Книга - Ефимия Летова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шайю грешные души.
Впрочем, их изоляция не была полной и абсолютной. Последний день каждого из десяти месяцев года считался "открытым" днём. В этот день в Зал встреч у смотрящего на сторону Инея входа в Пирамиду приходили просители и дарители, те, у кого были вопросы, мольбы, проблемы, тревоги, больные родственники, которым требовалось излечение, умершие родственники, долг и вина перед которыми были искуплены не до конца… Те, кто желал отблагодарить магов за спасение мира, тем самым расчётливо или по велению сердца сделав шажок в сторону Мируша. Просто праздно любопытствующие, скучающие, отчаявшиеся, юродивые и безумные. Голодные из струпов посмелее, пытающиеся ухитриться и утащить кое-что из бесчисленного множества подношений. Живая очередь порой огибала пирамиду четырежды. Тех, кто пытался пролезть вперёд, могли без лишних разговоров и столкнуть с крутого берега в русло высохшей, а когда-то полноводной и живительной реки Шамши.
Конечно, какая-то магия в Криафаре оставалась, как же без неё: слабая бытовая, слабая целительская, да ещё по мелочи, слабая-преслабая, редкая, как вода. Не рискуя больше нарваться на гнев богов, люди строго соблюдали заведенный ранее порядок открытых дней. Ранее, когда магов было в сотню раз больше!
Все погибли. Осталось только восемь.
В открытый день король и последний нищий были равны, каждый мог претендовать на помощь или совет, но в сутках только двадцать три часа, и те, кто не смог получить желаемого, уходили прочь с проклятиями, стенаниями, истеричным хохотом или в звенящем молчании, так что воздух в предвкушении начинал вибрировать натянутой струной.
Или только маг-прорицатель Варидас чувствовал эту болезненную тягучую вибрацию? Или это только чудилось ему?
В тот чёрный день его не было в Криафаре, более того, с важным поручением от Вирата Плиона Варидас отсутствовал в Криафаре уже десять долгих суток, только этим он мог объяснить то, что не почувствовал, не увидел грядущей трагедии — вдали от мира, от духов-хранителей его дар терял силу. К сожалению, Варидас выяснил эту свою особенность слишком поздно.
Он успел только к самому финалу — и уже полтора века, пребывая в абсолютной слепоте, винил себя, прежде всего, себя в том, что не выполнил своё предназначение. Уже полтора века он просыпался по ночам, вспоминая жгучий взгляд благостного Шамрейна, после которого его глаза выкипели, как мелкие лужицы на палящем солнце, а рана запеклась на лице шершавой багряной коркой.
Благостного ли? В чём он был виноват, если только пытался спасти свой мир?
Прочь, прочь эти святотатственные мысли.
— Где ты был? — Стурма ухватила слепого мага за плечо и мягко потянула к себе. Приложила ладони к его лицу, не касаясь жёсткой коросты. Сила потекла, словно вино, но Варидас чувствовал, как его окаменевшая плоть отвергает её, не принимает, не впитывает.
— Оставь, это бесполезно, — устало произнёс маг, опускаясь за каменный стол и наугад ухватывая одну из бесчисленных стеклянных бутылей, вереницей стоящих на нём, непостижимым чудом ухитряясь ничего не разбить. — Не трать на меня свои силы. Очередь из просящих — как гигантская випира, проглотившая собственный хвост. Бесконечна. На них трать.
— О да, — Стурма тоже присела за стол, посмотрела на себя в отражении бутылок. — Зачем они приносят столько алкоголя? Неужели думают, что, потеряв трезвость, мы будем сильнее или милостивее? С того года вон сколько осталось. Может быть, наполнить им Шамшу?
— На тебя не угодишь, — светловолосая Варрийя, как всегда, неподвижно сидящая на каменном полу, прижавшись спиной к стене и разметав смертельно опасные руки-лезвия, задрала к потолку острый подбородок. — Огласила бы список заранее. Может быть, бусы из фириана, приукрасить свою жуткую рожу? Венец из яшмаита? Так опять всё растащат, випирины дети. С кусками стены оторвут и всё равно растащат!
Стурма не стала даже огрызаться. Последний раз, когда она плакала по поводу своего обезображенного многочисленными язвами лица, был лет пятьдесят назад.
Нидра стояла в углу на коленях спиной ко всем, уставившись в стену, так долго, словно, подобно Лавии, вросла лицом в стену. Она не слышала произнесённых слов, а её язык, как говорили, был вырван самой милостивой Шиару, что не мешало Нидре читать мысли, написанные на бумаге сознаний окружающих и доносить собственное мнение, если таковое появлялось. Последнее, впрочем, случалось всё реже и реже.
— Так где ты был? — повторила Стурма, делая вслед за Варидасом глоток омерзительно тёплого шипучего пойла, обжигающего воспаленные, в мелких гнойных пузырьках губы — не все маги могли похвастаться способностью поглощать пищу.
— Мне… неспокойно, — Варидас в несколько глотков допивает бутылку, отбрасывает её в сторону, но звона разбившегося стекла не слышно, бутылка застывает в воздухе, высокий, сероглазый, прекрасный, как одно из божеств травистанского пантеона, Вестос, маг воздуха, закутанный в плотный серебристый плащ, аккуратно опускает её на пол. — Неспокойно. Что-то не так. Что-то не то.
— Говори конкретнее или заткнись, — предлагает Варрийя. Встает, потягивается, почёсывает лезвия о каменный выступ, пронзительный скрежещущий звук заставляет всех, кроме Нидры, дёрнуться. — Что вообще может быть «так»?
Вертимер, на вид — мальчишка лет пятнадцати, худощавый и тонкокостный — возится в своём углу с маленьким личным садиком. Выращивание пустынного манника здесь, внутри пирамиды, без влаги, свежего воздуха и солнечного света, стало его навязчивой идеей. Последний месяц Вертимер тоже нередко отсутствовал, впрочем, магам земли заточение в Пирамиде давалось особенно тяжело. Может, семена выискивал, может, силы под открытым небом поднабирался. Или так, просто, из подросткового протеста.
Пустынный манник, колючий, с мясистыми, жирными на вид, овальными тёмно-зелёными листьями вырос уже почти что до плеча своего неутомимого хозяина, но цвести в упор отказывался, и теперь Вертимер сверлил его мрачным пристальным взглядом, что-то бурча себе под нос. Однако и он
