Предчувствия ее не обманули - Татьяна Полякова

– Не возражаете, если я буду записывать наш разговор? – деловито спросила Женька, достав из кармана мобильный.

Лаврушин откашлялся и выжидающе на нас уставился, сразу став серьезным. Женька включила диктофон.

– Расскажите в нескольких словах о себе.

Несколько слов растянулись на полчаса, что Лаврушина отнюдь не смутило. Женьку тоже, хоть она и знала, что большая часть рассказа осталась незаписанной. Супруга Лаврушина, понаблюдав за нами немного и, видно, успокоившись, отправилась в сад. Женька задала еще несколько вопросов, на которые Лаврушин пространно ответил. Я начала томиться и пихать Женьку под столом ногой. Наконец она сказала:

– Олег Евгеньевич, вы знакомы с Рудневой Софьей Ивановной?

Он нахмурился, припоминая, затем покачал головой.

– Нет. Кто такая?

– Она представилась вашим секретарем.

– Секретарем? – Он был искренне удивлен.

– Мы встретились с Рудневой несколько дней назад. Она сказала, что вы ищете дом для своего друга, здесь, в Верхней Сурье. И очень хвалила вас как художника. Признаться, мы и не догадывались, что тут живет такой замечательный мастер.

– У меня две персональные выставки.

– Да-да, вы говорили.

Он развел руками.

– Убей меня бог, если я когда-нибудь слышал об этой Рудневой. Странно. Спасибо ей, конечно, за добрые слова, только вот врать зачем? Сроду у меня не было никаких секретарей. Жена – помощница, письма там и все прочее – это она. Да я уже два года в деревне живу, зачем мне здесь секретарь, сами подумайте. В Москве бываю наездами, там сын живет, если со мной хотят связаться, все через него… Странно. А вы ничего не перепутали?

– Нет. Просто оказались в здешних краях и решили с вами познакомиться… с вашим творчеством. И дом для своего друга вы не присматриваете?

– Нет. Друзья приезжают, конечно, но чтоб тут поселиться… от Москвы далековато… Странно, – еще раз повторил он.

– Может, у вас есть тайная поклонница? – влезла я в разговор. – Решила привлечь к вам внимание прессы и…

– Может, – пожал он плечами. – А как она выглядела?

Мы, как смогли, описали внешность Рудневой, прекрасно понимая: это мало что даст. Девица была в парике и в реальности могла выглядеть совсем иначе. Лаврушин опять задумался.

– Лет двадцать пять? Нет, никто в голову не приходит.

– А из райцентра у вас часто люди бывают? Может, это кто-то из них?

– Я Дому культуры в прошлом году подарил несколько своих картин, заведующая там Лидия Михайловна, чудеснейшая женщина, но она старше меня лет на десять. Были там какие-то девушки… возможно, кто-то из них…

Стало ясно, мы зря теряем время. Но уйти сразу Женька сочла невежливым, тем более что хозяин решил показать нам свои работы.

– Здешние места невероятно живописны, – направляясь вдоль стены, говорил он. – Вот взгляните. – Он достал картину, которая вместе с десятком других стояла в углу, и развернул ее к нам. – Что скажете? Красота запредельная.

Картина мне понравилась, вроде бы ничего особенного: ручей, сосны, песчаная тропинка, но за душу трогало.

– А церковь? Вы видели церковь? Семнадцатый век. Правда, перестроенная. Если покопаться в местной истории, не один приключенческий роман напишешь. Кого здесь только не было. Церковь, что на месте этой стояла, поляки сожгли. О Минине и Пожарском, надеюсь, слышали? Вот. После революции церковь, конечно, разорили. Говорят, такие в ней были великолепные фрески и еще чудотворная икона Богородицы семнадцатого века, подаренная местным помещиком. Она, к сожалению, пропала. Много чего пропало. Здесь раньше учительница жила, Клавдия Тихоновна, большой знаток истории, скажу я вам, она музей в местной школе организовала, а как рассказывала… Мы с ней, бывало, самовар чаю выпивали, за полночь засиживались… Вышла на пенсию, теперь у дочери в Колыпине живет. Жаль, видимся редко. Когда я в город езжу, всегда ее навещаю. Не владею литературным талантом, не то непременно бы книгу написал, – вздохнул он.

Тут я обратила внимание на висевший на стене набросок. Девушка в профиль, на ее безымянном пальце сидит бабочка.

– Кто это? – спросила я, сама толком не зная, почему рисунок меня заинтересовал.

– Соседка наша, – отмахнулся Лаврушин. – Сын рисовал, так, ерунда.

– Соседка? – не унималась я.

– Из дома рядом, с желтым палисадником. Сын в юности в нее влюбился.

– Красивая девушка.

– Да. Только с придурью. Взбалмошная очень. Теперь в городе живет, но к тетке на выходные приезжает. Бывает, идет мимо, встанет, поговорит, а то и не здоровается. Недостаток воспитания и скверный характер. Впрочем, это может быть следствием душевной травмы. Брат у нее исчез. Они близнецы были, а близнецы, как известно, очень друг друга чувствуют. И она на этой почве немного того… До его исчезновения я странностей в ней не замечал, и она, и брат ее с моим сыном дружили, частенько у нас бывали…

– Что значит исчез? – заинтересовалась я, продолжая разглядывать девушку на портрете.

– То и значит. Поехал в город, и с тех пор его никто больше не видел. Вроде кто-то из местных на автобусной станции его в последний раз встретил… в общем, он исчез. Такое, знаете ли, случается. Хотя есть и другая версия. Парень связался с дурной компанией. В Колыпине казино открыли, на художественную галерею или приличный музей денег нет, а на казино – пожалуйста. Вот он там и был частым гостем. Как водится, по большей части проигрывал, задолжал крупную сумму. И, скорее всего, просто сбежал. А сестре пришлось это расхлебывать. Приезжали к ней из города, денег требовали, грозились. А чего с нее возьмешь? Дом в деревне, и тот теткин. Родителей они лишились еще в раннем детстве, вот тетка их и воспитывала… Вернемся к картинам. Как вам вот эта? – он выставил на мольберт пейзаж: деревенское кладбище, холмики, заросшие травой, покосившийся крест. – Все, что осталось от старого кладбища, оно возле церкви было. После революции в церкви зерно хранили, и кладбищу досталось, на этом месте сделали гараж и мастерские. Сейчас церковь восстановили, хозпостройки снесли, а хоронят уже давно на новом кладбище за деревней. А в этой могиле лежит местный священник. Говорят, незадолго до революции он продал дом в Колыпине, чтобы церковь отреставрировать, она к тому времени пришла в ветхость. Возвращался сюда с деньгами и по дороге был убит. Деньги, конечно, пропали. Как вам история? Да, были на Руси люди, которые больше пеклись о благе общественном, чем о своем собственном. Были и мерзавцы, для которых ничего святого нет. Священника похоронили возле церкви, могила каким-то чудом сохранилась.

– И что? – тревожно спросила Женька.

– В каком смысле? – растерялся Лаврушин.

– Священник как-то себя проявляет?

Лаврушин моргнул, а я закатила глаза, направление Женькиных мыслей было мне хорошо известно. Ей только дай волю, она такого навыдумывает. Женька смутилась, ткнула пальцем в полотно и произнесла:

– Картина у вас получилась с настроением… таинственная, вот я и подумала, может, дух убиенного священника не находит успокоения.

Лаврушин захохотал:

– Такого я еще не слышал, хотя суеверия имеют место. Здесь вам каждый расскажет о доме с привидениями.

Женька испуганно посмотрела на меня, перевела взгляд на Лаврушина и начала бледнеть.

– Дом с привидениями?

– Ага. Стоит он на отшибе. Жители считают место нехорошим. Сейчас я вам покажу…

Лаврушин стал просматривать картины в углу, а я мысленно чертыхнулась. Картину он нашел, поставил на мольберт, и я глухо простонала. Белые столбы забора, покосившиеся ворота, а в глубине двухэтажный дом, освещенный луной. Не хватает только уханья филина да волчьего воя. Картина, как на грех, художнику удалась, от нее шел мороз по коже. Несмотря на некоторую стилизацию в духе русских народных сказок, узнать Женькино наследство было легче легкого. Подружка слабо пискнула, нащупала рукой стул и без сил плюхнулась на него. Стул под ней заскрипел, и Женька перевела на меня взгляд, полный отчаяния.

– И чем этот домик знаменит? – выдавив из себя усмешку, спросила я.

– Если верить местным, он битком набит сокровищами, а сторожит их привидение. Весьма злобное, надо сказать. Потому что опять же, если верить легендам, люди из этого дома исчезают в неизвестном направлении.

– И кто конкретно исчез? – молвила я, тоже ощутив настоятельную потребность присесть. Как известно, скверным новостям лучше внимать с комфортом.

– Это же сказки, – понаблюдав за нами, ухмыльнулся Лаврушин. – Местный фольклор. Хотя, может, и вправду давным-давно кто-то из обитателей дома исчез. Дом-то старый, говорят, ему полтора века. За это время много чего могло произойти.

– Это точно, – буркнула я.

– И хозяева, бывшие хозяева, были люди немного странные. Держались особняком, что и дало повод напридумывать всякой ерунды.

– А сокровища? Они в доме откуда, по мнению местных? – я нашла в себе силы задать очередной вопрос.