Черная тропа - Головченко Иван Харитонович

— Откуда они у вас?

Бутенко улыбнулся.

— Память от Гали...

Хозяйка тотчас же успокоилась.

— Да, у нее точно такие были.

Майор осторожно завернул бусинки в платок и спрятал в карман.

— Извините, хозяюшка, за беспокойство. К вам только одна просьба: в комнату отца Даниила вы не входите и никого не пускайте, пока ее не осмотрит следователь. Пожалуй, он сегодня же к вам придет.

Евфросиния испуганно всплеснула руками:

— Боже мой! А что случилось? Ну, говорят, будто Галя пропала. Сами знаете, какая нынче молодежь. Может, она со своим молодым человеком уехала? При чем тут отец Даниил?

Майор терпеливо объяснил, что Галя — работница завода и, значит, является членом рабочего коллектива, что коллектив не может отнестись равнодушно к ее исчезновению. Он еще раз попросил хозяйку не открывать комнату и ничего в ней не убирать.

Успокоенная мягким тоном и вежливостью гостей, хозяйка проводила их до калитки. Шаркая старыми ботами по утоптанной тропинке, она говорила сочувственно:

— У каждого человека своя забота. Вот и вам нынче покоя из-за Гали нет... А ведь душа-то мира и покоя требует. Теряется она, мельчает в суете сует...

— Я слышал, — заметил Горелов, — что ваш постоялец тоже покоя не знал.

Старушка покачала головой; сухое лицо ее, обрамленное черным платком, снова приняло строгое выражение.

— Нет уж, неверные это были толки. Он в молитве истинную отраду находил.

— А какие капиталы все время он подсчитывал? — запальчиво спросил Горелов, заметив удивленный взгляд майора. — Не случайно же он цифрами бумагу исписывал? Дело тут понятное — он прибыли свои выводил...

Евфросиния горько усмехнулась:

— Прибыли... Молодой человек! Да он последнюю рубашку нищему отдал бы. Ну, верно, что цифрами он занимался, так это же в откровениях Иоанна указана цифра 666... В «Апокалипсисе» она записана. Вот он и выписывал цифры наугад, и это число у него получалось. Великое откровение в том числе: предсказание царства божия...

— Удивительно! — шумно вздохнул Горелов. — Значит, самую точную науку — математику и ту проповедник на вооружение взял?

Проявив на прощание неожиданную словоохотливость, хозяйка с жаром принялась говорить об апостоле Павле и его предсказаниях, но Бутенко извинился и заявил, что оба они торопятся на завод. Через минуту, шагая рядом с Гореловым по рытвинам Крутой, он спросил с интересом:

— Откуда эти новости о математике? Лейтенант достал записную книжку и подал ему узкий, продолговатый листок.

— Отлично, дружище! — прошептал майор, мельком взглянув на колонки цифр и бережно пряча листок в своем блокноте. — По всем данным, мы возвращаемся не без результатов... Шифр это или нет — скажут специалисты. Я думаю, что это очень похоже на шифр. Если так, значит, «святой» проявил непростительную рассеянность.

Тронутый этим словом — «дружище» (у майора оно означало высшую похвалу), лейтенант спросил:

— А три бусинки, которые вы нашли? Что они могут дать?

— Отвечу вам завтра, Горелов, как только получу результаты химического анализа. В каждой бусинке имеется отверстие для нитки, и, если в такое отверстие проникла влага, химики скажут, что она собой представляет.

Горелов почувствовал вдруг острый холодок озноба.

— Вы подозреваете... убийство?

— Вполне возможно, — ответил майор.

— И эту старую женщину в соучастии?

— Нет, женщина темна и доверчива. Она из тех верующих, кто за путаницей «святого писания» не замечает реальных вещей. Однако не будем спешить с выводами. Сейчас мы должны поехать к прокурору и взять официальное разрешение на тщательный обыск в этом доме. Несмотря на большую осторожность, «святой Даниил» все же оставил следы...

После того как, следуя на почтительном расстоянии, капитан Петров проводил Зину и ее нового знакомого, он не вернулся домой. Усталость клонила ко сну, ныли коленные суставы и ступни ног, застуженные еще в окопах на среднем Дону; от длительного нервного напряжения слегка кружилась голова. Однако, несмотря на переутомление, мысль работала четко и ясно, и один вопрос не давал капитану покоя. Подозрения в отношении Лены Вакуленко усиливались, а доказательств пока не было. Где же добыть какую-нибудь бумажку, написанную рукой Вакуленко?

Неожиданно он вспомнил стенную газету конструкторского бюро «Изобретатель». Вспомнил, вероятно, потому, что стенгазета была разрисована самыми яркими красками.

«Не может быть, — сказал он себе, — чтобы Вакуленко, являясь членом редколлегии, за все время ничего не написала от руки. Может, подписи под рисунками, какие-нибудь исправления в тексте заметок». В памяти всплыла еще одна подробность: как-то на столе Вакуленко он видел недописанный развернутый лист стенгазеты.

Прежде всего Петров подумал о возвращении на завод. Нужно разыскать начальника охраны завода, открыть вместе с ним помещение завкома, где хранятся комплекты стенных газет. Пожалуй, он возвратился бы. Но теперь ему показался важным и другой вопрос: где обитает новый знакомый Зины? Он помнил наставление Павленко, что расследование каждого факта следует доводить до конца, что такое расследование подчас открывает цепочку новых фактов.

Ждать Петрову пришлось недолго: Зина вскоре простилась с молодым человеком, и тот, лихо заломив кепку, зашагал прямо к афишной тумбе, за которой стоял капитан.

Опустившись на край тротуара под тумбой, Петров сбросил китель пожарника, сел на него, снял фуражку, взъерошил волосы. Упираясь локтями в колени и уронив на ладони голову, он сладко захрапел. Шаги приближались, потом несколько замедлились; молодой человек взглянул на пьяного, пошел быстрее и повернул за ближайший угол. Угадывая его направление, Петров наискось, дворами, пересек квартал и не ошибся: молодой человек прошел вдоль забора, за которым уже стоял Петров. Но в дальнейшем капитану пришлось применить всю свою изобретательность, чтобы остаться незамеченным. Молодой человек почему-то ежеминутно менял направление, сворачивал в глухие переулки, шел через пустыри. Так они оказались на самой окраине города, на улице Крутой. Здесь, подойдя к приземистому домику, юноша постучал в ставень. В доме тотчас зажегся свет. Капитан приметил, как четкими полосками осветились щели в ставнях. Потом открылась калитка, и новый знакомый Зины вошел во двор.

Капитан запомнил этот низенький, в два окошка домик, старую акацию у калитки. Еще несколько минут постоял на углу, у высокого с проломами забора, и уже хотел было уйти, как вдруг где-то близко хлопнула дверь. Он насторожился. Кто-то вышел во двор, глухо откашлялся, невнятно заговорил. Петров шагнул через пролом в заборе и, прислонившись к столбу, стал ждать.

Вскоре он услышал неторопливые шаги, шарканье локтя о доски забора.

— У нее, конечно, безопасней, — молвил молодой голос. — Только потерпите до среды.

— Знаю, — приглушенно отозвался другой.

— В среду обязательно, — продолжал первый собеседник. — Постараюсь к вечеру...

Они прошли, быть может, в двух шагах от капитана, но он не уловил больше ни слова. В ночной тьме Петров видел две удаляющиеся фигуры — знакомую, спортивного сложения фигуру молодого человека и другую — высокую, нескладную. Если бы новому знакомцу Зины не захотелось закурить, Петров не узнал бы примет этого, второго. Но, прикуривая, молодой человек чиркнул спичкой, осветив на секунду бороду своего спутника.

Напрасно капитан дежурил на своем неудобном посту почти до утра, уверенный, что молодой человек вернется и, возможно, раскроется еще какая-нибудь неожиданная подробность. Он не вернулся. Петров подумал, что в домике, очевидно, обитал этот старик.

Откуда было знать Петрову, что тропа на улицу Крутую уже знакома его сослуживцам, что совсем недавно у этого забора стояли его товарищи — Бутенко и Горелов? Впрочем, они искали другой дом.

Утром полковник Павленко получил телеграфный ответ на свой запрос. В телеграмме сообщалось, что фамилии, очевидно, были названы им не точно и что в свое время были зафиксированы сходные с названными фамилии гитлеровских преступников: Кларенс, Данкель, Моринсон... Эти трое особенно отличались жестокостью в оккупированном гитлеровскими войсками Львове, где батальон особого назначения «Нахтигаль», из дивизии «Бранденбург», в 1941 году расстрелял свыше трех тысяч мирных советских граждан. Гестаповцы Данкель, Кларенс и Моринсон чинили зверские допросы в Белоборском лесу, под Львовом, и лично принимали участие в казни 1400 человек.