Химеры (СИ) - Кузнецова Ярослава Анатольевна

Ярослава Кузнецова

Анастасия Воскресенская

Химеры

Часть первая

Часть первая. Пролог

Посвящается памяти Анатолия Владимировича Кузнецова и Таисии и Михаила Штаревых.

Она сидела на высоком хребте моста и смотрела вниз, на темно-серое, испятнанное редкими фонарями полотно дороги. Пригнулась, цепляясь когтистыми пальцами за холодное железо — острые коленки выше ушей.

Дорога была змеей. Змеей была и река, ползущая бок о бок с дорогой, только не серая, а черная и блестящая. Небо — лиловой шкурой дракона. Мост врос обоими концами в землю, хрипел и дергался, стараясь освободиться.

Из темноты под мостом выплыла машина, просветила сумерки белыми лучами, зашуршала, прокатилась.

Исчезла.

Мост затих.

Она повела головой из стороны в сторону. Глаза неподвижны, темный зрачок залил радужку, подмалеванные тушью круги тянутся к вискам, волосы неровно подстрижены и свисают клочьями.

Сколько еще до полуночи?

Машина.

Белые лучи.

Шорох шин, исчезновение; сумерки смыкаются как вода. Далеко, за мостом, за рекой светится и празднует город. Здесь — ночь, напряжение, ожидание.

Мост мелко затрясся, качнуло. Когти поехали по холодному металлу, соскользнули босые ноги.

Решайся, сказала змея-дорога под мостом.

Не бойся, сказала ее соседка, черная змея-река.

Она помотала головой, облизнулась, сглотнула, уставилась вниз. Выбеленные пряди липли к лицу.

Реш-ш-ш-ш-ш-ш-ш…

Время замедлилось, забибикала третья машина, остановилась под мостом. Кто-то вылез из нее, топчась под фонарями, запрокидывая белое пятно лица. Еще машина — засигналила, остановилась.

Ауууууууу… — отозвался поезд вдалеке, — стк-тк-тк-тк-тк.

Ау-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у…

Гудели рельсы, мост дрожал, ребра ходили в такт. Она подняла голову, посмотрела на небо. На том берегу, над крышами и шпилями высоток, перекрещивались лучи прожекторов, полосуя лиловую драконью шкуру.

Полночь.

Она ощутила на себе ее взгляд, ее обещание и, наконец, решилась. Встала, выпрямилась во весь рост — превращаясь из нелепо скрюченной горгульи в изящную девушку.

Сделала два шажка, привычно расправила плечи, вскинула руки — и легко шагнула в пустоту, к текущей внизу серой змее, соседке змеи черной.

Часть первая. Глава 1

— Это все прекрасно, — сказал Рамиро Илен. — Только я театром уже лет пять не занимаюсь, и ты это знаешь. У меня полно работы, заказ на Журавьей Косе, заказ в Вышетраве. Нет, Лара.

Она подняла бровь.

— Ты же любишь театр.

— Теоретически.

— От тебя требуется занавес и несколько задников. И костюмы. Сцена — черный кабинет. Декораций никаких, только подиумы. На задниках — фресковые росписи. Какая тебе разница, где стенки расписывать. Театр заплатит столько, сколько запросишь.

— Я дорого беру.

— Согласен?

Рамиро ухмыльнулся.

— Лара, ты хороший режиссер. Ты отличный режиссер. Но постановщика ищи себе другого. Я не работаю в команде. По молодости работал, больше не хочу.

— Вот черт упрямый! — Лара Край ударила кулаком по порожку рампы, перстни сверкнули, словно кастет.

Рамиро сидел в кресле партера, вытянув ноги, Лара стояла перед ним, щурила красивые глаза и гневалась. Потом начала ходить вдоль сцены туда-сюда; Рамиро смотрел, как она переступает лаковыми лодочками — цок-цок-цок! — и как сетчатые чулки обтягивают ладные икры.

В глубине арьерсцены на фоне кирпичной стены неслышно разговаривали несколько девочек-танцорок. Без задника малая сцена Королевского театра казалась совсем крохотной. Падуги уехали высоко вверх, открывая сложный такелаж. На колосниках у лебедки возились рабочие. Все помещение освещала только пара голых софитов над сценой, зал тонул во мраке. Королевский театр не самый большой в столице. Но самый престижный.

Рамиро было начхать на престиж.

Одна из девочек подошла к рампе. Белое трико, черная юбочка, полосатые гетры и митенки.

— Мам. Мы ждем.

— Подождете, — резко ответила Лара. — Все собрались?

— Все. — Девочка поглядела на Рамиро. Взгляд у нее был пристальный и в то же время отсутствующий. Она думала о чем-то своем. Выбеленное лицо, выбеленные волосы, темные тени вокруг глаз и под скулами. Это не театральный грим. Среди молодежи теперь модно краситься под покойников.

— Здрасьте, господин Илен.

— Здравствуй, Десире.

— Я понимаю, — сказала Лара, — что тебе все равно, кто играет в спектакле. Но это же «Песни сорокопута», их еще никто не решался поставить в аутентичном виде. Музыку нам пишет Брес Стесс, а хореографию ставит Креста Карина.

— Креста? — удивился Рамиро. — Будет работать с тобой?

Кресте восемьдесят три года, она до сих пор преподает. Звезда начала века, лучшая из танцовщиц, ведьма, неистовая волчица. Старшая сестра Рамирова отца. Рамиро пошел в театральный, только чтобы быть с ней рядом, причаститься ее искусству. Он и сейчас дрогнул.

— Как ты ее уговорила?

— Я беру ее ребят в балет, — Лара кивнула на дочь. — Студентов. Им, конечно, придется все лето вкалывать, но пусть привыкают. Успех — это кровавый пот, прежде всего.

Креста, подумал Рамиро. Вздохнул. Достал пачку, выковырял папиросу. Покатал в пальцах, нащупывая рубчик меж сигарной крошкой и мундштуком из бумаги.

— Вы с Крестой прекрасно работали вместе, — Лара моментально обнаружила брешь. — Ты же не станешь разочаровывать ее? Она на тебя рассчитывает.

— А ты уже наобещала ей за меня.

— Она не хочет никого другого.

— Шантажистки. — Рамиро сломал папиросу и поднялся. — Я не собирался все лето торчать в городе. У меня пропасть работы в Вышетраве.

— Премьера назначена на пятое сентября. Времени достаточно, Рамиро. Когда ты хочешь, ты работаешь очень быстро.

— Я люблю бездельничать.

Лара торжествующе улыбнулась Рамиро в спину — она победила.

— Ленивый гений, — крикнула она. — Я приеду на неделе, обговорим детали. Расскажу подробно. Не вздумай сбежать!

Рамиро толкнул дверь и вышел в полутемный холл. Ковровая дорожка под ногами прикрывала лаковые волны старинного паркета, над головой плыла череда хрустальных люстр. Мрамор ступеней, стертый тысячами тысяч ног, прогнулся в центре лестницы дюйма на четыре, не меньше. Королевский театр! Тесноватый, уютный и элегантный, как старенький аристократ самых что ни на есть благородных кровей.

Прощай лето на пустой приморской вилле, где только сторож и садовник, которых можно не встретить неделями, прощай работа в охотку прохладным утром, и — прощайте долгий день и вечер на пляже или в кафе на террасе, под соснами… Эх!

Креста до сих пор заставляет мужчин совершать безумства. Даже собственного племянника.

На Театральной площади, вокруг фонтана — вишни в цвету, белые и розовые. Киоски с мороженым и газировкой, пустые лавочки. Рамирова машина — длинная, тяжелая «фриза», похожая на баржу, — дожидалась хозяина у кромки тротуара, рядом с театральной тумбой. Нагретая кожа сидений сбрызнута белым крапом лепестков. Крышу у «фризы» Рамиро торжественно опустил сегодня утром, соблазненный солнцем и чистым небом.

В цветущих ветках орали воробьи. Проспект был пуст. Полдень.

Рамиро плюхнулся на горячее сиденье и, наконец, закурил.

— Господин Илен, угостите?

На ярком солнце Десире казалась еще более чужой и холодной. Словно призрак ушедшей зимы. Того и гляди развеется.

Девочка-химерка. Молодежи положено шуметь, шалить и радоваться жизни, а не изображать изможденных вурдалаков. Красивая же девчонка. Зачем нарисовала себе провалившиеся щеки и глазницы?

— Тебе нельзя курить. Ты же танцуешь.

— Пока можно. После двадцати брошу.

Рамиро усмехнулся. По мнению соплюшки, до двадцати — еще целая вечность. А после двадцати — старость, и придется беречь себя.