Посмертные записки Пикквикского клуба - Чарльз Диккенс

Мистер Винкель прочитал письмо до последнего слова, сложил его опять со всей тщательностью и аккуратностью делового человека, и в то самое мгновение, как мистер Пикквик ожидал неминуемого взрыва сильных ощущений, старичок обмакнул перо в чернильницу и сказал совершенно спокойным тоном, как будто речь шла о какой-нибудь коммерческой безделке:

— Куда адресовать к Натаниэлю, мистер Пикквик?

— В гостиницу «Коршуна и Джорджа», — отвечал этот джентльмен.

— «Коршун и Джордж». А где эта гостиница?

— На Георгиевском подворье, в Ломбардской улице.

— В Сити?

— Да.

Старый джентльмен методически записал адрес на изнанковой стороне конверта, бросил письмо в конторку, запер ее, положил в карман связку ключей и сказал:

— Больше, я полагаю, ничто не может удерживать вас у меня, мистер Пикквик?

— Ничто, почтеннейший?! — вскричал озадаченный мистер Пикквик в порыве негодующего изумления. — Ничто?! И вы не намерены ничем больше выразить своего мнения по поводу этого великого события в жизни нашего молодого друга? Вы не хотите уверить его через меня в продолжении своего покровительства и родительской любви? И не будет от вас ни одного ласкового слова, ни одного привета этой юной чете? Что с вами, мистер Винкель? Образумьтесь, почтеннейший, подумайте!

— Я подумаю об этом на досуге, — отвечал старичок. — На этот раз мне нечего сказать. Я человек деловой, мистер Пикквик, и не привык сгоряча пускаться на какие бы то ни было аферы. В настоящем случае я никак не могу одобрить этого дела: обстановка его мне решительно не нравится. Тысяча фунтов — небольшая сумма, мистер Пикквик.

— Что правда, то правда, вовсе небольшая, бездельная сумма, — перебил Бен Алиен, проснувшийся в эту минуту и припомнивший весьма кстати, что сам он прокутил свою тысячу фунтов наследства без малейшего затруднения. — Вы умный человек, сэр. Ведь он смышленый малый: как ты думаешь, Боб?

— Очень рад, что вы, сэр, признаете мое мнение справедливым, — сказал мистер Винкель старший, бросая презрительный взгляд на Бена Аллена, продолжавшего глубокомысленно качать головой. — Дело вот в чем, мистер Пикквик; я позволил своему сыну совершить под вашим руководством несколько путешествий с той целью, чтобы он пригляделся к людям и вступил в жизнь не беспомощным школьником; но я никогда не уполномочивал его на женитьбу без моего согласия. Он знает это очень хорошо. Стало быть, если мне вздумается лишить его своего отеческого покровительства, Натаниэль не будет иметь никакого права изумляться или сетовать на меня. Впрочем, я буду писать ему, мистер Пикквик. Прощайте, спокойной вам ночи, сэр. Маргарита, проводите этих господ.

Все это время Боб Сойер неугомонно толкал мистера Бена Аллена, поощряя его сказать что-нибудь со своей стороны в защиту правого дела. На этом основании Бен Аллен, без всяких предварительных соображений, вдруг разразился краткой, но сильно патетической речью:

— Сэр! — воскликнул мистер Бен Аллен, раскрыв свои мутные глаза на старого джентльмена и размахивая вверх и вниз своей правой рукой. — Сэр, стыдитесь самих себя… стыдитесь этих стен, сэр!

— Как брат жены моего сына, вы, конечно, превосходный судья в этом деле, — отвечал мистер Винкель старший. — Довольно об этом. Прошу вас не возражать, мистер Пикквик. Прощайте, господа.

С этими словами старичок взял свечу и, отворив дверь, учтиво попросил гостей освободить его от дальнейших переговоров.

— Вы станете жалеть об этом, — сказал мистер Пикквик, с трудом удерживая порывы своего негодования.

— Это мы увидим, — отвечал спокойно мистер Винкель старший. — Еще раз, господа, желаю вам спокойной ночи.

Мистер Пикквик пошел на улицу, сердито шагая, в сопровождении мистера Боба Сойера, совершенно оглушенного непреклонно строгим решением старого джентльмена. За ними покатилась шляпа Бена Аллена, и через минуту сам Бен Аллен появился на лестничной ступени у подъезда. Все три джентльмена хранили глубокое молчание всю дорогу и, не поужинав, разошлись в гостинице по своим спальням. Углубляясь на досуге в сущность и вероятные последствия своего визита, мистер Пикквик скоро пришел к заключению, что ему никак не следовало отваживаться на эту поездку, не собрав наперед отчетливых сведений о характере мистера Винкеля старшего, который оказался в такой ужасной степени деловым человеком.

Глава L. Мистер Пикквик встречает одного из своих старых знакомых, и этому счастливому обстоятельству читатель обязан поразительно интересными подробностями относительно двух великих людей, могущественных и славных в литературном мире

Мистер Пикквик проснулся, по обыкновению, в восемь часов. Наступившее утро всего менее могло рассеять в душе великого человека неприятные впечатления, произведенные неожиданными последствиями вчерашнего визита. Небо было пасмурно и мрачно, воздух затхл и сыр, улицы мокры и грязны. Дым лениво выходил из труб, как будто у него не хватило храбрости подняться к облакам; дождь капал медленно и вяло, как будто не смея превратиться в ливень. Боевой петух на трактирном дворе, лишенный всех признаков своего обычного воодушевления, печально покачивался на одной ножке в уединенном углу; осел, понурив голову, расхаживал в созерцательном расположении духа, как будто в глупой голове его мелькала мысль о самоубийстве. На улице, кроме зонтиков, не было видно никакого предмета, и ничего не слышалось, кроме падения дождевых капель.

Завтрак был очень скучен, и разговор между нашими путешественниками вовсе не клеился. Даже мистер Боб Сойер живо чувствовал на себе одуряющее влияние погоды. Он был теперь, по его собственному выражению, «сбит с панталыка». Мистер Пикквик и Бен Аллен были тоже не в своей тарелке.

В тоскливом ожидании лучшей погоды, путешественники перечитали последний номер лондонской вечерней газеты от первой строки до последней, перетоптали ковер в своей комнате от первого до последнего рисунка, повысмотрели все картины на стенах и перепробовали, без малейшего успеха, все предметы для разговора. Наконец, мистер Пикквик, дождавшись полудня и не видя никакой перемены к лучшему, позвонил и отдал приказание закладывать лошадей.

Заложили и поехали. Дождь полил сильнее, слякоть по дороге увеличивалась с каждой минутой, и огромные куски грязи летели беспрепятственно в открытые окна экипажа, так что пассажирам во внутренности кареты было почти столько же неловко, как и тем, которые по-прежнему поместились на запятках. При всем том, в самом движении и живом сознании чувства деятельности заключалось уже бесконечное превосходство перед скучным и томительным бездействием в скучной комнате, откуда, без всякой цели и намерения, приходилось смотреть на скучную улицу и дождевые капли. Оживленные путешественники не могли понять, зачем и отчего они так долго отсрочивали свою поездку.

Когда они остановились в Ковентри на первой станции, пар от лошадей поднялся такими густыми облаками, что затмил совершенно станционного смотрителя, и путешественники слышали только его громкий голос, выходивший из тумана. Он говорил, что человеколюбивое общество30, при первой раздаче премий, должно непременно наградить его первой золотой медалью вследствие того, что у него достало храбрости снять шляпу с ямщика, иначе этот парень неизбежно должен был бы утонуть, так как вода с полей его шляпы лилась обильным потоком на рукава его, грудь и шею.

— Прекрасная погода! — сказал Боб Сойер, поднимая воротник своего пальто и закрываясь шалью.

— Чудодейственная, сэр, — подтвердил Самуэль Уэллер. — А знаете что, сэр?

— Что?

— Случалось ли вам когда-нибудь видеть больного ямщика?

— Не припомню. А что?

— В ту пору, например, когда вы были студентом, в клинику вашу никогда не приносили больного ямщика?

— Нет, никогда.

— Я так и думал. А случалось ли вам видеть на каком-нибудь кладбище надгробный памятник ямщику?

— Нет, не случалось.

— A мертвого ямщика видели вы когда-нибудь?

— Никогда.

— Ну, так никогда и не увидите, — отвечал Самуэль торжественным тоном. — Есть еще другой предмет, которого никогда не видал ни один человек: это, сэр, мертвый осел. Никто не видал мертвого осла, за исключением разве одного джентльмена в черных шелковых панталонах, знакомого с одной молодой женщиной, у которой был козел. Но тот осел приехал сюда из Франции, и очень могло статься, что был он не из настоящей породы.

В этих и подобных разговорах проходило время, пока, наконец, экипаж не остановился в Дончорче. Здесь путешественники перекусили, переменили лошадей и отправились на следующую станцию в Девентри, откуда через несколько часов благополучно прибыли в Таучестер. Дождь, усиливаясь постепенно, не прекращался ни на одну минуту.

— Это, однако ж, из рук вон, господа! — заметил Боб Сойер, заглядывая в окно кареты, когда экипаж остановился в Таучестере, у подъезда гостиницы «Сарациновой головы». — Не мешало бы положить этому конец.