Изощренное убийство - Филлис ДЖЕЙМС

– Не надо грубить и делать такие нелепые предположения. А почему вы не помогаете миссис Шортхаус с кофе?

– Потому что не хочу. Вы пока еще не стали заведующей, не забывайте.

– Не сомневаюсь, полиция заинтересуется тем, где вы находились сегодня вечером. В конце концов, это была ваша стамеска.

– Я выходил отправить почту и забрать вечернюю газету. Разочарованы? Хотел бы я знать, где были вы в шесть двадцать две.

– Откуда вы знаете, что мисс Болем убили в шесть двадцать две?

– Я не знаю. Но старшая сестра видела, как она шла на полуподвальный этаж в шесть двадцать, а там ничто не должно было ее задержать, насколько мне известно. Если только, конечно, там не было вашего дорогого доктора Этриджа. Но он, само собой, не стал бы опускаться настолько, чтобы обжиматься в подвале с мисс Болем. Я бы сказал, дама была не совсем в его вкусе. Но вы, разумеется, гораздо лучше, чем я, осведомлены о его вкусах в этом отношении.

Миссис Босток порывисто встала с кресла и, размахнувшись, правой рукой ударила Нейгла по щеке с такой силой, что он зашатался. Резкий звук шлепка эхом разлетелся по комнате. Все посмотрели на них. Нейгл услышал, как ахнула от изумления Дженнифер Придди, увидел, как нахмурился доктор Штайнер, в недоумении глядя то на него, то на миссис Босток, заметил, как Фредерика Саксон бросила пренебрежительный взгляд в их сторону, а затем вновь углубилась в книгу. Миссис Шортхаус, составлявшая тарелки на поднос на боковом столике, оглянулась на секунду позже. В ее внимательных маленьких глазках, которые она переводила с Нейгла на миссис Босток, отражалось искреннее разочарование по поводу того, что она пропустила самое интересное. Миссис Босток, залившись краской, снова уселась в кресло и взялась за книгу. Нейгл, приложив руку к щеке, громко рассмеялся.

– Что-то произошло? – спросил доктор Штайнер. – В чем дело?

Как раз в этот момент дверь открылась и полицейский в форме заглянул в комнату и сказал:

– Сейчас следователь хотел бы поговорить с миссис Шортхаус. Прошу вас.

Миссис Эми Шортхаус не видела никаких причин, почему она должна оставаться в рабочей одежде, ожидая своей очереди идти к следователю, поэтому, когда ее пригласили к Далглишу, она уже была одета как для ухода домой. Метаморфоза была просто поразительная. Удобные тапочки она заменила модными лодочками на высоком каблуке, белый мешковатый халат – шубой, а косынку – причудливым фетровым сооружением, последним идиотским писком шляпной моды. Образ получился необычайно старомодный. Миссис Шортхаус, можно сказать, являла собой некий реликт, осколок далеких веселых двадцатых, и это впечатление только усиливалось благодаря короткой юбке и обесцвеченным перекисью волосам, уложенным в аккуратные локоны, которые весьма затейливо обрамляли ее лоб и щеки. Но не было ни грамма фальши в ее голосе, как и, подозревал Далглиш, во всем ее облике и манерах. Проницательный взгляд маленьких серых глаз таил в себе возбуждение. Она не была ни расстроена, ни испугана. Он предположил, что Эми Шортхаус жаждала, чтобы в ее жизни было гораздо больше интересных событий, чем происходило на самом деле, и она наслаждалась этим необычным днем. Она вряд ли пожелала бы кому-то умереть страшной насильственной смертью, но раз уж это случилось, можно было извлечь максимальную пользу из ситуации.

Когда предварительный опрос был закончен и зашла речь о событиях злополучного вечера, миссис Шортхаус удостоила полицейских весьма интересным замечанием:

– Незачем говорить, что я знаю, кто убийца, поскольку мне это неизвестно. Но не думайте, что у меня нет никаких соображений по этому поводу. И вот что я вам скажу: я была последним человеком, кто разговаривал с ней, можете не сомневаться. Нет, вычеркните это! Я была последним человеком, кто разговаривал с ней лицом к лицу. Не считая убийцы, конечно.

– Вы имеете в виду, что потом она разговаривала по телефону? Нельзя ли рассказать, как это было? На сегодня с меня достаточно тайн и загадок.

– А вы умны, так ведь? – спросила миссис Шортхаус без всякой злобы. – Что ж, все произошло в этой комнате. Я пришла примерно в десять минут седьмого, чтобы узнать, сколько дней у меня осталось от отпуска: хотелось взять выходной на следующей неделе. Мисс Болем взяла мое досье, оно почему-то уже лежало на столе, как я сейчас припоминаю, и мы решили этот вопрос, а потом немного поболтали о работе. Я как раз выходила, просто задержалась в дверях, чтобы сказать пару слов, что обычно произносят на прощание, когда зазвонил телефон.

– Я хочу, чтобы вы как следует подумали, миссис Шортхаус, – сказал Далглиш. – Этот звонок может быть очень важен. Скажите, можете ли вы вспомнить, что говорила мисс Болем?

– Полагаете, звонил злоумышленник, чтобы заманить ее вниз и убить? – догадалась миссис Шортхаус, с наслаждением проговаривая каждое слово. – Что ж, такое возможно, если подумать.

Далглиш подумал, что его свидетельница далеко не глупа. Он спокойно наблюдал за тем, как она морщится, усиленно изображая попытку что-либо вспомнить. Адам нисколько не сомневался: миссис Шортхаус прекрасно помнила все услышанное.

Выдержав паузу, чтобы создать еще большее напряжение, миссис Шортхаус заявила:

– Значит, так. Зазвонил телефон, как я уже говорила. Это было около шести пятнадцати, мне кажется. Мисс Болем взяла трубку и произнесла: «Заведующая административно-хозяйственной частью слушает». Она всегда так отвечала на звонки. Очень гордилась своей должностью, надо полагать. Питер Нейгл еще любил повторять: «А кого, черт возьми, она думает, мы ожидаем услышать? Хрущева?» Разумеется, он не стал бы говорить это при ней. Едва ли! Как бы там ни было, именно так она сказала. Потом помолчала, подняла глаза на меня и выдохнула: «Да, именно так», наверняка имея в виду то, что находится в кабинете одна, если не считать меня. Затем она снова помолчала чуть дольше, чем в первый раз, пока парень на другом конце провода что-то говорил. А после этого она сказала: «Хорошо, оставайтесь там, где вы сейчас. Я сейчас спущусь». Потом она попросила меня проводить мистера Лодера в ее кабинет, если я окажусь поблизости, когда он приедет. Я пообещала, что именно так и поступлю, и удалилась.

– Вы полностью уверены насчет этого разговора по телефону?

– То, что я рассказала, так же верно, как то, что я сижу здесь сейчас. Это в точности ее слова, можете быть уверены.

– Вы упомянули, что ей звонил парень. Почему вы так решили?

– Я просто предположила, что это был парень, так мне показалось. И знаете, если бы стояла поближе, я бы услышала. Иногда можно понять, кто говорит, по звукам в телефонной трубке. Но я находилась в дверях.

– И вы вообще не слышали голос?

– Именно. Думаю, он говорил тихо.

– Что произошло потом, миссис Шортхаус?

– Я попрощалась и отправилась в общий кабинет делать уборку. Там Питер Нейгл, как всегда, отвлекал юную Придди от работы, а Калли сидел за стойкой дежурных, так что это не мог быть ни тот, ни другой. Питер ушел с почтой, как только я появилась. Он всегда это делает в четверть седьмого.

– Вы видели, как мисс Болем вышла из кабинета?

– Нет, не видела. Я же сказала: я была с Нейглом и мисс Придди. Правда, ее видела старшая сестра. Можете спросить ее. Старшая сестра видела, как мисс Болем шла по коридору, направляясь к лестнице.

– Так я и понял. Я уже беседовал со старшей сестрой Эмброуз. А вас я спросил о том, последовала ли за вами мисс Болем, когда вы вышли из кабинета?

– Нет, не последовала. Во всяком случае, не сразу. Вероятно, она решила, что ожидание этому парню не повредит.

– Вероятно, – кивнул Далглиш. – Но я полагаю, она спустилась бы мгновенно, если бы вниз ее вызвал кто-то из врачей.

Миссис Шортхаус визгливо рассмеялась:

– Может быть. А может, и нет. Мисс Болем всегда отличалась непредсказуемостью.

– Каким человеком она была, миссис Шортхаус?

– Самым обыкновенным. Мы неплохо ладили. Она ценила хороших работников, а я хороший работник. Ну вы и сами видите, в каком состоянии содержится клиника.

– И в самом деле вижу.

– Ее «да» означало «да», а «нет» – «нет». Это я точно могу сказать. Никаких козней у тебя за спиной. Конечно, она могла наговорить кучу гадостей в лицо, если имелось за что. И все же лучше так, чем по-другому. Мы с ней понимали друг друга.

– Были ли у нее враги? Кто-то мог затаить на нее злобу, как считаете?

– Враги могли быть, как же без них? Но насчет затаенной злобы – это уж чересчур, если хотите знать мое мнение. – Она широко расставила ноги и доверительно наклонилась к Далглишу. – Послушайте, ребята, – сказала она. – Мисс Би выводила людей из себя. Некоторым это хорошо удается. Вы знаете, как такое бывает. Не допускалось никаких поблажек. «Правильно» значило «правильно», а «неправильно» – «неправильно», без вариантов. Жестко. Именно такой она и была – жесткой. – Всю эту тираду Шортхаус произнесла решительным тоном, выражение ее лица при этом было суровым. Она являла собой чистейший образец непоколебимой добродетели. – Взгляните, к примеру, на такую мелочь, как журнал посещаемости. Все врачи-консультанты обязаны были там расписываться, чтобы мисс Болем могла представлять ежемесячный отчет в региональный совет. Все правильно, как и должно быть. Но раньше журнал держали на столе в гардеробной врачей, и всех это устраивало. Потом вдруг мисс Би заметила, что доктор Штайнер и доктор Макбейн все время опаздывают, и забрала книгу к себе в кабинет, так что всем нужно было заходить к ней, чтобы расписаться. И так делали все, знаете ли, кроме доктора Штайнера. «Она знает, что я здесь, – говорил он. – И я консультант, а не какой-нибудь фабричный рабочий. Если она хочет, чтобы я расписывался в ее дурацком журнале, пусть вернет его обратно в гардеробную». Доктора уже год или даже дольше пытались избавиться от мисс Болем, я точно знаю.