Предчувствия ее не обманули - Татьяна Полякова

– Этому хламу давно место на помойке, – с досадой сказала подруга.

– Я бы не спешил от него избавляться, – засмеялся Сергей. – Хотите, я вам покупателя найду? Есть любители подобной старины.

– Так ведь он дырявый, – не поверила Женька.

– Сундук можно отреставрировать, это не проблема, – пожал Сергей плечами. – А вот дыру в полу необходимо заделать. Я на дворе видел доски… Давайте попробуем сундук отодвинуть.

Энтузиазм Сергея вызывал уважение. Женька заметно охладела к комнате, и идея заколачивать дыры ее не увлекала, но она, видно, тоже подумала о грызунах и согласилась. Сергей с одной стороны, мы с Женькой с другой ухватились за сундук и легко сдвинули его с места. Сергей уже хотел идти на двор за доской подходящего размера, но вдруг присел на корточки и начал разглядывать пол. Я сразу поняла, что заинтересовало соседа. В полу был сделан люк. Обычный люк в подпол, вроде того, что был у моей бабушки на даче. В подполе хранили картошку, соленья и прочее в том же духе. Мысль о грызунах тут же меня оставила, потому что стало ясно: дыра, что мы видим, образовалась вовсе не благодаря их стараниям, здесь когда-то было кольцо или ручка. Дерево подгнило, кольцо вылетело, а вставить новое не потрудились. На люке были видны отметины, оставшиеся от гвоздей.

– Он заколочен? – спросила Женька, Сергей пожал плечами.

– Не похоже.

Сунул два пальца в дыру и приподнял крышку. Вниз шла деревянная лестница, тонувшая в темноте, оттуда тянуло сыростью и чем-то кислым. Заглянув вниз, мы ничего не увидели, да там, скорее всего, ничего и не было.

– Глупость какая-то, – разочаровалась Женька. Пнула по крышке ногой, и та захлопнулась. – Идемте обедать, – буркнула она и отправилась на кухню.

– Поедите с нами? – предложила я Сергею.

– Нет-нет, спасибо, – ответил он. – Мне бы только руки помыть.

– После того, что ты для нас сделал, – заметила Женька, – накормить тебя мы просто обязаны.

– Боюсь, я и так злоупотребляю вашим гостеприимством, – засмеялся Сергей. – Шел мимо, хотел поздороваться, а в результате на обед напросился.

Было ясно, говорит он все это для того, чтобы соблюсти приличия, но сам не прочь остаться, а Женька совсем не возражала, чтобы ее гостеприимством и дальше злоупотребляли.

Сергей отнес инструмент во двор, вымыл руки, и мы вскоре сидели за столом. Мои кулинарные таланты были вознаграждены, гость ел с аппетитом и меня нахваливал, в остальном беседа не клеилась. Женька сидела с задумчивым видом, я мысленно то и дело возвращалась к заколоченной двери. Объяснение соседки меня вполне устроило, однако пол в комнате оказался целехонек, но дверь, несмотря на это, почему-то заколотили. И ставни. Было над чем ломать голову.

– Для одинокой женщины такой дом слишком велик, – видно сообразив, что нас беспокоит, заметил Сергей. – Вот она и заколотила ненужную комнату.

– Ее брат, – поправила Женька. – Соседка сказала, что это он заколотил дверь, едва не сломав ногу, когда под ним гнилая доска провалилась. Вы видели там гнилые доски? Я – нет.

– Может, он ее поменял, – сказала я.

– Тогда зачем дверь заколачивать?

– Может, там балка подгнила? – Видя, что его замечание осталось для нас загадкой, Сергей пояснил: – Половицы укладывают на балки. Если балка подгнила, то пол может провалиться в любой момент… Вот что, завтра я приду с фонарем и как следует осмотрю подвал.

Женька вяло кивнула, забыв поблагодарить заботливого соседа. Выпив чаю и сообразив, что к беседам подруга не расположена, Сергей простился и вскоре отбыл. Я мыла посуду, а Женька смотрела в окно.

– Анфиса, – наконец произнесла она, – тут что-то не так.

– Ты о чем?

– О комнате. Что хочешь говори, а это все-таки странно… И крюк в придачу…

– Ты же слышала, Сергей говорит, что на такие крюки люльки вешали.

– Много твой Сергей понимает.

– Он не мой.

– Тем более. Не поверишь, этот крюк у меня перед глазами так и стоит.

– Ромка приедет, попросим его выдернуть.

– Дом на отшибе… ты заметила, как мрачно он выглядит?

– Не выдумывай, нормально он выглядит…

– Это ты сейчас из вредности говоришь. Огромный дом, и по ночам тут кто-то ходит.

– Вот это глупости.

– Нет, не глупости. Я видела… и слышала. А если сегодня опять пойдет?

– Если ты начнешь себя запугивать, пойдут и даже побегут.

– А ты что, нисколечко не боишься? – шмыгнула носом Женька.

– Скажи на милость, чего я должна бояться? И ты не смей. Мы же решили…

– Да помню я, помню, – отмахнулась Женька. – Ну, что, заглянем еще раз к художнику?

Подходя к дому Лаврушина, мы еще издали услышали могучий бас, который виртуозно выводил:

– «Есть на Волге утес…»

– Шаляпин, – хмыкнула подруга. – Знаешь, Анфиса, я думаю, для благого дела и соврать не грех.

– Это ты о чем?

– Скажу-ка я дяде, что статейку о нем хочу забацать. Кстати, в самом деле могу. Не статейку, так заметку. Дядьке приятно, и нам на пользу. Подобреет, глядишь, разговорится.

В этот момент мы проходили мимо дома, где утром нас облаяла собака. В окне мелькнул силуэт, и вслед за этим кто-то быстро задернул занавеску, белую в кружевах.

– У меня такое чувство, что за нами наблюдают, – буркнула я и тут же пожалела о своих словах. Женька сразу же насторожилась.

– Кто?

– Помнишь, утром девушка в палисаднике с цветами возилась? А сейчас она стояла у окна.

– Ну и что?

– Не знаю. Деревенские обычно любопытные, – пошла я на попятный.

Мы наконец оказались возле калитки дома художника, и Женька громко позвала:

– Олег Евгеньевич!

Бас смолк, а на тропинке, идущей от двора, показался мужчина лет пятидесяти, в косоворотке, широких брюках, выпачканных побелкой, и кепке, надетой козырьком назад. Он был невысок, узкоплеч, с простым круглым лицом и носом-пуговкой. Трудно было представить, что это он пел минуту назад, обладатели мощного баса представлялись мне толстяками с широкой грудью и непременно с бородой.

– Ох, какие девушки красивые, – зарокотал он, и мне стало ясно: свои взгляды придется пересматривать. Мы поздоровались, и он открыл калитку. – Чему обязан таким счастьем? – спросил хозяин с улыбкой.

– Вы господин Лаврушин? – задала Женька вопрос и кокетливо улыбнулась.

– Товарищ. Все люди братья или, на худой конец, товарищи. Господ я не жалую.

– Да мы тоже не во дворцах росли, – хихикнула подруга, протянула руку и представилась: – Евгения Петровна, можно Женя. Я журналист. – Она достала удостоверение и сунула Лаврушину под нос, а я оценила ее предусмотрительность. – Хочу написать о вашем творчестве, если не возражаете.

– Чего ж мне возражать? Пишите на здоровье. Прошу, – он распахнул калитку пошире, пропуская нас вперед.

– Это Анфиса, – опомнилась Женька.

– Имя красивое, а девушка еще лучше, – весело заявил Лаврушин. – Не замужем?

– Замужем.

– Жаль. Впрочем, я в том смысле… – Тут он прикусил язык, потому что появилась его супруга. – Кошка, люди интересуются моим творчеством, – поспешно сообщил он. – Организуй-ка нам чаю.

Супруга посмотрела на нас с недоверием.

– Так это они с утра были, – сказала она неуверенно. – Я тебе рассказывала. Болтали какую-то чушь…

– Возникло недоразумение, – затараторила Женька. – Дело в том, что о вас мы узнали от одной девушки, которая…

– Вы проходите, – перебил ее художник. – Сейчас во всем разберемся. Вот здесь моя мастерская… – обходя мотоцикл, прикрытый брезентом, сказал он.

Мастерскую он устроил в бывшем дворе. Часть крыши сняли и на это место вставили рамы, получилось что-то вроде мансардных окон, ворота были распахнуты настежь, так что света оказалось в избытке. Здесь царил творческий беспорядок: подрамники свалены в углу, на двух столах тюбики с краской, кисти, банки с какой-то вонючей жидкостью, стены увешаны картинами без рам. Все те же ядреные подсолнухи, церковь на пригорке. Но одна картина меня заинтересовала, на ней были изображены две старушки возле колодца. Эта незамысловатая сценка тронула чуть ли не до слез, с такой любовью были выписаны морщинистые лица, с живыми, чуть насмешливыми глазами, точно бабульки знали некий секрет жизни, неведомый нам.

Заметив, что меня заинтересовала картина, Лаврушин подошел и, кивнув на нее, сказал:

– Это мой сын писал. Мне портреты не даются, а у него талант. Вот только он его в землю зарывает. В бизнесмены подался, говорит, некогда ему ждать признания, хочет сейчас пожить как человек. Дурак, прости господи. Сидит в своем офисе с утра до ночи, а жизнь – она здесь. Вот в этой деревне, в этих людях…

Из дома появилась жена Лаврушина с подносом в руках. Художник освободил часть стола, сдвинув все, что там стояло, небрежным жестом, и хозяйка пристроила поднос. Откуда-то появились стулья, залитые краской, правда, подсохшей. Садились мы на них с опаской, но не выпачкались.

– Не возражаете, если я буду записывать наш разговор? – деловито спросила Женька, достав из кармана мобильный.