Наслаждение и боль - Барбара Делински

Близнецы, Джаред и Джон, примчались через минуту. Им было восемь. У обоих были совершенно одинаковые всклокоченные волосы и хлюпающие из-за аллергии носы, отчего казалось, что они говорят в нос. Но она не понимала их, даже когда насморка у них не было. Близнецы имели обыкновение общаться между собой на каком-то совершенно непонятном окружающим языке. Собственно, он был понятен им одним — птичий язык, говорила иногда Карен. С остальными они разговаривали так, словно им это было не слишком интересно — как умудренные жизнью старики. Всегда неразлучные, близнецы держались крайне независимо и даже слегка надменно, как и положено в восемь лет. И хотя Карен возила их в школу, готовила им еду, убирала комнату и покупала им одежду, у нее всегда было такое чувство, словно они поглядывают на нее сверху вниз. Возможно, поэтому Джули всегда была ей ближе. Джули она была нужна. А сама Джули обожала мать.

Трое младших едва успели усесться за стол, как появился старший, Джорди. И снова, как и всегда, увидев его, Карен была поражена. В пятнадцать он внезапно вытянулся и до сих пор все еще продолжал расти, словно решив наверстать упущенное. Сейчас он уже перерос Карен. Если не считать этого да еще того, как изменились черты его лица, что, впрочем, характерно для подростков, он иногда выглядел совсем как взрослый мужчина — в точности как его отец, чему Карен не переставала удивляться. Они нередко ссорились. Вот и теперь она с порога напустилась на него — как всегда, у Джорди времени было в обрез, поэтому вместо того, чтобы нормально поесть, он набил себе полный рот хлебом, после чего принялся запихивать в себя лазанью. Вне всякого сомнения, на этот вечер у него уже были какие-то планы.

Похоже, она медленно, но верно теряет его, с унынием подумала Карен. Трудно было не заметить, что у него пятки горели поскорее удрать из дома — куда угодно, только бы не оставаться здесь, и это сводило ее с ума.

Но не могла же она запереть его дома, верно? Мальчишки его возраста должны проводить время со сверстниками, вздохнула она. Что ни в коей мере не мешало ей злиться по поводу того, что он вечно где-то пропадает.

Она поинтересовалась, какие у него планы. В ответ он невнятно промямлил что-то с набитым ртом, едва не подавившись при этом. Карен в отместку тут же обвинила его в том, что он бубнит в точности как близнецы. Те, конечно, моментально принялись все отрицать, причем дикция у обоих стала в точности как у диктора на телевидении. Когда крики возмущения немного поутихли, Карен вновь повернулась к Джорди. Но едва она открыла рот, чтобы поинтересоваться, как прошла вчерашняя тренировка по бейсболу, как Джули за ее спиной пронзительно взвыла. Малышка схватилась за формочку для лазаньи и, естественно, обожглась. Карен, подхватив дочку на руки, включила холодную воду, чтобы немного успокоить боль, потом приложила ей лед к руке и усадила ее на стул. Но к тому времени, как суматоха улеглась, Джорди уже набросился на лазанью, словно готов был вот-вот скончаться от голода.

Мать попросила его есть помедленнее. Он бросил, что ребята наверняка уже собрались у Шона и ждут только его. Она поинтересовалась, чем они собираются заниматься. Он ответил — слушать новый диск. Карен спросила, закончил ли он делать уроки, и Джорди буркнул, что закончит их у Шона. Потом она велела ему вернуться не позже десяти, а он, недовольно скривившись, поинтересовался, с какой это радости ему понадобилось являться домой с курами. Мать напомнила ему, что завтра, как-никак, в школу, на что Джорди возразил, что раз уж он все равно не ложится раньше полуночи, так какого черта тогда возвращаться в такую рань? При этом он утверждал, что родители Шона будут дома, что никто из них не пойдет куда-то еще и что ему противно, когда он видит, до какой степени мать ему не доверяет.

Тут в кухню ворвался Ли — длинноногий, улыбающийся, с растрепанными волосами цвета спелой пшеницы и — о, конечно — чертовски привлекательный — и с милой улыбкой поинтересовался, о чем спор.

Карен была зла на мужа — за то, что позволил себе опоздать, не предупредив ее заранее, за то, что заставил ее терзаться сомнениями по поводу того, где же он пропадает, черт побери, но самое главное — за то, что позволил себе заявиться как ни в чем ни бывало, с невинной улыбкой на лице. Поджав губы, она отрезала ломтик уже успевшей остыть лазаньи, швырнула его на тарелку и молча поставила ее в СВЧ-печку разогреваться. А вокруг нее ни на минуту не утихал оживленный хор голосов, и это почему-то раздражало Карен больше всего. В конце концов, ведь это она крутится по дому, готовя, стирая и убирая для своих детей. А они так счастливы, когда возвращается Ли! Право же, это несправедливо!

Надо отдать ему должное — Ли всегда охотно проводил время с детьми. Он терпеливо выслушивал каждого, он шутил и смеялся — короче, как в игре в «хорошего» и «плохого» копа, причем нетрудно догадаться, какая роль отводилась Карен. Да вот хоть бы сейчас! Присев за стол, Карен своими ушами слышала, как Ли позволил Джорди остаться у Шона до половины одиннадцатого. Что же тут удивляться, если Джорди после этого с вызывающей улыбкой покосился на мать? А Джули, ее дорогая, маленькая, преданная Джули — она тоже, похоже, предала мать. Взобравшись на колени к отцу, она обвила его шею ручонками и с доверчивой улыбкой прильнула к его груди.

Швырнув перед ним тарелку с лазаньей, Карен молча принялась есть. В общем разговоре она не участвовала — только слушала, о чем они говорят, да и то вполуха. Мысли ее сейчас занимало совсем другое. Перед глазами все время стоял вызывающе выставленный напоказ тугой живот Гретхен, а в голове крутилась мысль: когда же это Ли бывал у нее? Впрочем, это было бы несложно — для этого существовали десятки возможностей. Например, в кухне на стене висел большой календарь. А у Карен была привычка обводить красным карандашом числа, когда у нее была намечена какая-нибудь важная встреча. Так что Ли не составило бы никакого труда заранее выяснить, когда жены не будет дома, и тихонько прошмыгнуть на соседский участок. А сколько их было, ночей, вернее, вечеров, когда он вешал ей лапшу на уши, охая и стеная по поводу какого-нибудь срочного заказа, требующего его присутствия на работе, почему он, дескать, никак не может сходить куда-то вместе с Карен и детьми. Несколько раз, когда так случалось, они, вернувшись, находили Ли уже дома.

— Только что пошел, — с неизменной широкой улыбкой объяснял он, шутливо взъерошив волосы близнецам, а потом подхватывал на руки Джули, когда та с порога с визгом кидалась ему на шею.

Что ж, возможно, конечно, что он действительно вошел в дом как раз перед их приходом, только вот откуда он вернулся? Из своего офиса? Или от Гретхен? Оставалось только гадать…

Стиснув зубы, словно ее собирались пытать, Карен молча встала из-за стола, взяла свою тарелку и поставила ее в раковину. На тарелке не осталось ни крошки — Карен машинально съела все, так и не почувствовав вкуса лазаньи. Все так же молча она пустила воду и принялась яростно тереть тарелку, повторяя про себя, что это уже слишком! Если Ли и в самом деле сделал Гретхен ребенка, то с нее довольно! Брак, или, вернее, пародия на брак, длившаяся семнадцать лет, оказалась на грани краха. Нет, с нее хватит! Конец! Если это он отец ребенка, то Карен не желает больше кормить его, стирать ему носки, спать с ним в одной постели. Проклятье! Если это так, то Карен видеть его больше не желает!

Видит бог, у нее все основания злиться! Взять хотя бы его манеру постоянно засиживаться на работе допоздна, телефонные звонки, когда он брал трубку, но не говорил ей, кто звонит, суммы, которые неизвестно куда исчезали с их кредитной карточки — во всяком случае, ей об этом ничего не было известно, — и она даже не осмеливалась спросить об этом, поскольку предполагалось, что она ничего не должна об этом знать, ведь Ли всегда твердил, что платить по счетам, мол, его обязанность… Как тут прикажете быть объективной?! Вот она и не пыталась. А сейчас, уязвленная в самое сердце воспоминаниями о том, сколько раз он изменял ей, Карен почти уверилась, что отцом будущего ребенка Гретхен мог быть только Ли.

Зазвонил телефон. Сунув в рот очередной кусок хлеба, Джорди метнулся, чтобы взять трубку.

— Эй! — новым, незнакомым ей, низким голосом окликнул он того, кто был на другом конце, — скорее всего приятеля, если судить по тому, как это было сказано. Какое-то время он слушал, потом лоб его прорезала глубокая морщина, но он продолжал молчать.

Встревоженная этим молчанием, Карен обернулась как раз вовремя, чтобы заметить, как с лица его сбежала вся краска.

Глава 4

Джорджия Лэнг в полном одиночестве сидела в гостиничном номере в Сан-Антонио. Спроси ее кто-нибудь, как выглядит ее номер, она вряд ли смогла бы ответить. За последние несколько лет ей столько раз доводилось ночевать в отелях, что все они стали казаться ей на одно лицо. Порой она даже не распаковывала свои вещи — просто вешала в шкаф то, что должно было отвисеться, и все. Что толку суетиться, наводить красоту, стараться, чтобы здесь стало так же уютно, как дома, — все равно это не дом. Хотя иной раз ей нравилось тешить себя иллюзией, что все, что ей дорого — здесь, за дверью, стоит только руку протянуть, и вот оно. Это немного смягчало боль одиночества — ровно до тех пор, пока она не ловила себя на том, что ей кажется, Расс и дети вот-вот появятся на пороге. Это происходило обычно как раз в то время, когда наступало время ужина. Тогда она снимала трубку и звонила домой.