Карты в зеркале - Орсон Кард

У входа в Большой зал, конечно, пришлось задержаться, но он быстро миновал все детекторы. Яд? Нет. Металл? Нет. Энергетическое оружие? Нет. Идентификация? Все в порядке! Мальчик был уже в дверях, когда появился капитан охраны.

— Парень, стой!

Ансет остановился.

— Поди сюда, Певчая Птица! — рявкнул капитан.

Однако Ансет уже разглядел в дальнем конце огромного зала маленькое кресло и сидящего в нем седовласого человека. Конечно, Микал заметил его! Конечно, Микал его позовет!

— Верните мальчика назад, пока он не переполошил всех своими криками, — велел капитан, и Ансета вытащили из зала.

— Если хочешь знать, Ансет, Микал приказал привести тебя в течение часа, еще до того, как ты устроил эту нелепую гонку. Но сперва тебя обыщут. Так, как я сочту нужным.

Ансета отвели в комнату для обыска, раздели, дав ему другую одежду («Дурацкую!» — сердито подумал Ансет), а потом в каждое естественное отверстие его тела, где можно было спрятать оружие, глубоко, болезненно проникли ищущие пальцы.

— Никакого оружия, и с простатой у тебя тоже все в порядке, — пошутил один из стражников.

Ансету было не до смеха. Потом под кожу ему вводили иглы, беря пробы на яды, с ладоней и подошв бескровно срезали тончайшие слои кожи, опять-таки чтобы проверить, нет ли там ядов или гибких пластиковых игл. Боль была не очень сильной, но процедуры были крайне неприятными, а вынужденная отсрочка казалась мучительной.

Однако Ансет смирился со всем этим — он проявлял злость и нетерпение лишь тогда, когда надеялся извлечь из них пользу. Никто, даже Певчая Птица Микала, не смог бы прожить при дворе так долго, если бы не умел держать свои чувства в узде.

Наконец Ансету объявили, что все в порядке.

— Постой, — сказал капитан. — Я все еще тебе не доверяю.

Ансет смерил его долгим, холодным взглядом, однако капитан охраны, как и камергер, знал Микала достаточно хорошо, чтобы понимать — если он не превысит своих полномочий, неприятности ему не грозят. Император никогда никого не выделял в своем окружении, даже этого мальчика — единственного человека, в котором, казалось, нуждался. И еще капитан знал, что Ансет достаточно хорошо разбирается в придворной жизни и не станет просить Микала. чтобы тот кого-нибудь несправедливо наказал.

Поэтому капитан взял нейлоновую веревку и крепко стянул Ансету за спиной руки, сначала в запястьях, а потом в локтях.

— Мне больно, — сказал Ансет.

— Зато это может спасти моему императору жизнь, — мягко ответил капитан.

А потом Ансета ввели в Большой зал, со связанными руками, в окружении вооруженных лазерными пистолетами охранников. Капитан шел впереди.

Ансет шагал с гордым видом, хотя в душе злился на охранников, на придворных, на просителей и на слуг, стоящих вдоль стен почти пустого зала, а больше всего — на капитана. Только к Микалу он не испытывал гнева.

Узнав его, Микал ритуальным жестом вскинул руку. Оставаясь с Ансетом наедине, император насмехался над всеми ритуалами, но в присутствии придворных неукоснительно следовал им.

Ансет упал на колени на холодный сверкающий платиновый пол.

— Мой господин, — сказал он ясным, словно звон колокольчиков, голосом, отразившимся от металлического потолка. — Я — Ансет, и я прошу сохранить мне жизнь.

В давние времена, объяснял ему Микал, этот ритуал имел большой смысл, и многие мятежные лорды или солдаты умирали, так и не встав с колен. Даже сейчас ритуал соблюдался, пусть ради проформы, ведь бдительность стала неотъемлемой частью жизни Микала.

— Почему я должен тебя пощадить? — спросил Микал. У него был твердый голос, но Ансету почудилась в нем нетерпеливая дрожь.

«Это просто от старости», — сказал он себе.

Микал никогда не стал бы проявлять свои чувства перед всем двором.

— Ты не должен, — ответил Ансет.

Тем самым он отступил от ритуала, свернул на неведомый путь, желая встретить опасность лицом к лицу. Микалу, конечно, сказали об опасениях камергера. Следовательно, если Ансет попытается что-то скрыть, то по закону поплатится жизнью.

— Почему? — невозмутимо повторил Микал.

— Потому, господин мой император Микал, что меня похитили, пять месяцев держали в заточении и за это время сделали со мной что-то такое, отчего моя память не всегда мне служит. Возможно, сам того не желая, я стал убийцей. Мне не следует сохранять жизнь.

— И все-таки, — ответил император, — я дарую тебе жизнь.

Несмотря на свое долгое заключение, Ансет сохранил достаточно сил, чтобы даже со связанными руками наклониться и коснуться губами пола.

— Зачем тебя связали?

— Ради твоей безопасности, мой господин.

— Развяжите его.

Капитан подчинился.

Почувствовав, что руки свободны, Ансет встал и, отступив от церемонии, запел, и в голосе его зазвучали такие нотки, что все повернулись к нему.

— Мой господин, Отец Микал, — пел он, — в моем сознании есть место, куда не могу проникнуть даже я. Может, там таится внушенное моими пленителями желание тебя убить.

Слова предостерегали, но сама песнь говорила о безопасности, говорила о любви, и Микал поднялся с трона. Он понимал, о чем просит Ансет, и знал, что в состоянии это даровать.

— Ансет, сын мой, я предпочту встретить смерть от твоей руки, чем от любой другой. Твоя жизнь для меня дороже моей собственной.

Микал повернулся и направился к своим покоям. Ансет и капитан последовали за ним, и, как только они вышли, перешептывания в зале сменились гулким шумом. Император зашел гораздо дальше, чем рассчитывал Ансет. Очень скоро вся столица — а спустя несколько недель и вся империя — узнают, что Микал назвал свою Певчую Птицу «Ансет, сын мой», а слова «твоя жизнь для меня дороже моей собственной» лягут в основу множества легенд.

Войдя в знакомую комнату, где жил Отец Микал, Ансет глубоко вздохнул.

Микал сердито посмотрел на капитана охраны.

— Что ты вытворяешь, ублюдок?

— Я связал ему руки из предосторожности и из верности долгу.

— Понятно. Но надо же знать меру! Что плохого может сделать одиннадцатилетний мальчик, раз ты наверняка уже содрал с него всю шкуру в поисках оружия и держишь под прицелом сотни лазерных пистолетов?

— Я хотел быть полностью уверен, что он ничего не натворит.

— Ну, тебе чертовски хорошо это удалось. Убирайся и продолжай в том же духе, даже если это приводит меня в ярость. Убирайся!

Капитан вышел, вслед ему неслись возмущенные крики Микала, но едва закрылась дверь, император расхохотался.

— Что за тупица! Самый тупой из всех тупиц!