Впереди разведка шла - Александр Каневский

В батальоне все любили замполита. Были моменты — стонала и дыбилась земля, и казалось, что нет на свете воли, которая подняла бы из окопов скрюченных, запорошенных пылью, прокопченных пороховой гарью, умытых соленым потом бойцов. Тогда раздавался властный голос замполита, и он первым бросался в огненную, начиненную смертью круговерть. А когда другие вкушали счастливый миг победы, Григорий Кузьмич как-то держался в тени, копался в своей потрепанной, видавшей виды, планшетке с представлениями к наградам, рекомендациями, горькими извещениями-похоронками, вырезками из корпусной газеты.

Сегодня комбат Субботин поставил задачу: нужно выбить немцев из деревни Гараны, но прежде — усилен ному взводу под моей командой просочиться к населен ному пункту и закрепиться там до подхода основных сил батальона. Наши действия поддержат минометчики Антошкевича. Затем одна рота имитирует атаку в лоб, две других с танкистами по лощине обойдут Гараны с юга...

Гитлеровцы притаились в деревне, не подавая признаков жизни. Мы прошли наши передовые окопы. Часовой изумленно воскликнул:

— Куда вас черти несут? Там же фрицы!

— А нам туда и надо,— ответил я и приказал убыстрить движение.

Перед нашим взором предстала жуткая картина ожесточенного побоища. В разнообразных позах застыли танки — немецкие и наши, на броне — пробоины, вмятины, пузырчатые потеки горелой краски. Сорванные чудовищной силой многотонные башни напоминали перевернутых на спину черепах. Вокруг валялись закопченные снарядные гильзы, порох в круглых шелковых мешочках, ребристые цилиндры от противогазов, обрывки обмундирования, скорлупа смятых касок... И над всем этим — жуткий трупный запах вперемешку с пороховой вонью.

Впереди по ходу движения петляло русло пересохшего ручья, за которым раскинулся чахлый перелесок, глинистые заплаты неровного поля. Гитлеровцы, конечно же, просматривали местность, но мы пока благополучно лавировали между разбитой техникой.

По мере приближения к Гаранам все отчетливей доносился рокот машин, обрывки немецкой речи, галдеж. И здесь внезапно пулеметные очереди стеганули по сухой траве, бросили всех наземь. Обнаружены! Теперь ни о какой разведке не могло быть и речи... Люди расползались в спасительные ложбинки, утюжили пересохшую землю локтями и коленями.

Я укрылся за оторванной пушечной станиной, приставил к глазам бинокль. Ага! Вот они, пулеметчики, засели в овальном кирпичном здании, похожем на водокачку. Хорошо устроились, но выкуривать надо. Подал сигнал. Рядом тут же оказался наш пулеметный расчет. Немцы проявили выдержку — видимо, думали, что мы их не обнаружили и снова поднимемся. Но вышло иначе: после нескольких очередей «дегтяря» огонь со стороны кирпичного дома поредел, а потом и вовсе затих. Приказав своему расчету оставаться на месте, я разделил взвод на две группы и решил с разных сторон ворваться в Гараны. Только поднял ракетницу, как вдруг откуда-то справа, от балки, донесся гул танковых моторов. По спине прошел холодок: неужели немцы собираются броситься в контратаку? Но вот из-за лесополосы выползла одна «тридцатьчетверка», вторая, третья... Наши! Откуда они взялись? Не с неба же свалились?

Танки подходили медленно, останавливались, маневрировали, по-видимому, боялись внезапного огня из лесопосадки.

Я бросился наперерез к головной машине, поднял руку. «Тридцатьчетверка» остановилась, в башенном люке появился танкист, осмотрелся, спрыгнул на землю. Стянул шлем, отряхнул пыль с комбинезона, пропитанного соляркой. Я рассмотрел его поближе: круглое в оспинках лицо, над воспаленными от бессонницы глазами косая челка.

— Старший лейтенант Иванов, начштаба двадцать пятого танкового полка,— отрекомендовался он, растирая затекшие ноги в коротких сапогах. — С кем имею честь?..

— Младший лейтенант Каневский. Командир мотострелкового взвода... Из батальона Субботина.

— Стрелка вижу,— съязвил танкист,— а где же мото?

— Пока двигаемся на своих двоих, но быстрее, чем танкисты,— отпарировал я.

— Нас немцы с воздуха так пошерстили,— посуровел старший лейтенант, — что до сих пор отойти не можем. Как шакалы набросились. Несколько экипажей потерял... Осталось четыре танка. Не густо, как видишь.

Давай действовать сообща, а? Людей сколько у тебя?

— Больше двух десятков наберется.

— Тогда немчуру в Таранах будем потрошить вместе. Сажай бойцов на машины.

Так мы оказались в танковом десанте.

Имея надежное наблюдение, танкисты дали полный газ и по складкам местности двинулись к деревне. Дальше, чтобы не нарваться на внезапный огонь, спешились, приготовились к бою.

В изломанном мареве плыла распаренная степь, сады, белые мазанки, перед которыми желтели пятна сурепки. И вдруг, откуда-то сзади, раздирая воздух, проскрежетали над головой снаряды, потом с громом пронеслись краснозвездные «илы». Затараторили зенитки, заплевали небо кляксами разрывов. Над Таранами выросли мохнатые кусты взрывов, целый ряд мазанок срезало, как бритвой.

Теперь можно и в атаку!

Тело стало пружинистым и легким. Взвод словно взлетел, громкое «ура» всколыхнулось над полем. Бойцы приближались к Гаранам, лавируя между разрывами мин, скатываясь в воронки, поднимались и вновь мчались вперед.

«Тридцатьчетверки» первыми ворвались в деревню, ударили осколочными снарядами вдоль центральной улицы, наткнулись на минометную батарею и буквально «растоптали» ее гусеницами.

Большая группа гитлеровцев отстреливалась, пыталась отойти, не принимая боя. Но поздно: мы уже перемешались с ними, началась яростная рукопашная схватка.

Я столкнулся с двумя немцами, одного застрелил в упор, другого сбил ударом приклада.

— Командир! — кто-то истошно крикнул. — Тыл прикрой...

Резко повернулся — и увидел рослого гренадера с голыми, словно ошпаренными, руками. Карабин с примкнутым плоским штыком в этих лапах казался игрушечным.

Нас обоих сковало странное оцепенение. Холодок пробежал по спине. Еще миг, и сверкающее жало... Нырнув под штык, ударил немца по коленям. Он споткнулся, и сразу же на каску гитлеровца обрушился приклад автомата. Замычав, как бык, громила медленно повалился.

Ситуация стала усложняться: поняв, что нас не так уж и много, немцы отошли в глубь деревни, затем кинулись в контратаку. Вслед за двумя танками и бронетранспортером семенили автоматчики. Пехота для нас еще куда ни шло, но танки...

Все отчетливей запах солярки, в ушах — гусеничный скрежет. Состояние такое, будто душу траками перемалывают...

Из плена грустных рассуждений вывел какой-то сверлящий звук. Жахнул выстрел, вспыхнуло пыльное облако, за ним другой и на лобовой броне «тигра» брызнул пучок желтых искр. Со второго танка снаряд «сорока пятки» сорвал гусеницу...

— Молодцы, разули гада! — крикнул кто-то рядом, и этот возглас словно стал продолжением моей команды для атаки.

Гитлеровцы залегли, попятились назад. Пытавшийся зайти с тыла бронетранспортер наскочил на свою же мину.

В старой воронке мы подобрали двух немцев. Один что-то несвязно лепетал, другой стонал. Осколок попал ему в ключицу. Такие «языки» нас уже не интересовали.

По мере продвижения по селу увидели какую-то колымагу на колесах. На сером брезенте грузовика — желтые скрещенные молнии. Почтовая машина. Шофер пытался завести ее, но, увидев нас, бросился в кусты. Вся начинка грузовика состояла из кип каких-то финансовых документов, отчетов, в общем, всякой бумажной чепухи.

Когда связной доложил, что основные силы батальона штурмуют Гараны с юга, мы отбили еще одну контратаку, захватив на кромке поляны 105-миллиметровую немецкую пушку «Бофорс». Возле совершенно исправной пушки, выкрашенной под зебру, лежало несколько непочатых зарядных ящиков. Расчет, по-видимому, разбежался и, судя по теплой каше в котелке, совсем недавно. И тут меня осенила мысль — развернуть орудие в сторону гитлеровцев и пальнуть.

Ребят уговаривать не пришлось. Они дружно ухватились за станины, поднесли снаряды. Минут пять помозговали у орудия, зарядили, покопались в замке. Но все же смекалки не хватило: после первого выстрела «зебра» так прыгнула, что мы едва устояли на ногах. Потом уж догадались протянуть к спусковому маханизму веревку и дергать за нее из-за укрытия. Гаубица исправно выплевывала снаряды, но разрывов мы не слышали... Ясность внес крутолобый старшина со свирепыми усами, бывший шахтер из 2-й роты, поначалу принявший нас за немцев. Подавив в одной из построек пулеметный расчет, он подполз к нашей огневой «позиции» и увидел, кто на самом деле хозяйничает у трофейной пушки. Знающий старшина тут же обвинил нас в дремучем дилетанстве.

— Темные вы, хлопцы, как антрацит! Снаряды-то фугасные, а вы палите, как болванками. Колпачки на взрывателях нужно скручивать, горе-фейерверкеры.