Вершина мира. Книга первая - Евгения Прокопович

— Саха!!! — Возмутилась я.

— А зря, — Саха выбил погасшую трубку о подошву мокасина, — пару раз перетянула бы его ремешком хорошенечко, так и сюда лететь бы не надо было, потому, как мальчик знал бы свое место. Пока он тебе подчиняется, потому что ему это, как бы это сказать, приятно, что ли. А потом его рабское нутро все равно вылезет, это неизбежно, и он начнет против тебя протестовать. К чему это может привести, мне и подумать страшно. Как бы ты не хорохорилась, а девочка ты у нас ранимая. — Я открыла рот в желании возразить, но Саха меня остановил, — я знаю, что ты мне сейчас скажешь. Все протестуют, у всех развит детский негативизм. Парню надо пройти за год, то на что его сверстники потратили по двадцать лет жизни. Это, конечно, правильно, но я хочу, что бы ты поняла одно — нельзя в корне изменить человека за короткое время. Я хочу, что бы ты это осознала и не сильно расстраивалась, когда подобранный тобой в лесу волчонок, подрастет и искусает протянутую руку.

— И что мне делать? — Я грустно посмотрела на Саху, прекрасно понимая, что он, прав, как бы в подтверждение этого вспомнились все гадости, которые Влад успел мне наговорить, пока был уверен, что я его обязательно продам и ненависть, горевшая в серых глазах, такая лютая, что живот сводило. И Наташка права была с наручниками, не будь Влад тогда закован, свернул бы мне шею и глазом не моргнул.

— Жить дальше, — вклинился в сознание голос Сахи, я посмотрела на дядю, он ухмыльнулся и пожал плечами, — и быть готовой к тому, о чем я тебе только что рассказал. Потому что изменить ты уже ничего не сможешь. Когда конь сбежал, поздно браться за вожжи. Если ты сейчас попытаешься применить к нему силу, он вообще запутается, и ничего хорошего из этого не выйдет.

— Саха, а насколько могут быть верны твои прогнозы?

— Пятьдесят на пятьдесят, — вздохнул Саха поднимаясь. — Ты же понимаешь, это лотерея. А в ответ на твое пожелание отнестись к нему снисходительнее, могу обещать только одно. Я к нему буду относиться так же, как и ко всем другим своим пациентам, не больше и не меньше — надо будет, поглажу, а если посчитаю нужным, то и за кнутом дело не станет, — пообещал он и пошел в сторону дома.

…В бане было невыносимо жарко. Сухой воздух раскаленным потоком врываясь в ноздри противно щекотал горло. Саха держал Влада на самой верхней полке вот уже полчаса, не позволяя даже руку свесить. Владу уже начало казаться, что за это время из него вышла через поры вся влага, содержащаяся в теле, и он стал похож на одну из древних мумий. Саха помариновал его еще немного и все же позволил спуститься на нижнюю полку, это показалось спасением, поскольку Влад чувствовал, что вот-вот потеряет сознание, но это, оказывается, было только начало.

Дальше все больше походило на средневековую пытку и Саха заместо инквизитора. Он взялся за Влада обстоятельно и целеустремленно, доводил парня до сумасшествия, охаживая распаренным веником, не то что бы больно, но кожа горела нестерпимо, и погасить этот стихийно возникший пожар не было никакой возможности. А инквизитор все поддавал пару и весело покряхтывал, глядя на распростертое перед ним беспомощное тело.

Наконец Влада отпустили, предварительно натерев, и без того горящую, кожу жесткой мочалкой, намыленной приятно пахнущим мылом, окатили с головы до ног водой из ведерка, смывая пену, завернули во влажную простыню и определили на невысокий табурет у самого входа, сунув в руку огромную кружку с душистым квасом. Где Влад и сидел, ошалело озираясь и удивляясь на столь варварский метод смывать с себя грязь…

Поход в баню у мужиков занял два часа, за это время я успела отдохнуть и чувствовала себя достаточно сносно. Влад же, которого Саха, весело посмеиваясь, втолкнул в комнату, выглядел ошарашенным, растрепанным и немного испуганным. На его щеках пунцовел румянец, какой бывает только после хорошей бани. Похоже, Саха уже взял парня в оборот и хорошенько намял бока веником, заставляя всю гадость выливаться вместе с потом.

За стол уселись достаточно поздно, мы с Васькой из кожи вон лезли, что бы ужин прошел в теплой, почти мирной обстановке. Все испортил Олег. Когда дело дошло до десерта, Олежка, которому не сиделось на месте, наклонился ко мне и, указывая на Влада глазами, спросил заговорческим шепотом

— Анька, а что у него на бедре такое?

— Клеймо, — ответил за меня Влад, он сидел рядом и слышал некорректный вопрос.

— Как клеймо? — не понял мальчишка. — Клеймо же только на рабах ставят.

— А я кто? — спокойно спросил Влад. Что он интересно делает, пронеслось у меня в голове, ведь я же просила.

— Тогда где твой ошейник? — нахмурился Олег, — и почему ты с нами за столом сидишь? Твое место…

— Угомонись! — шикнула на него Васена.

— Но маманя, — недовольно протянул он.

— Поди, из-за стола, — попросила Васька.

— Что же это получается, я должен уйти, а этот, — Олег презрительно смерил взглядом Влада, — останется? К тому же я еще чай не допил.

— Ты слышал, что мать сказала? — грозно спросил Саха, сверля сына взглядом. — Не нарывайся!

— Лучше я пойду, — встрял в семейную разборку Влад, смиренно поднимаясь из-за стола, — ваш сын прав, мое место в сарае.

— Сядь, — ласково попросила Васька, не глядя на него. В воздухе запахло грозой, если тетка становится не к месту ласковой, значит вот-вот разразится буря, но глупый Олег не почувствовал перемены в голосе матери.

— Брек! — сочла нужным вмешаться я, — Влад сядь, пожалуйста, и прекрати проверять нервы окружающих, — когда он опустился на свое место, я продолжила в полголоса, — а тебе, Олег Александрович, лучше уйти, если ты собираешься дожить до утра. Я защитила тебя сегодня от твоего отца, но ведь я могу и поменять свое мнение и тогда тебе ни отец, ни мать не помогут. И, я обещаю, ты проведешь следующий месяц в реанимационной палате, это говорю тебе я, дипломированный хирург.

О том, что злить меня не стоит, Олег знал еще с раннего детства. Раскачиваюсь я долго, но, разозлившись, становлюсь неуправляема, хотя потом очень сожалею об этом. Олег, видя, что до точки кипения осталось совсем чуть-чуть, предпочел сдаться и вылетел из дома, громко хлопнув дверью. Васька еле удержала Саху, который собирался догнать сына и надрать тому уши.

Одна из хороших черт Сахи, это отходчивость. Поэтому он уже скоро успокоился и, лениво развалившись в мягком кресле, закурил трубку, изредка бросая на Влада оценивающие взгляды из-под косматых бровей, от каждого такого взгляда Влад ежился как от холода. Мы с Васькой быстро прибрали со стола и помыли посуду. Я надеялась, что дядя пожалеет нас и отложит все дела связанные с Владом назавтра. К моему сожалению Саха решил по-другому, не успела я поудобней устроиться в кресле у камина, как дядя отложил свою трубку в сторону и хрустнув пальцами сказал, обращаясь к нам двоим сразу: