Моя «Правда». Большие тайны большой газеты - Владимир Губарев

«В США разработка атомной подводной лодки началась несколько раньше, чем у нас (примерно на 2–3 года), – продолжает академик. – Шла она у американцев тоже в двух направлениях, в том числе была создана и лодка с реактором с жидкометаллическим теплоносителем, которую они называли „Морской волк“. По-видимому, американцы придавали ей большое значение, потому что сведения о ней доходили до нас весьма и весьма скупые, но все-таки в несколько большем объеме, чем о другой лодке. Естественно, перед нашими разработчиками, в том числе и передо мной, был поставлен вопрос: продолжать ли нам разработку второго варианта? Какое-то внутреннее чувство подсказало мне, что ограничиваться только охлаждаемым водой реактором нельзя, надо создавать обе установки. Так и было решено: продолжить разработку обоих вариантов и построить два стенда. Надо отметить, что, хотя лодки с реактором с жидкометаллическим теплоносителем не были приняты к массовому производству, определенное количество их все же было построено и эксплуатировалось. В частности, одна из этих лодок совершила длительный поход, и командир лодки, делая отчет на научно-техническом совете, очень лестно отзывался о ней. Однако повторяю, решение о широком строительстве таких лодок принято не было. Основным типом реактора у нас, так же, как и у американцев, стал реактор с водяным теплоносителем…

Так закончился 1954 г. и начался 1955-й – год начала строительства первой атомной подводной лодки в Советском Союзе. Создание ее все время шло под наблюдением научного руководителя и главных конструкторов. Помню, что к пирсу Северодвинского завода в 1957 г. была пришвартована плавбаза, на которой подолгу жили А. П. Александров, В. Н. Перегудов, П. А. Деленс и я. Мы вместе с разработчиками лодки и ее энергоустановки систематически следили за качеством монтажа. Когда первая атомная подводная лодка страны была принята государственной комиссией, Главнокомандующий Военно-морским флотом адмирал С.Г. Горшков подарил всем участникам ее создания значок с надписью „За дальний поход“. Он хранится у меня по сей день как память о той нелегкой, но очень важной и увлекательной работе».

…В октябре 1999 года в Австрии проходила научная конференция, посвященная истории «Атомных проектов» СССР и США. В ней приняли участие крупнейшие ученые и конструкторы ряда стран планеты – те, кто имел прямое отношение к рождению атомного века. К сожалению, два патриарха атомной эры Эдвард Теллер и академик Доллежаль не смогли приехать на эту встречу – возраст все-таки весьма почтенный… Символично, что в первый день конференции к ее участникам с телеэкрана обратился американский физик, а в последний – российский конструктор реакторов. Таким образом, Э. Теллер и Н. Доллежаль как бы подвели черту развития атомной науки и техники в XX веке и призвали к ее развитию в будущем.

История вторая: академик А. Л. Александров

Жизнь Анатолия Петровича Александрова полна неординарных событий. Его путь в науке был долог и высок: от размагничивания кораблей во время войны до создания новых научных центров в те годы, когда он был президентом Академии наук СССР… А в промежутке – «Атомный проект». К сожалению, эти годы А.П. Александрова почти неизвестны. В какой-то мере я пытаюсь восполнить их, внимательно знакомясь со страницами «Атомного проекта СССР». И если встречаю фамилию А.П. Александрова, обязательно задерживаюсь и пытаюсь восполнить недостающие звенья собственными наблюдениями, его воспоминаниями и воспоминаниями о нем. Мне посчастливилось встречаться с Анатолием Петровичем, беседовать с ним. Горжусь, что одна из первых бесед была полностью посвящена Игорю Васильевичу Курчатову, к которому мой собеседник относился с величайшим почтением. Они были соратниками и друзьями. Но не только. Именно Александров подхватил «атомное знамя», когда Курчатова не стало. Он достойно пронес его сквозь долгие десятилетия.

Я представляю лишь несколько эпизодов из великой жизни великого ученого.

10 июня 1948 года И. Курчатов, Б. Музруков и Е. Славский – руководители комбината № 817 докладывают об осуществлении цепной реакции в первом промышленном реакторе при наличии воды в технологических каналах. Они пишут:

«За период времени с 10 по 15 июня нами будет проверена система подачи воды, регулирующая и измерительная аппаратура, система аварийной защиты, а также выполнена догрузка пустых технологических каналов графитовыми и авиалевыми блоками.

15 июня предполагается начать набор мощности котла, произведя по мере надобности разгрузку технологических каналов от графитовых и авиалевых блоков и загружая эти технологические каналы урановыми блоками».

Игорь Васильевич Курчатов находится на «Объекте», в Москву он выезжает редко, чередуясь с Анатолием Петровичем Александровым. Пройдет совсем немного времени, и Александров заменит Курчатова на комбинате № 817, но пока он лишь «подстраховывает» его, оставаясь в тени.

Однако 14 июня впервые подпись Александрова появляется рядом с фамилиями Ванникова, Первухина и Завенягина, то есть руководителями ПГУ. Причем «уровень» документа необычайно «высок», тут нужна подпись самого Курчатова. Речь идет о проекте постановления СМ СССР о постройке второго реактора на комбинате № 817:

«Товарищу Берия Л. П.

Для обеспечения бесперебойной выдачи конечного продукта комбинатом № 817 на случай аварии или вынужденной длительной остановки агрегата № 1 завода А необходимо запроектировать и построить на территории комбината № 817 второй агрегат…

Для строительства агрегата № 2 намечена площадка на расстоянии 1–2 км от агрегата № 7…

Общее научное руководство разработкой проекта сохраняется за академиком Курчатовым И.В…»

Рядом с фамилией А. Александрова пометка: (Лаб.№ 2). Это на тот случай, если Берия не помнит такого профессора.

Впрочем, это было излишним – к тому времени Лаврентий Павлович очень хорошо был информирован об Александрове. Более того, он знал, кто может заменить Курчатова на комбинате № 817.

Сам Анатолий Петрович вспоминал о тех временах довольно часто, словно черпая силы в прошлом. Чаще всего он рассказывал о всевозможных случаях, которые могли вызвать улыбку. Однако юмор открывал те невероятные трудности, что пришлось преодолевать всем, кто тогда работал на комбинате.

К примеру, о плутониевом заряде он говорил так:

«Это совсем не простая вещь. Потому что это же такая сферическая штука, да еще со сферической выточкой внутри. Вот эти острые грани – их покрыть, это оказывается очень дело хитрое. Специально приходилось этим заниматься. Очень смешно было то, что, несмотря на то, что на это затрачивались огромные средства, эта лаборатория, вернее, не лаборатория, а, в общем, большой кусок производства, был в старом щитовом доме. Даже не умудрились построить новое помещение. Вокруг этого самого щитового дома было невероятное количество всякой охраны, и надо сказать, контроль был очень сильный, чтобы ничего оттуда не сперли. Но однажды, например, через потолок провалился пожарный, который дежурил на чердаке. Провалился в лабораторию. Настолько это было ветхое здание».

К сожалению, сейчас в Озерске и на комбинате «Маяк» уже не найдешь тех зданий, о которых так красочно рассказывал А.П. Александров. После первых испытаний оружия напряжение спало, и тогда руководители комбината № 817 начали наводить порядок, и, конечно же, все «щитовые лаборатории» исчезли. А жаль! Нынче киношникам и телевизионщикам почти нечего снимать «из прошлого», а как бы пригодился им тот самый домик, сквозь крышу которого провалился пожарный!

Впрочем, руководители «Атомного проекта» об истории не очень-то заботились. Им нужен был плутоний, много плутония. А тут слух прошел, мол, «обманывают физики и товарища Берию, и даже самого товарища Сталина, так как пытаются выдавать за плутоний материал, который и взрываться-то не способен…»

В это время научным руководителем работ на комбинате был уже Анатолий Петрович, и к нему явилась комиссия из Москвы. Вот как, опять-таки с юмором, вспоминает он об этом случае:

«Как-то поздно вечером, часов, вероятно, в 11 или 12, я там сидел, и вдруг приезжает громадное количество генералов. Некоторых я знал, что они как раз режимные генералы. И вдруг они меня начинают спрашивать, почему я думаю, что то, чем я занимаюсь, – плутоний. Я говорю – а как же, это же вся технология построена для получения плутония… У меня в сейфе лежит половинка одна. Они говорят: „А вдруг все-таки это не плутоний, вдруг вам подсунули совсем другую вещь?“ Мне надоело это. Я долго с ними толковал – минут 20 или 30, пытался убедить, что это плутоний. Тогда я вынул эту самую половинку, покрытую уже. „Вот, – говорю, – возьмите, она горячая. Какой другой может быть материал горячий?.. Там идет радиационный альфа-распад, она от этого горячая“. „А может, ее нагрели?“ „Ну вот сидите, – говорю, – здесь сколько хотите, положим ее в сейф, пусть она полежит, опять возьмете. Она же охладиться должна“. Ну, в конце концов, они поняли, что, похоже, это то, что нужно. Но это показывает, насколько все-таки там была настороженность и недоверие к тому, что действительно им не вкручивают и что мы не куда-то в трубу расходовали миллионы, ясное дело, что у них были некоторые сомнения. Но это в общем как-то очень занятно выглядело: почему вдруг на последней стадии возник такой вопрос?»