Золотая свирель - Ярослава Кузнецова

— Немыслимо… — пробормотала я. — Она родилась в муках.

— Жизнь редко существует без страдания, — улыбнулся Вран. — Уж красота, так та и вовсе никогда.

— Это необходимая плата?

— Верно. — Он помолчал, разглядывая новорожденную, потом добавил: — Все дело в том, кто платит. Здесь… возможны варианты.

— Варианты?

Он улыбнулся, не размыкая губ. На узком его лице дрожала золотая сеть, а за спиной, за высоким порогом очага, гремело и гудело темное подземное пламя.

— Ты пришла за древней мудростью, маленькая смертная? Ты ищешь того, чем не обладает человечий колдун?

Я заколебалась. Вран не против поговорить со мной на волшебные темы? С ума сойти… Он серьезный, он не будет дурачить меня и морочить голову как Амаргин. Но как же… как же Каланда? У меня пересохло во рту. Каланда подождет. Про Каланду я потом спрошу. Успеется.

— Да, — закивала я. — Да. Что значит: «дело в том, кто платит»?

— А! Это, знаешь ли, один из основных способов добиться желаемого в волшбе. Ты, например, готова заплатить за мудрость?

— Конечно!

— Тогда держи. — И он точным и небрежным движением вложил мне в руки стеклянную раковину.

Она еще не остыла.

Сказать по правде, ей надо было остывать несколько часов, чтобы я могла безбоязненно взять ее. Не знаю, как Вран ее держал. Она была… Ладони мои мгновенно высохли и прикипели к сияющим бокам. Они стали подобны истлевщим прошлогодним листьям, проволочному каркасу, кое-как удерживающему бурую выкрашивающуюся плоть.

Боль промахнулась, пролетела мимо. Она словно не видела меня, но чуяла, суматошно накручивая круги над головой. Изумление встало между мной и болью, вытаращив глаза и разинув рот. Мы — я и оно — оцепенело смотрели на раковину в моих руках.

Раковина сияла. Руки дрожали. От вибрации пергаментная кожа лопалась, слоилась шуршащей пленкой, волокна сухого мяса лохматились как коноплянная веревка, обнажая желтые цыплячьи кости. Я сжимала раковину, но у меня уже не было рук.

Отшвырнуть подарок не удалось — похоже, кости вплавились в стекло. Я попыталась сунуть раковину Врану — но не смогла до него дотянуться, хотя он стоял совсем близко. Я хотела бежать, но не двигалась с места, хотела упасть на пол, но оставалась на ногах, все острые углы и твердые поверхности оказались недосягаемы.

Вран отстраненно разглядывал меня. Ни сочувствия, ни неприязни — словно алхимик, поместивший катализатор в реагент, и теперь наблюдающий за тем, что получилось.

— Вран! Забери ее!

Он отрицательно покачал головой.

— Это иллюзия, да? Ты заколдовал меня!

— Все на самом деле, смертная. Я только не подпускаю боль, чтобы ты могла думать.

— Это ловушка?

Он пожал плечами:

— Если ты так считаешь, то да.

— Что мне делать?

— Плати. Ты же согласилась.

— Как?Разве я не заплатила уже?

Я теперь калека. Мои руки, Высокое Небо! Обе руки…

Чертов волшебник молча усмехнулся.

— Это испытание?

Он, не ответив, прислонился к колонне. Приготовился ждать.

Ну, хорошо, я тоже подожду. Опустила плечи, уронила склеенные раковиной руки… Ой! Подол моего белого платья мгновенно расползся обугленной дырой как раз на самом что ни на есть причинном месте. Пропасть! Холера! Мне что, так и держать эту штуку на весу?

— Почему она не остывает?

— Она остынет, — тихо сказал Вран. — Когда-нибудь. Но позже чем ты, если ты ничего не предпримешь.

— А?

— Ты можешь истлеть здесь, баюкая огненного младенца. И я пальцем не пошевелю, чтобы тебе помочь.

— Вран, почему? Ирис твой брат, я его игрушка, а не твоя. И Амаргин… Что они скажут, ты подумал?

— Их здесь нет, девочка. Здесь есть только ты и я. И она. — Вран кивнул на раковину. — Мое невинное дитя, мой драгоценный выкуп. Это не вещь, это креатура, существо. Едва родившееся, желающее быть. И век его гораздо дольше твоего, маленькая смертная. Она ни в чем не виновата. Виноват я, но мне ты ничего не можешь сделать.

— Ты издеваешься.

— Думай как хочешь. — Он улыбнулся.

Невозможно смотреть ему в глаза — в них горело то же тусклое жуткое пламя, выедающее мне зрачки. Отвернувшись, я продолжала видеть два белесых страшных пятна, они преследовали меня и заслоняли весь мир. Я зажмурилась — и это не помогло. Они были тут. Они всегда теперь будут со мной.

— Слезы не помогут, — сказал Вран. — Тебе ни что и ни кто не поможет, кроме тебя самой.

— Какой же ты… я тебя ненавижу!

— Отлично. Ну?

— Что — ну? Что — ну?!

— Делай что-нибудь.

— Да пожалуйста!

Я размахнулась и шваркнула раковину об колено.

Хрустальные шипы воткнулись в кожу, тонкая скорлупа лопнула, пылающий ихор взорвался фейерверком, окатив меня всю с головы до ног… а то, что еще долю мгновения находилось у меня между рук — некий лучистый сгусток, сосредоточие жара — дернулось несколько раз, судорожно выгнулось и затихло, как умершее животное.

И исчезло. Остался только ворох тонких, словно фольга, прихотливо изогнутых осколков, осыпавшихся на пол, ожоги, прорехи и пепел.

Я смотрела на стеклянное крошево. У меня не было ни слез, ни слов, ни мыслей.

— Все дело в том, кто платит, — вздохнул Вран. — Потому что плата берется не только с тебя. Всякий раз, сколько бы ты ни отдал, оказывается, что твоей платы не хватило, и за тебя расплачивается кто-то другой.

— Пойду отнесу мантикору поесть.

Одной рукой я взяла мешок со свежим хлебом, купленным сегодня в трактире, второй уцепила ополовиненный котелок с кашей. Принцесса с Кукушонком, не обращая внимания на сгущающиеся сумерки, продолжали стучать деревяшками на поляне, а их полные миски ждали около огня. Мы с Пеплом уже поужинали.