Карты в зеркале - Орсон Кард

— Что же все это значит?

Вопрос был риторическим — ответа не знал никто. Агнес подняла высохшую от старости черную руку, и все умолкли.

— Мне кажется, эти затемнения имеют огромное значение, хотя пока не поддаются пониманию. Но одна закономерность ясна: если интервал между затемнениями будет уменьшаться и дальше, к ближайшей условной ночи он сойдет на нет и воцарится темнота. Не берусь гадать, сколько она может продлиться. Однако если это произойдет, я хочу к тому времени оказаться в своей ячейке, рядом со своей семьей. Ведь мы не знаем, когда перемещение между ячейками снова станет возможным.

Иных соображений ни у кого не нашлось, поэтому все поспешили по своим ячейкам. Праправнуки донесли Агнес до ее жилища, которое представляло собой всего лишь навес для защиты от дождя и света. Она утомилась (теперь она очень быстро уставала), поэтому сразу легла на постель из мягкой соломы. Но заснула Агнес не сразу. Она пыталась понять, почему начали гаснуть небеса.

«Наверное, — думала Агнес, — наступление темноты — это первый урок, который космический дом решил преподать человечеству. Теперь население Большого Шара узнает о чередовании дня и ночи. Уже сегодня может наступить первая настоящая ночь, которая продлится столько, сколько длится ночь на Земле. А потом наступит утро, день, вечер и снова ночь».

Агнес это даже понравилось. Сто лет бесконечного дня убедили ее в необходимости ночной темноты, хотя на Земле ночь была довольно опасным временем и у многих вызывала страх. Потом Агнес вдруг подумала, что перемещение между ячейками, скорее всего, уже не будет таким свободным, как раньше, а станет возможным только один день в году. Путешественникам придется заранее решать, где они хотят провести следующий год, поскольку целый год ячейки окажутся изолированными. Будет ли это благом? Кто знает… Может, тогда люди станут относиться друг к другу еще сердечнее и у них появится новое чувство принадлежности именно к своей ячейке?

Агнес понравилась эта мысль, и она почти поверила, что так и будет. Незаметно она уснула, забыв даже поесть (теперь она частенько забывала о еде).

Ей снилось, что в первую же темную ночь она добралась до сердцевины Большого Шара и вместо твердой, непроницаемой стены обнаружила удивительно податливый потолок. Она без труда прошла сквозь него и… увидела великую тайну Большого Шара.

Агнес увидела молнию, пляшущую на огромной сфере, диаметр которой был никак не меньше шестисот километров. Вокруг молнии плясали и кружились шары и ленты из ослепительно яркого света. Поначалу зрелище показалось ей бессмысленным, но постепенно Агнес начала понимать язык света. Ей вдруг открылось, что Большой Шар, который она считала объектом искусственного происхождения, на самом деле — живой организм. Он обладал разумом, и она попала туда, где находился его мозг.

— Я пришла, — сказала она, обращаясь к молнии, сияющим шарам и лентам.

— Ну и что? — беззвучно ответил ей свет.

— Ты меня любишь? — спросила его Агнес.

— Только если ты будешь танцевать со мной, — ответил свет.

— Я не могу танцевать. Я слишком стара.

— Я тоже не могу танцевать, — сказал свет. — Но я неплохо умею петь и спою тебе песню, а ты будешь ее мелодией. Как и положено, я спою ее с начала и il fine, то есть до конца.

Во сне Агнес задрожала от страха.

— До конца?

— До конца.

— Нет, прошу тебя, пусть в твоих нотах будет стоять «al capo» — повторить с начала. А потом — еще раз и еще!

Эта просьба заставила свет задуматься… Но потом он ответил: «Хорошо», и его согласие залило Агнес таким ярким сиянием, что ей подумалось: раньше она не понимала смысла слова «белый», потому что ее глаза никогда еще не видели такой ослепительной белизны.

На самом деле все было куда прозаичнее, и сон оказался всего лишь попыткой ее разума приспособиться к переменам. После того как Агнес заснула, стало темнеть, а когда наступила полная тьма, заблестели молнии. Их чудовищные вспышки не были просто электрическими разрядами: излучения молний охватывали весь диапазон частот — от тепловых лучей до тех, что были губительнее гамма-лучей. Первая же вспышка принесла с собой смертельную дозу радиации. Население Большого Шара было обречено.

Повсюду слышались крики и стоны. Немало людей погибло от ударов молний. Горе ворвалось в каждую ячейку, но даже в этом кромешном аду судьба оберегала Агнес, не позволив ей увидеть крушение своих надежд. Агнес безмятежно спала до тех пор, пока молния не ударила в навес, испепелив ее. В последние мгновения она видела не ослепительную белизну — ее глазам открылся весь спектр излучения; Агнес увидела каждую его волну и приняла это за согласие света выполнить ее просьбу.

Но выполнить просьбу Агнес было невозможно. Большой Шар в буквальном смысле слова трещал по швам.

Каждая стена разделилась на два более тонких слоя. Ячейки отпочковывались друг от друга. На мгновение они застыли в космическом пространстве — их разделяли считанные сантиметры, а в центре Шара ячейки еще не разделились. Там буйствовали силы могущественнее всех сил в Солнечной системе, не считая энергии самого солнца.

Эти силы и были главным и единственным источником энергии Большого Шара.

А потом Большой Шар… лопнул. Ячейки превратились в клубы космической пыли, которая с бешеной скоростью понеслась во все стороны. Пылинки, избежавшие столкновения с планетами и Солнцем, улетели в космические просторы, и скорость их была так велика, что их не смогло удержать притяжение ни одной звезды.

Взрыв поглотил корабли, покинувшие Большой Шар после первых затмений.

Распавшиеся ячейки не долетели до Земли, однако все, что осталось от одной из них, прошло в непосредственной близости от планеты. Земная атмосфера вобрала в себя изрядное количество этой пыли, вследствие чего температура поверхности Земли понизилась на один градус, что вызвало незначительное изменение климата и жизненных условий… Правда, для современной цивилизации перемены не были катастрофичными: население Земли, уменьшившееся до одного миллиарда человек, просто испытало некоторые неудобства, только и всего.

Земляне скорбели о миллиардах погибших на Большом Шаре, однако большинство людей просто не осознали масштабов случившегося, поэтому старались реже вспоминать о трагедии, и говорили о ней не иначе, как в шутку. Однако шутки были мрачными и циничными — все снова вспомнили, что Большой Шар не зря поначалу назвали Троянцем. Многие пытались понять, чем же на самом деле являлся Шар: Божьим даром, или самым изощренным дьявольским изобретением, или и тем и другим?