Сказания древа КОРЪ - Сергей Сокуров

– Дорого, дёшево, – вздохнула Антонина, – а прикупать нам придётся, с людьми, хоть в другом уезде.

– Разве капиталец позволяет? – поинтересовался сосед, отличая на столе вишнёвую наливочку. – Сколько способны выложить? А я скажу, на что рассчитывать можете.

Андрей, подумав, назвал сумму.

– Не густо. Но если с такими деньгами на левый берег податься, к башкирцам, там можно разжиться землевладением, что твоё королевство Неаполитанское.

– Верно, – согласилась Антонина. – Свояк наш, Степан, дюже башкирцев хвалит, бессребреники.

– За морем телушка, – усомнился артиллерист, решивший стать землепашцем. – Допустим, людей за Волгу переведём, да сколько их у нас? И там крестьянами не разживёшься. Демидовы и всех вольных по заводам растащили.

Хрунов не возражал:

– И то правда, пуста земля будет. Что с неё возьмёшь? – тут какая-то мысль взволновала его, преобразила лицо, как вдохновением. – Вот ежели бы ваш капитал деньгами, да мой – душами – сложить, можно рискнуть… А что, идея!

– Андрей, бывший тугодумом, уставился на прожектёра:

– Кто ж хозяином будет? Как делить землю и людей? И кто наследует?

Хрунов и Антонина быстро переглянулись. Александра заулыбалась, без смущения, без рисовки. Голос отца стал вкрадчивым:

– Как-нибудь поладим, сосед наш дорогой. А наследует наш внук… Знаешь, что, – гость вдруг перешёл на «ты», – присылай-ка завтра сватов. Чего тянуть!

– И присылать не надо, и «завтра» ни к чему. Я тута, сейчас готова, – важно, совершенно серьёзно произнесла «баба-гренадёр», дуя на остывший чай в блюдце.

Александра дурашливо всплеснула руками – кружева на рукавах и рюши на высокой, обтянутой английским сукном груди заволновались.

– Меня бы, батюшка и тётушка Антонина Борисовна, вначале спросили.

– А чё тя спрашивать, пигалица? – в тон дочери ответил отец. – Разве не вижу, глаз с молодца не сводишь. Где ещё такого богатыря в уезде встретишь? Засидишься, поджидая, старой девой останешься.

Андрей не привык на военной службе к таким «светским» вольностям. Там вольности проще. Он не знал, куда девать глаза и руки. Чувствовал, как наливается кровью его лицо. В тумане перед глазами обнаружился только один выход из столь неловкого для него (только для него) положения. Но как приступить? Слова в сем деле требуются особые. И особые жесты. Это тебе, штабс-капитан, не орудийной прислугой командовать! Наконец, смутно вспомнил какие-то правила, приличествующие неженатому мужчине его сословия в такой переделке. Он поднялся на ноги, едва не врезавшись теменем в потолочный брус, опрокинув стул, и заговорил в сторону божницы, так как отец и дочь сидели на противоположных сторонах накрытого стола:

– Сан… э-э-э, Александр Александрович, ваше высокоблагородие… сударыня… то есть барышня, Александра Александровна… Почитаю за честь породниться… Словом, прошу благословения… и руки…

Теперь девушка – открытая в чувствах и в их выражениях душа – смотрела во все глаза на хозяина дома. Впервые за весь вечер оценивала как возможного суженого. Очень даже не дурён! Можно сказать, привлекательный: твёрдое, волевое лицо; вместе с тем доброе, светлое. С ним будет легко. Староват, правда, лет тридцать. Да ничего, старики бывают крепкими. Как смешно делает он предложение. Ой, сейчас расхохочусь! Согласиться что ли? Ладно, соглашусь.

Глава XII. Наперсник Негоша

Сына Петра и Катерины Каракоричей-Русов нарекли Дмитрием. В узком мире селения, где все в той или иной степени родственники, свежая кровь вызвала к жизни мальчика с «букетом» способностей. Он всё схватывал на лету, к тому же был прилежен. Дарования мальчика выявились в плужинской «арифметической школе». Начало ей положил военный инженер, маявшийся без дела.

Об этой школе прослышал митрополит и при объезде паствы летом 1825 года выразил желание ознакомиться с ней. По осмотру принял решение оставить учебное заведение прапорщика пионерской службы подготовительным для задуманных правителем Црной Горы курсов военных инженеров. Лучшей кандидатуры в главные наставники, чем русский прапорщик пионерской роты, в Черногории не нашлось. Первый курс открывался при школе. Предполагалось направлять в Плужине для обучения новому делу толковых молодых людей из черногорских четников.

В те дни на глаза владыки, при испытании школяров, попался крещённый им отрок Дмитрий. Не только в классах. Опрос учеников закончился демонстрацией физической подготовки ребят. Дети седлали скакунов и делали круг по просторному двору, стреляли из ружей в тыквы, выложенные на низком заборе над каньоном Пивы, преодолевали боковую расщелину по канату, натянутому между её бортами. И здесь Дмитрий оказался среди лучших. После вечерней трапезы в доме воеводы, Пётр I Негош вспомнил о способном школьнике и выразил желание видеть его перед сном. Десятилетнего мальчика привели в покой, отведённый для высокого гостя.

– Останьтесь и вы, – сказал митрополит родителям Дмитрия. – Речь пойдёт о будущем вашего сына.

Правящий представитель чёрного духовенства, будучи бездетным, в том году назвал своего наследника. Им стал третий племянник, двенадцатилетний Радивой. Он увидел свет в семье Томо Маркова Петровича, обитавшей в селении Негуши, у подошвы горной гряды Ловчен. Род Петровичей, из племени Негошей, уже почти 130 лет правил страной. Своеобразие династии было в передаче власти от дяди к племяннику, так как властным лицом являлся митрополит, «монарх в монашеской рясе». Полное имя сына Томо было Радивой Томов Петрович-Негош. Многодетная семья занимала обычный для деревни дом из дикого камня под черепичной крышей, более просторный, чем у соседей, более опрятный и обставленный богаче. В отдельном покое отец-богатырь (всегда не молодой, сколько знал его сын) принимал гостей. Еси ли здрав и еси ли рад гостима? – Здрав сам, а гостима увиек рад. Мама по имени Ивана (всегда молодая на памяти сына) и сёстры Радивоя подавали кофе и вина, угощали заглянувших мимоходом и приезжих издалека, бараниной, овощами и фруктами, неповторимым окороком-пршютом, под крепчайшую ракию, после которой русская водка кажется водичкой. Школа гостеприимства на всю жизнь.

Не по годам серьёзный, уже не отрок, но ещё не юноша, Радивой обладал быстрым, впечатлительным умом, был отзывчив на страдания людей. В нём созревал склонный к созерцательности и размышлениям поэт высокой пробы. Вот его бы в Санкт-Петербург, в знаменитый Царскосельский Лицей! Да уж поздно… Пришлось начать образование племянника со школы в древнем городке Котор на берегу живописной Боко-Которской бухты Адриатического моря. Здесь Радивой быстро освоил грамматику сербского языка, разобрался в особенностях родного наречия, научился читать и писать на итальянском и немецком. В которском порту любознательный юнак слышал и усваивал на лету речи французских моряков и русских негоциантов. Правящий дядя внимательно следил за его успехами. На второй год понял: которская школа исчерпана, пора перейти к «высшему образованию», доступному в маленьком отечестве.

Митрополит Пётр понимал: прошло время, когда будущий правитель страны воспитывался в плотном окружении чернецов и монашествующих чиновников. Для правильного развития наследника требовались теперь, по убеждению старого главы Црной Горы, высокообразованные светские наставники и сверстники из семей воевод и их приближённых, старейшин, белого духовенства, состоятельных землевладельцев и купцов. На ум приходили гетайры Александра Македонского, «потешные» однолетки русского царя Петра Алексеевича.

К будущим наперсникам наследника предъявили определённые требования. Мало управлять боевым конём; на скаку, привстав на стременах, попасть из ружья в подброшенное яблоко. Мало зажигательно петь сочиняемые на ходу песни, вести лёгкую беседу, плавать, словно рыба, прыгать по скалам, подобно горному оленю, в чём был искусен Радивой сызмала, когда он, отпрыск знатного рода, как все его однолетки из простонародья, пас овец своего отца за околицей родного селения Негуши. От сверстников, приближённых к наследнику, требовались ум и качества иного свойства. Каждому из них предстояли долгие испытания за письменным столом, среди изощрённых политиков, в многоязычном окружении друзей и недругов, в делах веры, международных отношений, просвещения, культуры, торговли, промышленности, земледелия. Словом, возле отрока, подготавливаемого к управлению страной, виделись достойные его подданные, друзья-советники. От приглашаемых на почётную игру-службу требовалось развивать в себе выявленные при отборе качества. А чтобы развитие пошло правильно и быстро, в нужном направлении, доверенные люди митрополита повсюду присматривали наставников.

Катерина не сразу согласилась расстаться с сыном. Последний, поздний ребёнок стал её последней же привязанностью в трудной жизни горянки. Но отец руководствовался иными чувствами: его единственному сыну выпали честь и удача приобщиться в маленькой, застрявшей в средневековье стране, к зарождающемуся сословию высокого духа.