На переломе эпох. Исповедь психолога - Светлана Беличева-Семенцева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тюмень встретила нас неприветливо низким свинцовым небом. Мы оставили в камере хранения на вокзале свои нехитрые пожитки, помещавшиеся в двух чемоданах, и по деревянному тротуару, мимо покосившихся деревянных домов и таких же косых заборов двинулись искать моторный завод. Город ошеломлял своей грязью и убогостью. Позже мне довелось побывать во многих российских городах, но более жалкого зрелища, чем то, что представляла тогда Тюмень, я нигде не видела. Если другие сибирские город – Омск, Новосибирск, Красноярск выросли во время войны за счет эвакуированных предприятий, то в Тюмень никого не эвакуировали. Там с самого начала войны и по 1944 год тайно хранилось тело Ленина. Эту тайну рассекретили только во время перестройки. Правда, мне еще в 70-е годы по секрету об этом рассказала пожилая маникюрщица, которая во время войны делала маникюр жене профессора Збарского, ухаживающего за телом Ленина.
Несколько ошеломленные открывающимися видами города, мы дошли до его центра, так ни у одного из прохожих не узнав, где находится моторный завод и как туда добраться. Мало того, никто и не слышал ни про какой моторный завод. В полной растерянности остановились мы около кирпичной водонапорной башни, именно той, где позже будет наш знаменитый подростковый клуб «Дзержинец», который потом, спустя годы займет такое важное место в моей будущей профессии. Так же, как позже мемориальный дом Матвея Ивановича Муравьева-Апостола в Ялуторовске: это было еще одним знаком судьбы, постичь который тогда было не суждено. И что самое интересное, мы остановились прямо на остановке служебного автобуса, который раз в час отправлялся на моторный завод, о чем нам поведала ожидающая этот автобус женщина.
Неудивительно, что никто из горожан, к которым мы обращались, ничего не слышал о моторном заводе. Завода, по сути дела, еще и не было. Нельзя же было назвать заводом административный корпус, в котором размещались дирекция, партком, профком, комитет комсомола и наш вычислительный центр, вычислительная машина которого «Минск-2 2» своими шкафами, заполненными ячейками, занимала помещеньице размером 120 квадратных метров. Остальные корпуса либо достраивались, либо были представлены строительными котлованами. Как понять плановую советскую экономику, которая запланировала в Тюмени строительство моторного завода, изготавливающего двигатели для военных самолетов, для чего требовались сложнейшие технологии и соответственно, высококвалифицированные специалисты, инженеры и рабочие, чего здесь отродясь не было. И мало того, этот городишко в то время трещал по швам от геологов, нефтяников, газовиков, строителей, поскольку уже тогда начинался бум освоения Западно-Сибирской нефтяной целины.
Естественно, все специалисты, как и мы, были завезенными из других годов: Уфы, Казани, Ульяновска. Киева, Харькова и прочих. Ехали не столько за длинным рублем, поскольку в самой Тюмени, в отличие от северных нефтяных и газовых районов, надбавка была небольшой, всего 15 %. Ехали за квартирами, которыми обещали всех со временем обеспечить. Так что нашему героическому директору Хуторянскому Владимиру Яковлевичу приходилось не только строить завод и налаживать с нуля производство авиационных моторов, но и строить жилые дома для сплошь завезенных специалистов.
А пока всем приходилось жить в перенаселенном общежитии, пятиэтажном кирпичном здании с длиннющими коридорами, заканчивающимися общим туалетом и умывальней.
Нас также поселили в общежитии вместе с молодыми специалистами, выпускниками вузов, ПТУ, демобилизованными солдатами, освободившимися зэками, семейными, холостыми, а больше с разведенными. Рабочий день на заводе начинался в половине восьмого. В 7-00 уже стояли служебные автобусы, чтобы вести всех на завод, который располагался за городом. Поэтому завтрак надо было готовить с вечера и ставить кастрюльку на подоконник за занавеску. И к утру в кастрюльке обнаруживался вместо супа кусочек льдинки – такие стояли морозы в ту первую тюменскую зиму. Температура до самого 8-го марта не поднималась выше 50 градусов. Кстати, что удивительно, за все последующие 18 лет, которые мне довелось прожить в Тюмени, больше не было такой лютой зимы.
Тюменский моторный стал стартовой площадкой моей трудовой биографии. Здесь я проходила преддипломную практику, писала диплом и после его защиты получила должность инженера-электронщика, обслуживающего вычислительную машину «Минск 22», которую кроме меня обслуживали еще четыре парня, включая начальника машины, моего мужа.
Но страшнее морозов и бытовой неустроенности оказалась скука и несносная бездеятельность, которой я вынуждена была томиться 8 рабочих часов. Дело в том, что машина сбоила нечасто, но даже когда она сбоила, ребята вполне справлялись без меня и, чтобы я не путалась под ногами, не очень-то подпускали меня к неисправному узлу.
Моей главной проблемой стало чем-то себя занять эти постылые 8 часов. Для разнообразия я прогуливалась вдоль длинного коридора, в одном конце которого был вычислительный центр, в другом партком. И вот однажды, указующий перст судьбы привел меня к парткомовской доске объявлений. Там висел типографски изготовленный плакатик, зазывающий в вечерний университет марксизма-ленинизма на философский, социологический и другие, не менее интересные факультеты. Беспросветная скукота моей жизни настойчиво требовала разнообразия, и я решила записаться в этот вечерний университет марксизма-ленинизма.
Сейчас, с высоты своего возраста, я хорошо понимаю изумление секретаря заводского парткома, когда к нему в кабинет вошла юная особа в короткой по моде юбке и с модной молодежной прической, называемой хвостом. И конечно, его изумили не моя короткая юбка и хвост на голове, а то, что добровольно, заметьте, добровольно, я пришла записываться в университет марксизма-ленинизма, в который он с трудом, по большому принуждению набирал по разнарядке горкома слушателей из числа заводчан. Отдать должное этому секретарю, он мне подробно обрисовал, как мне будет страшно вечером одной, через пустыри и стройплощадки возвращаться домой, и что я все равно брошу занятия в этом университете, и ему придется отвечать за меня в горкоме. Я заверила нежелающего зачислять меня в слушатели университета секретаря, что буду ходить не одна, а с мужем. Я, конечно, кривила душой, потому что знала, что муж все равно ходить на эти совсем ему неинтересные лекции не будет. Но в данном случае мой довод сработал, и я стала слушательницей социологического факультета вечернего университета марксизма-ленинизма.
Да, недаром когда-то Тютчев сказал: «Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется». А для меня это добровольно высказанное в парткоме желание записаться в университет марксизма-ленинизма отозвалось тем, что я оказалась на освобожденной комсомольской работе. Секретарь парткома на первом же ближайшем заводском комсомольском отчетно-выборном собрании предложил избрать меня вторым секретарем заводского комитета комсомола, бывшего на правах райкома, что и означало переход на освобожденную комсомольскую работу. Тогда было принято поддерживать единогласно предложения парткома, и все дружно подняли руки. Я была буквально ошеломлена таким поворотом дел, тем более, что никто со мной предварительно не посчитал нужным поговорить, настолько в парткоме было очевидным, что девушка, добровольно записавшаяся в университет марксизма-ленинизма, ориентирована на комсомольско-партийную карьеру. Однако я восприняла это избрание буквально как катастрофу. И на другой день еще раз изумила секретаря парткома, когда пришла со слезами на глазах отказываться от освобожденной комсомольской работы, объясняя ему какой трудный вуз я закончила и как важно для меня быть инженером-электронщиком. В итоге мы пришли к компромиссному решению, что я поработаю 2–3 месяца, пока они подберут новую кандидатуру.
Но и этих двух месяцев хватило, чтобы я по уши ушла в работу и забыла о своем инженером дипломе. Нет, не бездушными чинушами и бюрократами мы были в нашем заводском комитете комсомола. Мы занимались живыми людьми, а только комсомольцев у нас было 2000 человек и не меньше – несоюзной молодежи, и мы пытались решать их реальные проблемы и делать их жизнь интересней и содержательней.
Не устраивало молодежь то, как работает заводской спорткомитет. И мы добились, что наши обленившиеся спорткомитетчики зашевелились и начали проводить зимние и летние спартакиады, туристические слеты и по-настоящему руководить спортивными секциями. Отреагировали мы и на жалобы жильцов общежития, которые больше всего возмущались тем, что технички, кстати, сами проживающие в общежитии, по выходным, когда все дома, не убирают туалеты, зайти в которые было просто невозможно. Наш «Комсомольский прожектор» устроил воскресный рейд в общежитие и, не постеснявшись, вывесил на своем стенде фотографии переполненных унитазов. После чего последовали кадровые решения, и в общежитии был наведен порядок. Начальники цехов шли к нам за помощью разбираться с прогульщиками, молодые жены – с обидами на увлекающихся спиртным и посторонними женщинами мужей, свое сотрудничество предлагал профком и совет ветеранов.