Девятый Замок - Хаген Альварсон

— Не жалеешь? — тихо спросил я. Зря, наверно. Сегодня, видно, духи мудрости оставили меня.

— Кого? Бороды-то? — фыркнул Аск.

— Думается, достойный сын Турлога намекал на твоё прежнее обличье, — ухмыльнулся Дэор.

— Нет.

Голос Асклинга стал наждачной шкурой — сухим и жёстким. Скребёт тихо — но до самой кости. В глазах его — ночь. Ночь, полная луны и мертвецов, ночь, исполненная ужаса, бессилия и обиды, ночь, когда сестра сожгла себя ради сестры, потому что следопыт Асклинг подвёл их. И неважно, что он не виновен. Его не пропустили к источнику, и пришлось гореть живьём…

Голос следопыта, тихий, жёсткий и сухой, звучал, и звучал — во мне.

— Весною я прибыл туда. К ограде Дувроса. Я помню, как трижды громко воззвал к священному древу. Трепет пронёся по кронам, колючий кустарник и густой плющ расползались с моего пути, тропинку выстлали листки акации, а по бокам тропы пламенели тюльпаны. Я помню, как дико дрожал, входя в живую крепость. Помню, как ласково журчал родник меж корней Великой Яблони, блики на глади озера, питаемого тем родником, и сияние — потаённое, глубинное, едва заметное в полдень, что охватывает Дуврос, это исполинское дерево, от самой земли до густой вершины. Я помню их — бардов, филидов, друидов, певцов, жриц, их длинные нарядные одежды. Их лица — мудрость и доброта, величие и бесконечное, родительское всетерпение, всепонимание. Я помню — старейшины, сиды, мужчина и женщина, рука об руку вышли ко мне. Жрица молвила:

— Он свободен от проклятия!

А жрец добавил:

— Отныне ты чист!

Я помню, как ярость всклокотала во мне, заставив прозреть. В гневе я плюнул в прекрасные лица волшебников и молча ушёл. Потому что моя "чистота" не стоит того огня, в котором горела Данна, а их уважение не стоит Девятого Замка. Но я не жалею, что ожил. Совсем не жалею.

И вновь комната погрузилась в безмолвие. Я задумчиво кивал, уставившись в синеву трубочного дыма. А что я мог сказать? Спросил — получай. Имеющий наглость спрашивать должен иметь мужество получать ответы. Если ответ шипит и кусает, не хнычь. Сцепи зубы и улыбайся. Всегда улыбайся.

— Кстати, — вновь заговорил Асклинг своим обычным голосом, — я на днях был в Боргосе, на торгах. Видел там одного старика. В чёрном камзоле и дурацком берете. Он продавал картины.

— Это, наверно, там, где продают всякое старьё, — хмыкнул Корд.

— Сам ты старьё, — передразнил Асклинг. — В большом красивом доме старого гранда — не помню, как его звали — тот большой любитель красивых вещей. Продавали за большие деньги. Большие даже для Боргоса.

— А больше ты там никого не видел?

— Нет. Но говорили, что над городом в ту ночь пролетел дракон.

— А я слышал, — добавил Дэор, — что на море, у берегов Бельтабейне, один корабль нагонял другой, и когда преследователи уже подцепили беглецов — появился большой зелёный дракон и разбил в щепки корабль охотников, а беглецы спаслись. Говорят, струги шли с Альстея.

— А я недавно побывал в Драконьей Главе, — подхватил Корд'аэн. — Ворота распахнуты настежь, внутри — не души, только ветер воет в пустых переходах.

— Даже Рига нет? — спросил Асклинг.

— Даже Рига.

— А сокровища? — ухмыльнулся Дэор.

Корд'аэн молча покачал головой. Потом сказал с улыбкой:

— Ты мне не поверишь, но я не нашёл сокровищницы. Ни сокровищницы, ни тронного зала.

— И никаких теней, тумана, видений? — спросил я.

— Нет, ничего, — вздохнул друид, и я подумал, а зачем он туда возвращался — один?..

— Замок пока что пустует, но пройдет время — может, год, а может век — и они вернутся. Или — не они. Но — так или иначе — драконы вернутся в Девятый Замок. Они всегда возвращаются. И я вновь поведу безумцев по Горам Безмолвия.

— Чародей! — покачал головой Асклинг. — Так нельзя. Что, кроме тебя некому?..

Дэор же рассмеялся, опустошив чашу:

— Не многому же ты научился в Залах Смерти!

— Ни к чему эта наука тому, кто желает простой жизни, — отвечал Асклинг.

Не суждена нам простая жизнь, ведь никого не отпускает Девятый Замок, хотел сказать я, но промолчал. Все и так слишком хорошо усвоили этот урок.

Кубок прошёл вкруговую и вернулся к нашему колдуну.

— А как твои дела, Снорри-хозяин? — спросил Асклинг.

— Не жалуюсь. Бездельничать не приходится. Летом снова путешествовал. Помнишь, Корд, книгу Унтаха кан Орвен? Я отвёз эту книгу его родичам, на Чёрный Перевал.

— Ты отвёз что?! — воскликнул друид, страшно глядя своими зелёными очами.

— Книгу. Меня там хорошо приняли. Но это потом. А сначала наставили копья, а я же ни слова их языка не знаю. Ну откуда бы мне знать?.. Достал эту книгу и протягиваю: "Унтах кан Орвен". Они переглянулись и отправили меня к старшим.

— Это правда, что ими правят женщины? — спросил Дэор.

— Не совсем. Просто все при своих занятиях.

— А правда, — спросил Асклинг, — что там в озёрах водятся чудища?

— Я не видел, и не думаю, что кто-то может жить в таком холоде. Озера ледяные. Я поклялся — до Замка — что пересеку весь Эльдинор только для того, чтобы искупаться в подземном пруду.

— И как удовольствие? — полюбопытствовал Дэор.

— Сомнительное, — буркнул я. — Но зато я не скажу, что свартальфы — плохие хозяева. Я виделся с матерью Унтаха, престарелой Орвен. Знаете, о чём она спросила? Одел ли он шарф! Шёлковый шарф, который она сама ему сшила! Они их повязывают на шею и правое плечо. А я забыл, одел ли он тогда этот проклятущий шарфик. Как он колдовал — помню. Как мы рубились — помню. Как он умер с волчьей улыбкой на устах, обагренных кровавой пеной — помню. Но Мунин, ворон Всеотца, оставил меня, когда она спросила о шарфе.

— А ей ты что сказал? — спросил Аск тихо.

— Я похож на дурня? Сказал — одел, конечно. Она улыбнулась, тепло, нежно, спокойно, и погладила меня по голове. Сыном назвала. Мне дорого стоило не разрыдаться в тот миг…

И тут наш чародей Корд'аэн О'Флиннах захохотал. Он хохотал, как полудурок, улыбка бешеного уродца исказила его лицо, и я понял, что ещё никогда не видел его таким. Безумным. Бессердечным. Захлёбывающимся чужим несчастьем, чужим горем, чужой скорбью. Я не хотел видеть его таким — падальщиком, стервятником, вороном-трупоедом, вонючей росомахой… упырём, икающим в наслаждении укуса.

Но — видел.

Отсмеявшись, он пригубил пива и молвил:

— Старые счёты, Снорри… Я… мы не очень любим древнюю Орвен. Я искал ту книгу. Я рыл трупы цвергов в её поисках. А она оказалась у тебя. У тебя! А там, под кожаным переплётом, — страницы, исписанные судьбами. Теперь там прибавилось страниц. Когда та книга будет дописана… Это будет прекрасная вещь, из тех, которые губят владельцев и меняют судьбу мира.