Изощренное убийство - Филлис ДЖЕЙМС

– Вы говорите о «нем», доктор. Вы, как психиатр, полагаете, что мы должны искать мужчину?

– Да! Я считаю, это убийство – дело рук мужчины.

– Даже несмотря на то, что для этого не требовалось большой физической силы? – спросил Далглиш.

– Я думал не столько о силе, сколько о способе и орудии убийства. Разумеется, это лишь мое мнение, и я не криминалист. Я склонен полагать, что это преступление совершил мужчина. Хотя, конечно, убийцей могла быть и женщина. С точки зрения психолога, такое вряд ли возможно, но женщина может обладать для этого достаточной физической силой.

И правда, подумал Далглиш. Для этого нужно лишь иметь определенные знания и хладнокровие. Ему на мгновение представилось сосредоточенное миловидное лицо женщины, склонившейся над телом мисс Болем; тонкая рука, расстегивающая пуговицы кардигана и поднимающая вверх блузку. И точный расчет медика при выборе места на теле жертвы, куда можно вонзить стамеску, и тяжелое дыхание в усилии довести дело до конца. И наконец, пола кардигана, слегка опущенная, чтобы прикрыть рукоятку стамески, и уродливая фигурка, оставленная на бездыханном теле, как крайнее проявление насмешки и пренебрежения. Далглиш рассказал главному врачу об информации миссис Шортхаус по поводу телефонного звонка.

– Никто из медперсонала и сотрудников не признался, что звонил мисс Болем. Очень похоже, ее заманили в подвал.

– Это не больше чем предположение, господин следователь.

Далглиш мягко возразил, что такой вывод основан на здравом смысле, а именно им по большей части руководствуется полиция в своей работе. Главный врач ответил:

– Справочник висит около телефона в коридоре, за дверью архива. Кто угодно, даже посторонний человек, мог узнать номер мисс Болем.

– Но как бы она отреагировала на внутренний звонок от незнакомца? Она же отправилась вниз без дальнейших расспросов. Должно быть, голос звонившего был ей знаком.

– Значит, у нее не было причин опасаться своего собеседника. Но это не вяжется с предположением, будто ее убили из-за того, что ей стала известна какая-то конфиденциальная информация, которую она собиралась передать Лодеру. Она спустилась вниз на верную смерть, не испытывая страха и не питая подозрений. Мне остается лишь надеяться, что она умерла быстро и не страдала от боли.

Далглиш заметил, что будет знать больше, когда ознакомится с отчетом патологоанатома, но считает, что смерть наступила почти мгновенно. Он добавил:

– Вероятно, был один страшный момент, когда она увидела убийцу, поднявшего над головой деревянного идола, но все произошло очень быстро. Она ничего не чувствовала после того, как ее оглушили. Я сомневаюсь даже, что она успела что-нибудь крикнуть. А если бы и успела, звук заглушили бы стены архива и кипы бумаг. Мне сказали, что миссис Кинг к тому же сильно шумит во время лечебных процедур. – Он сделал паузу, а затем вкрадчиво спросил: – Что заставило вас описать коллегам, как умирала мисс Болем? Ведь это вы им все рассказали?

– Разумеется. Я собрал их в общем кабинете – все пациенты остались в приемной – и сделал короткое заявление. Вы намекаете на то, что следовало скрыть от них эту новость?

– Я намекаю на то, что не обязательно было рассказывать им обо всем в мельчайших подробностях. Вести расследование было бы легче, если бы вы не упоминали стамеску. Убийца мог бы выдать себя, рассказав больше, чем мог знать человек, не причастный к преступлению.

Доктор Этридж улыбнулся:

– Я психиатр, а не детектив. Как ни странно, моей реакцией на это преступление было желание удостовериться в том, что остальные сотрудники разделят мой страх и печаль, а не намерение расставить для них ловушки. Я хотел поведать им о случившемся первым, честно и с уважением к их чувствам. Они всегда пользовались моим доверием, и я не видел причин не доверять им на этот раз.

Все это замечательно, подумал Далглиш, но умный человек, несомненно, понял бы, насколько важно выдать как можно меньше информации. А главный врач был человеком весьма умным. Выражая благодарность доктору Этриджу в завершение беседы, Далглиш задумался над этим моментом. Насколько тщательно главврач проанализировал ситуацию, прежде чем объявить о случившемся коллегам? Действительно ли он рассказал всем, что мисс Болем закололи, без всякого умысла, как казалось на первый взгляд? Ведь и в самом деле было бы невозможно обмануть большую часть сотрудников. Доктор Штайнер, доктор Бейгли, Нейгл, доктор Ингрэм и старшая сестра Эмброуз – все видели труп. Мисс Придди тоже его видела, но, очевидно, пулей вылетела из комнаты, даже не оглянувшись. Таким образом, в неведении оставались сестра Болем, миссис Босток, миссис Шортхаус, мисс Саксон, мисс Кеттл и Калли. Вероятно, Этридж нисколько не сомневался, что ни один из них не может оказаться убийцей. Как у Калли, так и у Шортхаус, имелись алиби. Главный врач не желал ставить под удар сестру Болем, миссис Босток или мисс Саксон? Или он был убежден в том, что убийца – мужчина и любые ухищрения с целью ввести этих женщин в заблуждение казались ему пустой тратой времени? Возможно, он даже опасался всеобщего возмущения и негодования? Конечно, главный врач почти прямым текстом заявил, что всех, кто работает на третьем и четвертом этажах, можно исключить из списка подозреваемых, поскольку у них была возможность открыть один из пожарных выходов. Но ведь и он находился в кабинете на третьем этаже. В любом случае убийце было бы удобнее всего открыть дверь в подвале, и Далглишу с трудом верилось, что он упустил такую возможность. Можно было бы в считанные секунды отпереть этот замок и доказать, что убийца вышел из клиники таким образом. Но дверь в полуподвале была крепко заперта на засов. Почему?

Следующим на порог комнаты ступил доктор Штайнер, невысокий, подтянутый, на первый взгляд совершенно спокойный. В мерцании лампы, стоявшей на столе мисс Болем, его гладкая бледная кожа, казалось, излучала слабый свет. Хоть и создавалось впечатление, что он собран и держит себя в руках, он волновался, поскольку покрылся испариной. Тяжелый запах исходил от его одежды, от сшитого по фигуре традиционного черного халата, что обычно носят врачи-консультанты. Далглиш удивился, когда доктор сказал, что ему сорок два года. Он выглядел старше. Гладкая кожа, внимательные карие глаза, пружинистая походка создавали иллюзию молодости, но у врача уже появился лишний вес, а темные волосы, предусмотрительно зачесанные назад, никак не могли скрыть похожую на тонзуру плешь на макушке.

Доктор Штайнер, очевидно, решил отнестись к встрече с полицейским как к светскому мероприятию. Протянув пухлую ухоженную руку, он с улыбкой поздоровался и поинтересовался, имеет ли честь разговаривать с поэтом Адамом Далглишем.

– Я читал ваши стихи, – с некоторой гордостью заявил он. – Примите поздравления. Такая обманчивая простота в ваших стихах! Я начал с вашего первого произведения и прочел все до конца. Вот так я приобщаюсь к поэзии. На десятой странице я поймал себя на мысли, что у нас в стране, вероятно, появился новый поэт.

Далглиш мысленно отметил, что доктор Штайнер не только читал его книгу, но и обладал способностью к критическому мышлению. И самому Далглишу на десятой странице иногда начинало казаться, что в его стране, вероятно, появился новый поэт. Доктор Штайнер спросил, не знаком ли Далглиш с Эрни Бейлсом, новым молодым драматургом из Ноттингема. Он так надеялся на положительный ответ, что Далглиш даже почувствовал себя в высшей степени неловко, открестившись от знакомства с мистером Бейлсом и переключив разговор с литературной критики на предмет, ради которого и устроили опрос. Доктор Штайнер тут же принял потрясенно-торжественный вид.

– Все случившееся ужасно, просто ужасно. Я был одним из первых, кто увидел тело, и, как вы, наверное, знаете, зрелище повергло меня буквально в шок. Я трепетал от страха – какое жуткое насилие. Это отвратительное происшествие. Доктор Этридж, наш главный врач, должен уйти на пенсию в конце года. И это самое неприятное, что могло случиться за последние месяцы его работы в клинике.

Он с грустью покачал головой, но Далглишу почудилось, что в маленьких карих глазах промелькнуло нечто похожее на удовлетворение.

Идол Типпета уже поведал свои секреты эксперту по отпечаткам пальцев, и Далглиш поставил его на столе перед собой. Доктор Штайнер вытянул руку, чтобы прикоснуться к фигурке, затем отдернул ее и сказал:

– Полагаю, было бы лучше, если бы я не трогал ее – из-за отпечатков. – Он метнул взгляд на Далглиша и, не получив ответа, продолжил: – Интересное изделие, не правда ли? Весьма необычное. Вы когда-нибудь замечали, суперинтендант, какие великолепные произведения искусства порой создают психически больные пациенты, даже те, кто не имеет необходимых знаний или опыта? Это заставляет поднять вопрос о природе творчества. По мере того как наши пациенты выздоравливают, их работы становятся все хуже и хуже. Мощь и оригинальность исчезают. К моменту полного выздоровления те вещицы, которые они создают, уже не имеют никакой ценности. У нас есть несколько интересных образцов изделий пациентов, проходящих творческую терапию. Но эта фигурка не сравнима ни с чем другим. Типпет был очень болен, когда вырезал ее, он попал в больницу вскоре после того. Он шизофреник. Фигурка отражает типичные черты внешности человека, страдающего этой хронической болезнью, – лягушачьи глаза, широкие ноздри. Когда-то Типпет и сам выглядел примерно так же.