Черная тропа - Головченко Иван Харитонович

— Да, удивительный случай, — согласился Петров, осматривая обрывок веревки. — Играется она, высшая воля, — сама память отбирает, сама и напоминает.

Старик вздохнул и опустил глаза:

— Пути господни неисповедимы, но все они ведут к обретению праведниками вечного блаженства в царстве славы после страшного суда Христова...

— А веревка, Никитич, не подходит, — прервал его Петров. — Я принесу свою. А пока пусть сундучок еще постоит у вас.

Он положил обрывок веревки на лежанку, наклонился и еще дальше задвинул сундук под кровать.

— Пускай себе стоит, — согласился старик. — Не мешает... Да только Леночка говорила, что сегодня заберет. Я даже удивился: обещала приехать вечером, а прислала вас днем. Сама ведь совсем недавно укатила.

Глядя в ясные глаза Матюшко, капитан все больше убеждался, что Никитич не имеет ни малейшего представления о содержимом сундука. Матюшко был рад вежливому собеседнику и охотно отвечал на все вопросы. Он рассказал о своем сыне Сергее — подполковнике, убитом в бою под Лозовой, о жене, погибшей от осколка вражеской бомбы, о дочери, угнанной оккупантами в рабство и умершей где-то в чужом краю... Капитан слушал, стиснув зубы, стараясь не выдать своих чувств. «Какие же мерзавцы! — думал он. — Окружили этого несчастного человека ложью, пользуются его бедой, прячутся за его спиной!» Задавая самые различные вопросы, Петров узнал, что сундучок находится в доме Никитича уже полгода, что принадлежит он какому-то студенту Степану, который на рассвете ушел с отцом Даниилом. Вечерами, когда Матюшко уходил слушать проповеди отца Даниила, студент часто занимался в доме Никитича.

Картина, раскрывшаяся перед Петровым, была вполне ясная: слабая ниточка — утерянный и найденный Вакуленко театральный билет — привела капитана к большому запутанному клубку, вернее, к омуту, в котором водились крупные рыбы.

Дружески простившись с Матюшко и пообещав навестить старика в ближайшее время, капитан вышел с Крутой, остановил первую встречную машину и велел шоферу ехать в центр.

Майор Тарасенко был озабочен: Павленко заметил это, едва Тарасенко вошел в кабинет.

— Вижу, вы справились даже быстрее, чем обещали? — встретил его Павленко.

— Так точно, товарищ полковник... Разрешите доложить?

Павленко пригласил майора сесть и взял протянутую Тарасенко бумагу. На ней знакомым четким почерком майора была написана одна-единственная, возможно, незаконченная фраза:

«...пеленгирующие станции автоматически могут произвести засечку...»

— Значит, цифровая запись, найденная лейтенантом Гореловым, — шифр, — заметил полковник.

— Да, старый шифр, который мы записали и прочли еще весной. Он передавался из-за границы обычным аппаратом Морзе. Принимающий не был обнаружен.

— Вы прочитали всю запись, доставленную лейтенантом Гореловым?

— Это была только часть записи, случайный обрывок.

— Что ж, — сказал Павленко, — нас интересует сам факт: в доме, где жил Даниил, найдена шифрованная запись.

Он поблагодарил Тарасенко и отпустил его. В ту же минуту дежурный доложил, что на прием вторично явился майор Бутенко.

— Только что получил акт технической экспертизы по поводу аварии на полигоне, — сообщил Бутенко. — Обнаружена подделка размеров камеры сгорания двигателя. Очень ловко и умело произведено исправление цифр: четверка переделана на двойку, шестерка на ноль. Таким образом, объем камеры сгорания уменьшен. Подделка произведена теми же, чернилами, которыми пользуются конструкторы. Экспертизой все это доказано. Вот акт...

— Наконец-то мы подходим к самому главному событию этих дней, — сказал Павленко. — Я уверен, что целый ряд других происшествий, расследованием которых мы сейчас заняты, примыкают к этому главному. Но кто же мог это сделать — внести коррективы в чертежи?

Бутенко внимательно следил за мыслью полковника. А тот неторопливо продолжал:

— Чертежи совершенно секретны. Доступ к ним имели кроме конструкторов Зарубы и Якунина инженеры Ясинский и Зубенко. Ясинский копировал чертежи для цеха, его рукой и проставлены все размеры. Этот болезненный, рассеянный старик мог, пожалуй, допустить ошибку. Но после Ясинского чертежи проверил и подписал Якунин. Он лично передал их начальнику цеха. Эти факты вчера обсуждало партийное бюро цеха. Якунин категорически утверждал, что он тщательно, до микрона, проверил все размеры и ошибки не мог допустить. Какое впечатление производит этот человек на вас? — обратился Павленко к майору.

— Я познакомился с ним совсем недавно, — ответил Бутенко. — Значительно лучше его знает капитан Петров. Но все же... Характером Якунин крутоват. Самолюбив. Ревнив к успехам других. Своему делу предан с подлинной творческой страстью. В его показаниях не было и тени опасений за себя: он вполне убедительно доказывает, что не мог допустить ошибки. Между прочим, после беседы с Якуниным я разговаривал еще с инженером Зубенко. От этой беседы у меня до сих пор неприятный осадок.

— Вы подозреваете в чем-то Зубенко?

— Нет, в честности этого инженера у меня сомнений нет. Но уже с первой минуты я почувствовал, что Зубенко чего-то не договаривает, почему-то кривит душой...

— Мог ли иметь доступ к чертежам кто-то другой, кроме Зубенко, еще до того, как литейному цеху было дано задание на отлив камеры сгорания?

— Возможно. Однако Зубенко об этом не говорит!

— А если он не знает?

— Если и не знает, то, надеюсь, догадывается. Во время допроса он заявил мне, что должен подумать. Обещал подумать и сказать.

— Подождем. Он сам должен прийти?

Майор взглянул на часы:

— Да, обещал еще с утра явиться.

— Хорошо, майор, я сам побеседую с инженером Зубенко. Но меня не оставляет мысль о Гале Спасовой. Нужно еще искать... Возьмите в помощь себе несколько сотрудников уголовного розыска и снова осмотрите дом, усадьбу и все окрестности. Постарайтесь искать незаметно, чтобы не привлекать внимания посторонних. Да, еще одна подробность: монашка Евфросиния сказала вам, что к проповеднику приходила какая-то «культурная дамочка». Эта дамочка ушла с Даниилом? Ищите ее, она нужна не менее самого «святого».

Примерно через час после того, как майор ушел, полковнику доложили, что в управлении находится инженер Зубенко.

— Просите ко мне, — велел Алексей Петрович, откладывая в сторону акт технической экспертизы, который он перечитывал, наверное, в десятый раз, все больше удивляясь наглости и примитивности внесенной поправки. Действительно, поправка в расчетах камеры сгорания была топорной работой, но ведь нередко остается незамеченной ошибка не в специфических тонкостях, а именно в чем-то общепонятном и простом. В данном случае налицо был грубый недосмотр. Но кто же из работников конструкторского отдела мог бы допустить мысль, что среди них найдется человек, который захочет и сможет внести в безупречно точные расчеты авторов такое преднамеренное искажение?

Сутулый, небритый, несколько сумрачный человек вошел в кабинет и, приблизившись к столу полковника, назвал свою фамилию.

— Садитесь, товарищ Зубенко, — пригласил полковник, быстро, по привычке, фиксируя взглядом все примечательное в лице посетителя.

У инженера был усталый вид, бледное лицо его осунулось, утомленные бессонницей глаза часто мигали, пальцы нервно застегивали и расстегивали пиджак.

— Вы хотите еще что-то сообщить нам? Я знаю о вашей беседе с майором и охотно выслушаю вас.

Зубенко заерзал на стуле, вздохнул и сказал решительно:

— Я обещал майору поразмыслить. Правда, еще тогда у меня были кое-какие подозрения. Но я опасался возвести на человека напраслину, да еще на человека, который... — Он немного замялся, подбирая нужные слова, но махнул рукой и сказал решительно: — Который мне был симпатичен...

— Речь идет о женщине? — спросил Павленко.

— Да... Но я никогда не мог бы подумать, что она...

— Понятно.

— Все же дело, которому мы служим, важнее личных чувств. Истина, конечно, простая, но если она коснется тебя самого... Эх, знаете, товарищ полковник, — сложная, болезненная это штука!