Жуков. Портрет на фоне эпохи - Лаша Отхмезури

В ходе этой операции немцы оставили на поле боя убитыми 52 тысячи человек. Сдалось в плен 11 тысяч немецких солдат и офицеров. […] За отличные боевые действия объявляю благодарность всем войскам 2-го Украинского фронта, участвовавшим в боях под Корсунью, а также лично генералу армии Коневу, руководившему операцией.

Смерть немецким захватчикам!

Верховный Главнокомандующий

Маршал Советского Союза

И. Сталин»[634].

Совинформбюро распространило это сообщение по всему миру. 20 февраля его повторила Би-би-си, затем крупные ежедневные газеты союзных и нейтральных стран с заголовками на пять колонок: «Второй Сталинград!», «Решающее поражение немцев на Днепре!». В первых публикациях утверждалось, что «ни один фашистский солдат не сумел выйти из котла». Потом эта фраза исчезнет, как и число убитых немцев. Останется лишь название «Второй Сталинград» и количество уничтоженных дивизий – десять. В своих «Воспоминаниях», написанных четверть века спустя, Жуков использует те же завышенные еще в 1944 году в пропагандистских целях данные.

Конев выиграл еще одно очко у Жукова и своего прямого соперника Ватутина: 20 февраля Сталин присвоил ему звание Маршала Советского Союза. Жуков самолетом послал Коневу новые погоны, ничего не сказав по этому поводу, очевидно догадавшись об игре Сталина (в своих «Воспоминаниях» он скажет об «ошибках Ставки»). Ватутин задыхался от злости и унижения. Он сделал почти то же самое, что и Конев, прорвав 27 января позиции, удерживавшиеся III танковым корпусом противника, а затем разгромив его. Но ни он, ни Жуков, ни их войска не получили поздравлений от Верховного главнокомандующего – уникальный случай в истории всей советско-германской войны. Это тем более удивительно, что Ватутин, возможно, был самым любимым генералом Сталина. Несправедливость в отношении его была совершена вождем намеренно, исключительно ради возвышения Конева.

Снова командующий фронтом

29 февраля Ватутин совершал инспекционную поездку в 13-ю армию, которой предстояло в скором времени возобновить наступление. Жуков советовал ему не ездить из-за тревожной обстановки в тылу. Однако около полудня Ватутин все же выехал по дороге на Ровно вместе с членом Военного совета фронта Константином Крайнюковым и небольшим эскортом из десятка солдат. По неизвестной причине автомобили двигались не по главной дороге, а по периферийным, несмотря на предупреждение контрразведки о присутствии в районе разрозненных групп противника. Возле леса у деревни Милятин колонна из четырех машин подверглась нападению банды украинских националистов. В завязавшейся перестрелке Ватутин был ранен в бедро. Его доставили в госпиталь в Ровно, где не было хорошего оборудования. Вместо того чтобы отправить генерала в Киев на самолете, его повезли на машине, а затем на поезде. Только 6 марта он был доставлен в украинскую столицу, где ждали лучшие московские хирурги, присланные Сталиным. Ватутина прооперировали, но 15 апреля 1944 года он умер от заражения крови. Ему было 42 года. Сталин почтил его память 20 залпами салюта, чего не сделал в честь его войск. Для Красной армии смерть Ватутина стала тяжелой потерей. Он был один из самых смелых и изобретательных генералов. В отличие от Жукова он поддерживал добрые отношения как с равными себе, так и с подчиненными и любил разговаривать с подчиненными в полках и в бригадах. Он считался любимцем Красной армии, подобно тому, как в 1920-х годах Бухарин был «любимцем партии».

2 марта Сталин назначил Жукова командующим 1-м Украинским фронтом вместо Ватутина. Маршал оставался на этой должности до 24 мая и пробыл все это время на фронте, за исключением одной недели (22–28 апреля), которую провел в Москве. Сталин известил его, что отныне и вплоть до особого распоряжения за действиями маршала Конева будет наблюдать не он, а непосредственно Москва. Еще одна горькая пилюля, которую пришлось проглотить.

Итак, после двадцати двух месяцев пребывания в ранге представителя Ставки Жуков вернулся к непосредственному оперативному командованию войсками. Знаменательный факт. Василевский остался координировать действия 3-го и 4-го Украинского фронтов, Рокоссовский, сосед Жукова справа, и Конев, сосед слева, подчинялись лично Верховному главнокомандующему и Генштабу. Как не увидеть в данном факте доказательство того, что эти двое завоевали доверие Сталина и по значению почти сравнялись в его глазах с Жуковым? Добавим также, что со времени Курской битвы и Конев, и Рокоссовский постоянно доказывали Верховному бесполезность – и даже вредность – представителей Ставки. Но упразднение этого спорного института произойдет только 12 ноября 1944 года.

То, что Сталин остановил свой выбор на Коневе, объясняется абсолютной политической верностью этого бывшего комиссара и его плохими отношениями с Жуковым, что успокаивало вождя, более, чем когда бы то ни было, озабоченного поддержанием соперничества между маршалами. Рокоссовский же своим возвышением обязан исключительному своему полководческому таланту. Начиная с операции «Уран» он не знал поражений. В неудаче с взятием Брянска в феврале 1943 года нет его вины: он сделал все, что мог. В декабре 1943 года, командуя своим Белорусским фронтом, он успешно провел Гомельско-Речицкую, а в феврале 1944 года – Рогачевско-Жлобинскую операцию, которые обе были направлены против южного фланга группы армий «Центр». К огромному его удивлению, в начале декабря 1943 года Сталин возложил на него миссию, которую он ни разу не выполнял до того и больше не будет выполнять никогда.

«Меня вызвал к аппарату Сталин. Он сказал, что у Ватутина неблагополучно, что противник перешел там в наступление и овладел Житомиром.

 –  Положение становится угрожающим,  – сказал Верховный Главнокомандующий.  – Если так и дальше пойдет, то гитлеровцы могут ударить и во фланг войскам Белорусского фронта.

В голосе Сталина чувствовались раздражение и тревога. В заключение он приказал мне немедленно выехать в штаб 1-го Украинского фронта в качестве представителя Ставки, разобраться в обстановке на месте и принять все меры к отражению наступления врага»[635].

Как раз перед выездом, Рокоссовский получил телеграмму за подписью Сталина, разрешавшую ему, по собственной инициативе, принять командование 1-м Украинским фронтом, если того потребует боевая обстановка. Невероятная ситуация! Данную проблему должен был бы решать Жуков, на которого была возложена обязанность координировать действия 1-го Украинского фронта с его соседями. Где он находился в тот момент, когда Рокоссовский прибыл в штаб Ватутина? Это маленькая загадка. Об этой истории Жуков не упоминает ни в своих «Воспоминаниях», ни в интервью. Нам известно, что в Москву он прибыл не ранее 4 декабря. Конев не сообщает о присутствии Жукова рядом с ним. Учитывая сохранение серьезной угрозы со стороны Манштейна, нависавшей над Киевом, невозможно себе представить, чтобы Жуков в тот момент мог находиться где-то кроме расположения 1-го Украинского фронта. Огромное тщеславие наверняка не позволило ему присутствовать при приезде Рокоссовского. Должно быть, оскорбленный и униженный, он отправился инспектировать одну из армий. В своих мемуарах Рокоссовский с удовольствием вспоминал мельчайшие детали своего приезда к Ватутину, что тот «говорил каким-то оправдывающимся тоном, превращал разговор в доклад провинившегося подчиненного старшему», отмечал его пассивность, читавшуюся на лице усталость. Рокоссовский его успокоил, объяснил, что в его распоряжении достаточно средств, чтобы остановить Манштейна, но упрекал за его методику все делать самому. Затем он преподал урок начальнику штаба, объяснив, что тот не должен позволять Ватутину вторгаться в его прерогативы. Вернувшись на свой КП, Рокоссовский отправил Сталину телеграмму, что, по его мнению, Ватутин соответствует занимаемой им должности. Сталин поблагодарил его и освободил от обязанностей представителя Ставки. О Жукове не было сказано ни слова.