Наслаждение и боль - Барбара Делински

— Нет. Ни в коем случае.

Ну, это уже что-то, возликовала Карен. Хотя того, что она хотела узнать, ей так еще и не удалось выведать.

— Но вы хотели ребенка?

— О да, конечно.

Карен заулыбалась:

— А как вы думаете, что бы сказал Бен?

— Он бы обрадовался. Он знал, что я мечтала о ребенке.

— А его отец? — Вот, наконец у нее все-таки получилось — причем совершенно естественно. И, что самое главное, доброжелательно.

Но Гретхен позволила вопросу повиснуть в воздухе. Только брови ее слегка изогнулись, словно она хотела спросить: «А при чем тут, собственно, отец ребенка?»

— Наверное, он тоже рад? — подсказала Карен.

— О… он еще ничего не знает.

«О Господи!»

— Но ведь вы ему скажете?

— Не знаю… не уверена.

— А вам разве не кажется, что он имеет право знать?

— Нет. Он не свободен.

Карен почему-то очень не понравились эти ее слова. Возможно, потому, что в ней вновь зашевелились подозрения.

— А мы-то переживали, что вы теперь спите одна! — шутливо бросила она.

Если Карен ждала, что Гретхен улыбнется в ответ, то она ошибалась.

— Так оно и есть, — коротко бросила Гретхен, недвусмысленно давая понять, что этот разговор ей неприятен.

— Ну что ж, надеюсь, печенье вам понравится, — смущенно промямлила Карен, не зная, что еще сказать.

И, махнув на прощанье рукой, пошла к своему дому.

Но в дом она не вошла — проскользнув через свой участок, Карен прямиком направилась к Рассу. Карен была расстроена и немного обижена — она решила, что из всех неприятных соседей, каких только можно себе вообразить, Гретхен самая противная, потому что нормальные соседи не отделываются односложными ответами, когда их угощают свежевыпеченным печеньем. Это невежливо. А раз так, значит, эта паршивка наверняка что-то скрывает.

Уже нисколько не сомневаясь, что это «что-то» имеет непосредственное отношение к ее собственному мужу, Карен вошла к Лэнгам, промаршировала на кухню и накинулась на беднягу Расса, который, к счастью, был там один:

— Она на седьмом месяце беременности, черт возьми! Сама мне только что сказала!

— На седьмом? — переспросил он, отодвинувшись от раковины, где высилась гора грязной посуды. — Ух ты, вот это да! А мы-то, мы-то! Даже знать не знали!

— И сейчас не знаем. Она не хочет говорить, кто отец. Тебе это не подозрительно, а, Расс? Неужели ты ничего не видел? Никогда в это не поверю. Уж если кто и мог что-то заметить, то только ты — ты ведь больше нас всех бываешь дома. Нет, ты определенно что-то знаешь!

Опасливо отодвинувшись от наступавшей на него Карен, Расс беспомощным жестом вскинул над головой намыленные руки:

— Только не я!

— Что — не ты? Не ты отец?

— Нет. Если кто-то что-то и знает, то это не я. — Тыльной рукой ладони Расс поправил сползающие очки, повернулся к раковине и принялся ожесточенно скрести сковороду. — Если хочешь знать, я за ней не следил. И незнакомых машин на нашей улице не видел. Ей-богу, Карен, не видел я ничего! — жалобно сказал он. — У меня своих дел по горло, чтобы еще за кем-то следить! И потом, с чего ты взяла, что это произошло тут? В конце концов, Гретхен же иногда уезжает из дома.

— Да, но ненадолго.

— Ну, на это много времени не надо, — ухмыльнулся он.

Но Карен и не подумала купиться на это:

— Грэхем работал у нее всю осень. И часто бывал в доме.

— Брось, Карен, — поморщился Расс. — Грэхем любит Аманду. Ты не там ищешь.

— Да, но между ними явно не все ладно. Ты же знаешь, это все из-за того, что у них ничего не выходит с ребенком. И с каждым днем все хуже.

— Ну, не настолько же.

— Значит, остается Ли, — просипела Карен, чувствуя, что в горле стоит комок. Расс бросил на нее испуганный взгляд. Карен отвела глаза в сторону. — Да ладно… наверняка ты знаешь о той интрижке с медсестричкой из стоматологической клиники, с которой он путался в прошлом году. И знаешь, что и мне все известно. Так почему не Гретхен? Она вполне могла быть его последней пассией.

— Не думаю.

— Но ведь точно знать ты не можешь.

— Ну, конечно, я его не спрашивал. Ты ведь это имеешь в виду? — Расс вынул затычку из раковины, и мыльная вода с шумом хлынула в сток. — Насколько я слышал, тот роман с медсестрой уже стал частью истории. Ли клянется, что стал другим человеком. — Расс пустил воду и принялся споласкивать посуду. — Да и потом, не такой он дурак, знаешь ли, чтобы закрутить с соседкой — прямо под носом у собственной жены.

— Почему бы и нет? Ту медсестричку я тоже прекрасно знала — она занималась моими зубами, — усмехнулась Карен.

— Перестань. Ты же понимаешь, о чем я.

— Но если это не кто-то из нас троих, тогда кто?

— Понятия не имею.

— Ну, наверняка у тебя есть какие-то соображения. — Карен вцепилась в него мертвой хваткой — отчасти потому, что ей страшно хотелось поверить в то, что это не Ли. Собственно говоря, ей было наплевать, кто отец ребенка Гретхен, лишь бы им не оказался ее муж.

Расс осторожно покосился на нее:

— А ты спрашивала ее?

— Нет… так и не решилась. Она держалась не слишком-то приветливо. Знаешь, я принесла ей печенье, так она даже не удосужилась сказать спасибо.

— Скорее всего, просто растерялась, когда увидела тебя. Вы ведь не слишком-то горели желанием принять ее в свой круг.

— Я всегда была мила с ней.

— Быть милой еще не значит держаться по-дружески.

— Но Гретхен — это не Джун.

— И вы все не жалели сил, чтобы не дать ей об этом забыть, — усмехнулся Расс.

— Мы ничего такого не говорили! — взъерошилась Карен.

— Я не имею в виду слова, ты же понимаешь…

Карен потерла переносицу. В глубине души она прекрасно понимала, что дело тут не только в этом. Конечно, Гретхен — это не Джун. Но куда неприятнее было другое: как-никак ей самой уже сорок четыре, а Гретхен — всего тридцать два. И к тому же эта паршивка хороша, как майский день, а она, Карен, рядом с ней похожа на серую мышь. Гретхен была из тех женщин, к ногам которых мужчины падают сотнями, в особенности те из них, кому перевалило за сорок, но которые скорее умрут, чем признаются в этом. А Ли стукнуло уже сорок семь. И он был очень чувствителен к женским чарам.

Вдруг на нее разом навалилась усталость.

— Ладно, — пробормотала она. — Какой смысл переливать из пустого в порожнее? Ты ведь все равно ничего не скажешь.

— Мне ничего не известно, — стоял на своем Расс.

Конечно, Карен ни на йоту ему не верила, но зато прекрасно знала, что пытаться что-либо выудить из Расса — просто бесполезно. К тому же у нее в духовке стоял ужин. Уже пора его вынимать. Дети наверняка уже проголодались. Да и Ли с минуты на минуту будет дома.

Возвращаясь к себе, она почти надеялась, что он позвонит сообщить, что задерживается, придумав для этого очередной жалкий предлог — что ждет какой-то очень важный звонок, или что у него назначена встреча, или что хочет сводить своих программистов поужинать, поскольку они до ночи проторчали на работе, выполняя какой-то срочный заказ. Да пусть попробует… мало ему не покажется. Карен уже сладострастно предвкушала, какой устроит ему разнос! Ей почти хотелось, чтобы это произошло.

Ли был компьютерным гением. Во всяком случае, Карен всегда считала, что это так, поскольку дела у него на фирме шли блестяще. Но было ли это результатом его гениальности или плодом усилий всех тех людей, которых он брал к себе на работу, она не знала. Она абсолютно ничего не понимала в компьютерах, а сам Ли раз и навсегда отбил у нее охоту разбираться. Просто сказал, что два программиста в одном доме — это ужасно, что компьютеров ему с избытком хватает и на работе, а дома он не желает даже слышать о них.

Иной раз, когда подозрения сводили ее с ума, когда ей казалось, что Ли что-то скрывает, Карен принималась гадать, что бы она выяснила, включив стоявший у него в кабинете компьютер и просмотрев его почту. Но в другие минуты, терзаемая раскаянием, она почти ненавидела себя за это. Как-никак, он ее муж. Они были женаты семнадцать лет. Когда она, узнав о его романе с медсестричкой, пригрозила, что заберет детей и уйдет, Ли рыдал, как ребенок, клялся, что все кончено, что он любит только ее, Карен, и что будет верен ей всегда.

Правда, медсестричка была отнюдь не первой. Ли клялся и раньше и всякий раз нарушал свое слово. Теперь она уже не знала, чему верить.

Войдя в дом с черного хода, она прошла на кухню и обнаружила ее пустой, только стол был аккуратно накрыт, а из духовки доносился дразнящий аромат мясной лазаньи. К тому времени, как Карен сделала салат, ее дочка Джули — ее маленькая помощница шести лет от роду — уже крутилась возле матери. Карен резала хлеб, Джули аккуратно перекладывала его в корзиночку. Потом, привстав на цыпочки и высунув от натуги язык, она водрузила корзинку с хлебом на стол.