовятся. Мож, последний раз свидеться доведется!

Арапов встал и пошагал к погребу. И в это время поселение накрыла туча горящих стрел. Видимо, враги решили более не испытывать казаков на прочность, а сжечь их прямо в крепости.

* * *

Град горящих стрел обрушился на укрепления и на строения. Все вокруг занялось огнем. И раздуваемый ветром пламень рос и увеличивался с каждой минутой, пока наконец не поднялся над горой, как высокая башня. Казалось, гора превратилась в вулкан, и горящая лава бьет наружу из бесчисленных расщелин.

Сопровождающий пожар едкий дым, как одеялом, окутал гору. Оставшиеся в живых защитники не находили себе места от свирепой жары и дыма, который раздирал легкие и разъедал глаза. Гора превратилась в ад, а люди походили на грешников, которым было отказано в спасении на Страшном суде.

– Евдокимыч, што дееть-то? – закричал есаул после жесточайшего приступа кашля. – Эдак мы щас сами загоримся, как свечи.

– Давай в воду мыряйте, – скомандовал Арапов, сообразив, что котлован с водой – их единственный путь к спасению.

Вскоре все, включая и Степаниду с ребенком, сидели по горло в воде. Но пожар усиливался. Вместе с ним повышалась температура, а раскалившийся воздух отторгали легкие. Сидевшие в воде люди задыхались, кашляли, но поделать ничего не могли. Они молились в ожидании смерти, которая уже витала над ними.

– Евдокимыч, – обратился к атаману Кочегуров, смывая вражескую кровь с лица и рук, – славная похлебка из нас получится? Как мыслишь? А из трупов жаркое? А?

– Заткнись, – отвернулся от него Арапов, прижимая к груди сьна. – Завсегда языком своим всякие гадости мелешь.

– А што, – ухмыльнулся есаул, – покудова дровишки вокруг догорят, водица в нашей посудине в самый раз и закипит. А кайсаки людей едят, не знаешь?

– Тьфу ты, черт, – негромко выругался атаман и сплюнул, – противно сее даже слухать!

– А я вот хочу апосля смерти кыргызам поперек горла встать, – не унимался