Буря Жнеца - Стивен Эриксон

Первая шеренга Эдур остановилась. Поднялись копья.

– Так нечестно! – выкрикнула Хеллиан, поднимая щит и готовясь присесть – но это был вовсе не щит, а крышка жбана. Она уставилась на ручку: – Нет, это не для боя сделано…

Три дня и три ночи беспрерывного броска от берега реки – и вот теперь звуки боя впереди. Он потерял капрала две ночи назад – дурак упал в заброшенный колодец – вот только что был рядом, и нет его. Пробил сплетение корней – почти до самой воды – ударился головой, шея громко щелкнула – ну разве не забавно, что Худ записался в морскую пехоту и все время рядом – вот, устроил капралу повешение одновременно с утоплением. Бадан Грук потерял капрала и теперь таскает рядом Досаду – не официальное повышение, Досада не особенно годится – но у нее холодный глаз – когда не занята пожиранием всего съедобного, что попало в руки.

И вот она, легка на помине – присела рядом с Баданом Груком, сержантом Пятого взвода Третьей роты Восьмого легиона, подняла бледное круглое лицо, показав холодно-серые глаза. – Мы типа устали, сержант.

Бадан Грук был дальхонезцем, но происходил не из племен северных саванн. Он рожден в джунглях юга, в половине дня пути к берегу. Кожа черная, как у Тисте Анди, и складка эпиканта в уголках глаз такая выраженная, что почти не видно белков. Неразговорчивый человек. Он больше всего любит безлунные ночи, хотя Накипь вечно жалуется – сержант пропадает с глаз именно тогда, когда особо нужен.

Но сейчас разгар солнечного дня. Как сержант Грук тоскует о полумраке дождевых лесов родины! – Стой здесь, Досада, – приказал он, повернулся и подполз к сержанту Чопору, возглавлявшего остальных морпехов. В его Десятом взводе тоже недостает одного солдата; а вот в Четвертом взводе не хватает уже двоих, в том числе сержанта Смолу. Эта мысль вызвала у Грука болезненный спазм. Она была из родного племени. Проклятие! Она стала причиной, по которой он записался в армию. За ней и в походе шагать было легче.

Бадан Грук подобрался еще ближе, позвал к себе Чопора и его капрала Ловчего. Все трое уселись в отдалении от солдат. – Итак, – выдохнул Бадан, – мы их обойдем?

Сухое вытянутое лицо Чопора стало кислым – так всегда бывало, когда кто-нибудь обращался к нему. Бадан не знал подробностей его прошлой жизни, кроме очевидного – Чопор сделал что-то дурное, достаточно дурное, чтобы пуститься в бега, бросив все имущество (он из Квона, из благородной фамилии). Хорошо, что и благородные замашки он тоже бросил.

Услышав тихий вопрос Бадана, капрал Ловчий хмыкнул и отвел глаза.

– Ты здесь, – сказал картулианцу Бадан, – значит, принимай участие.

Ловчий пожал плечами: – Мы бежим от самой реки, сержант. Мы петляли и пригибались, пока все три наших мага не выдохлись. Похожи на ходячих мертвецов. – Он кивнул в сторону севера: – Там морская пехота, и она дерется. У нас всего один панцирник и один сапер…

– Один сержант и один капрал, – закончил за него Бадан.

– Всего нас семнадцать. Да, я видел, на что способны твои тяжелые. И я сам, и сержант Чопор скажем, что Оглянись, Спешка и Мелоч не хуже Релико и Больше Некуда. У Мёда все еще есть три долбашки и половина запаса жульков – остальные Целуй-Сюда истратила, когда они со Смолой пошли и…

– Ладно, – оборвал его Бадан, не желая слушать, что именно случилось со Смолой и Целуй-Сюда, потому что Целуй-Сюда была причиной, по которой записалась Смола. Ничего нет хорошего следовать за женщиной, которая восхищена другой женщиной – пусть та и была ей сестрой. Но теперь обеих нет, вот и все дела. – Чопор?

Квонец поскреб редкую бороденку – боги, как еще молод невезучий ублюдок! – и оценивающе посмотрел на ждущих ответа солдат. Внезапно улыбнулся: – Погляди на Смертоноса, Бадан. Вот солдат, которому сам Зубастик дал прозвище в первый же день на Малазе. До сих пор не знаю – это была шутка? Смертонос до сих пор капли крови не пролил – разве что своей, когда давил комара. Ты сам, Бадан Грук, заменяешь весь Верховный Совет Даль Хона, твои безлунные тени наводят священный ужас на Эдур – как будто это духи ночи. Я сам удивляюсь, каким это образом тебе удается быть невидимым. У нас есть ты, Неп Борозда, Релико, Неллер. Шелковый Ремень и Мулван Бояка на подходе. Мы шли на войну, так? Значит, пора воевать.

«Может, ты шел на войну, Чопор. А я просто старался выжить». Бадан еще мгновение смотрел на собеседников, потом встал во весь рост – он был по плечо Чопору – и вытащил из кобуры, висевшей на широкой спине, меч-серп. Поудобнее взялся за рукоять, сделанную из слоновьего клыка. Присмотрелся к двум тонким кривым лезвиям из отатарала. Ветбела, так называется это оружие на родном языке, «поцелуй кость». Лезвия не особенно длинные, ими можно разрезать плоть, но не перерубить длинные кости, ведь бедренные кости – лучшие трофеи. Их полируют, украшают сценами славной гибели прежнего владельца. Воин, желающий завоевать сердце женщины, должен положить у порога ее хижины немало подобных трофеев, доказав свою смелость и ловкость.

«Никогда не умел с толком использовать эту штуку. Ни одного бедра в подарок Смоле». И кивнул: – Пора собирать трофеи.

В пятнадцати шагах оттуда Мёд толкнул Накипь: – Эй, любимая! Кажись, сегодня бросаем жульки.

– Не зови меня так, – сказала женщина – сапер недовольным тоном. Она сама видела, как Бадан прошел назад, туда, где пряталась Досада, видела, как капрал Ловчий вернулся по следам отряда, чтобы позвать сюда капрала Четвертого взвода Превалака Обода (он с Мелочем и Спешкой охранял все их задницы). Между солдат явно пронесся слушок – она видела, как все напряглись, начали осматривать оружие, плотнее пристегивать кирасы и шлемы. Наконец она буркнула: – Ладно, Мёд. Похоже – видит Худ, мне обидно признавать – ты все понял правильно.

– Дай докажу…

– Меня ты никогда не уложишь, Мёд. Почему бы не смириться?

– Что за мерзкие привычки, – жалобно ответил сапер из Десятого взвода, готовя арбалет. – Вот Целуй-Сюда, она была…

– Она так устала от твоих домогательств, Мёд, что пошла и взорвала себя. И с сестрой ее та же история. Мне самой жалко, что не пошла с ними третьей. – Сказав так, она встала и перебралась к Непу Борозде.

Старый маг – дальхонезец приоткрыл желтоватый глаз и покосился на нее; затем оба глаза открылись широко – он увидел, что сапер держит в руках. – Иди – т подальше, сисяста!

– Спокойно, – ответила она. – Мы идем в бой. В твоем стручке сила осталась?

– Чо?

– Магия, Неп, магия. Она у мужиков вся в стручке. Женщины знают. – Она подмигнула.

– Дерзишь, сисяста? Иди – т подальше от мня!

– Я не пойдю – т подальше от тбя, пока ты не благословишь два этих жулька.

– Бласловить два глиняны шара? Сбесилась, сисяста? В прошлой раз, как я…

– Они взорвались, да. Смола и Целуй-Сюда в куски разлетелись. Зато быстро и чисто. Слушай, для меня это единственный путь сбежать – Мёд прохода не дает. Если серьезно, я хочу, чтобы ты наложил на шары свои благословенные проклятия – или проклятые благословения?

– Иди – т подальше от мня!

Релико был ниже на ладонь даже своего сержанта – Бравый Зуб заверял его, что он самый низкорослый солдат тяжелой пехоты во всей Малазанской Империи. Сейчас он встал, вытянул короткий меч, поднял щит на уровень груди. Взглянул на Больше Некуда: – Снова пора.

Сидевший на мокром мхе необъятный воин – сетиец поднял голову. – Гм?

– Снова бой.

– Где?

– Да здесь у нас. Помнишь И’Гатан?

– Нет.

– Ну, тут не И’Гатан. Будет похоже на вчерашнее, только еще хуже. Помнишь вчерашнее?

Больше Некуда еще немного поглядел на приятеля – и засмеялся своим медленным ха, ха, ха. – Вчерашнее? Помню вчерашнее!

– Тогда бери меч, Большик, и не забудь вытереть грязь. И щит возьми – нет, не мой! твой у тебя за спиной. Отлично. Готов?

– Кого убивать?

– Скоро покажу.

– Хорошо.

– Не надо было сетийцам вязаться с бхедринами.

– Что?

– Шутка, Большик.

– О, ха, ха, ха! Ха.

– Пойдем с Оглянись – мы будем впереди всех.

– Оглянись впереди всех?

– Он всегда идет впереди, Большик.

– О. Хорошо.

– Спешка и Мелоч нас прикроют, не бойся. Как вчера.

– Точно. Релико, а что было вчера?

Шелковый Ремень встал рядом с Неллером; они следили за своим капралом, Превалаком Ободом. Тот только что отослал Спешку и Мелоча к месту сбора тяжелой пехоты.

Солдаты заговорили на родном дальхонезском наречии. – Разбитое сердце, – сказал Ремень.

– Разбитее разбитого, – согласился Неллер.

– Целуй-Сюда, она была хороша…

– Хорошее хорошего.

– Хотя Бадан другое говорил.

– Да, уж он говорил…