На переломе эпох. Исповедь психолога - Светлана Беличева-Семенцева

Пути Господни неисповедимы

Могла ли девочка, выросшая до 16-ти лет в глухой сибирской деревне, мечтать о защите докторской диссертации по психологии, о существовании которой в то время и не слышала. На этот вопрос может быть дан однозначно только отрицательный ответ. Но там, в этой деревенской школе, которая стояла на берегу лесной, с зеркальной гладью реки, рядом со сказочной красоты деревянным храмом, использовавшимся, естественно, под колхозный склад, закладывались и основы знаний и основы личности, без которых я вряд ли могла потом состояться. Там нас учили удивительные сельские учителя, отдающие сердце детям. Лишь немногие из них были присланы по направлению из центральной России, большинство было из местных жителей, окончивших педучилище в Таре или пединститут в Омске. И среди них особенно яркими и запоминающимися были выходцы из сиблаговских поселков, куда еще детьми, вместе с родителями, были высланы в суровые 30-е годы. К числу которых, кстати, принадлежал и мой папа, учивший нас биологии, с которым мы разводили кроликов и выращивали овощи на пришкольном участке. Эти учителя не только добросовестно учили нас литературе, арифметике и другим предметам, они еще сумели создать атмосферу дружбы, взаимопомощи и взаимоподдержки в школьном коллективе, где помимо уроков, жизнь била ключом, со своим школьным драмкружком, школьным хором, тематическими вечерами по субботам и спортивными соревнованиями по воскресениям.

Повезло мне со школой и потом, когда папа, мечтавший о возвращении на юг в родные края, перевез семью в небольшой зеленый донбасский городок, где жил его дядька, чудом уцелевший от расказачивания и раскулачивания. Там, в центральной школе, где я заканчивала 10 и 11 класс, тоже были очень добросовестные и профессиональные учителя. Правда, внеклассная жизнь уже не била таким ключом как в нашей сибирской деревенской школе, но зато я попала в класс, девочки в котором получали профессию пионервожатых, поскольку 11-летнее образование предполагало тогда и начальное профессиональное образование. И на мое счастье, мы обучались не на швей-мотористок, водителей трамваев и прочие рабочие профессии, а на пионервожатых, а значит, один день в неделю проводили во Дворце пионеров, где разучивали танцы и подвижные игры.

Итак, мы два года протанцевали и проиграли, а потом, как и стрекозе из басни Крылова, пропевшей все лето, с наступлением зимы наступила расплата, так и нам наступила расплата с известием о выпускном экзамене, на котором мы, оказывается, должны были сдавать педагогику и психологию за педучилище, а в придачу – историю комсомольской и пионерской организации. Наш руководитель, директор Дворца пионеров прекрасно понимал, что за два дня, отведенных на подготовку экзамена, невозможно выучить три курса за педучилище, к тому же не прослушав при этом ни одной лекции по этим дисциплинам. И он через доверенное лицо из числа наших одноклассниц объяснил, как мы будем сдавать этот злополучный экзамен. 30 билетов были разложены по порядку номеров и каждая должна будет тащить свой единственно выученный билет. Такое решение устроило всех, кроме меня. Я решила выучить все билеты и, не нарушая общего порядка, тащить билет наугад. Очевидно, мне повезло с учебниками для педучилищ, которые были написаны кратко и доходчиво, что и позволило мне выучить за два дня психологию вместе с педагогикой и историей комсомольской и пионерской организации и получить заслуженную пятерку. Мало того, меня по-настоящему заинтересовали эти дисциплины, что, однако, отнюдь не сказалось на моем профессиональном самоопределении и выборе для поступления педагогический вуз.

Вообще с этим вопросом, выбором вуза, в который собралась бы поступать выпускница – серебряная медалистка, возникли у меня большие и мучительные трудности. Мне легко давались все предметы, кроме черчения. Однако больше всего тяготела я к гуманитарным предметам: литературе и истории, но при этом тайно страдала каким-то комплексом, порождающим у меня страх перед вступительными экзаменами в эти вузы. Тем временем выбор за меня сделала наша учительница математики, она же наш классный руководитель, которую в классе не любили и боялись, переименовав ее из Ольги Васильевны в ОВ – Отравляющее Вещество. Эта была строгая, старая учительница, которая начинала преподавать наверно еще в гимназии или, по крайней мере, закончившая ее. Она не затрудняла себя работой со всем классом, для всех она аккуратным почерком на доске писала формулы, повторяла их вслух и заставляла переписывать в тетрадь. В классе она выбирала 3-4-х человек, которых считала способными к математике и, что называется, сдирала с них три шкуры. Я, к несчастью, попала в это число. Задания она нам давала усложненные, из каких-то своих особых задачников. И если их не выполняли, выбрасывала в дверь твою папку (тогда было модно ходить в школу с папками), следом выпинывала, в буквальном смысле, коленом под зад владельца папки, сопровождая пинок грозным окриком: «За родителями!» Когда тебе 16 лет и на тебя уже заглядываются мальчики, пережить такую позорную экзекуцию совсем непросто, и приходилось корпеть на задачками Ольги Васильевны.

Делом чести для Ольги Васильевны было подготовить своих избранников для поступления в ТРТИ, Таганрогский радиотехнический институт. В начале 60-х, когда в моду входила автоматика, телемеханика, вычислительная техника, этот институт один из первых начал готовить таких специалистов и пользовался огромной популярностью, и соответственно, отличался большими конкурсами, поскольку от желающих поступить в ТРТИ не было отбоя. Поток абитуриентов прореживали на первом вступительном экзамене – письменной математике, которая была особо повышенной трудности. Именно к успешной сдаче этого экзамена и готовила нас Ольга Васильевна, не церемонясь в средствах.

Нужно отдать ей должное, она справилась со своей задачей, и я выдержала, несмотря на весьма значительный конкурс, вступительные экзамены на факультет автоматики, телемеханики и вычислительной техники ТРТИ.

Вот уж действительно, пути господни неисповедимы. Без этого зигзага судьбы, когда я, по сути дела, по воле случая оказалась в радиотехническом институте, вряд ли я потом попала бы в Тюмень и вряд ли потом жизнь предоставила бы мне шанс заниматься психологией. Это стало ясно потом, спустя десятилетия. А пока предстояло пять лет тяжкого труда в вузе, где по полной грузили студентов расчетами лабораторных работ, курсовых, семинарскими конспектами и другими домашними заданиями, не считая того, что строго требовалось посещение всех лекций и занятий. И вообще, вузовская дисциплина была такой жесткой, что стоило было в семестре накопить два хвоста, как ты становился реальным кандидатом на отчисление. В результате, смогли окончить институт только 30 % от поступивших в свое время по большому конкурсу студентов из числа школьных отличников и хорошистов.

Мне же не только нельзя было иметь хвосты, но и, чтобы получать стипендию, требовалось иметь не больше одной тройки в семестр. Мама из нашего семейного бюджета, который рассчитывался не только на меня, но и на родителей, живших с младшим братом, а также на сестру, учившуюся в Харькове, могла мне выкраивать не более 10–20 рублей в месяц. Прожить на эти деньги было невозможно без стипендии. Стипендия составляла 35 рублей. Это была вполне приличная сумма, поскольку в день тогда на скромное питание хватало рубля.

Таким образом, стипендия была серьезным стимулом добросовестного отношения к учебе. А это добросовестное отношение требовало проводить в институте с 8 утра, когда начиналась первая лекция, и до 9 вечера, когда закрывался читальный зал.

И конечно же, мне с моими гуманитарными наклонностями, не выжить бы эти пять лет, занимаясь только интегралами, дифференциалами, начерталкой и теоретическими основами электротехники, если бы не было своей отдушины и даже не одной.

Еще на первом курсе, опять же волей случая, я попала в студенческий киноклуб и надолго задержалась там в качестве вольноопределяющегося слушателя. Костяк киноклуба составляли ребята старшекурсники, кинематографические асы. Они с увлечением рассказывали новичкам об истории отечественного и зарубежного кино, знакомили с творчеством Дзиги Ветрова, Сергея Эйзенштейна и Чарли Чаплина, учили обращаться с киноаппаратом и звукозаписывающей аппаратурой, часть из них потом так и ушла в профессиональное кино. Однако при всем моем интересе мои кинематографические успехи были более чем скромные. Тем не менее посещение киноклуба не прошло для меня бесследно. Там я познакомилась с моим будущим мужем, отвечающим в киноклубе за техническое обслуживание звукозаписывающей аппаратуры, брак с которым стал для меня тяжким, но необходимым и закаляющим испытанием.

Тогда же, в студенческие годы, к увлечению кино добавилось увлечение театром. Таганрогский театр уникален тем, что в миниатюре он представляет Большой театр, с таким же многоярусным залом и с красными бархатными креслами. В последнем ярусе Таганрогского театра, там, где обычно располагается галерка, были расположены купоны, отгороженные на четыре кресла кабины, билет в которые стоил 30 копеек. Мой купон был третий, билетерша знала это и всегда оставляла мне билетик, поскольку я смотрела все спектакли со всеми составами.