Моя «Правда». Большие тайны большой газеты - Владимир Губарев

Второй эпизод – это совещание в Крыму, а затем его продолжение в Кремле. Решалась судьба ракетной техники в СССР. Оппонентами выступали академик В. Н. Челомей и сначала академик М. К.Янгель, а затем его преемник В.Ф.Уткин.

Академик Челомей предлагал создавать «простые» ракеты, но выпускать их в большом количестве.

КБ «Южное», возглавляемое академиком М. К. Янгелем, настаивало на создании мощных ракетных комплексов, способных противостоять даже ядерным взрывам.

Мнения разделились и у военных, и у гражданских. Вольно или невольно главным судьей в споре конструкторов и ученых выступал Генеральный секретарь ЦК КПСС. Именно тогда Л. Б. Брежнев поддержал КБ «Южное», что позволило создать серию ракетных комплексов, которые до нынешнего дня стоят на защите страны. До появления идеи «звездных войн» было еще более десяти лет, но уже тогда на совещании в Крыму стало ясно, что они бессмысленны, так как появится СС-18 – «Сатана» – ракета, равной которой нет и сегодня.

В «Воспоминаниях» рассказывалось о том, как и почему было принято столь принципиальное решение. И если оценивать деятельность Л. И. Брежнева на посту Генерального секретаря, то именно оно, безусловно, определило роль СССР в мире на грядущие четверть века. Да и сегодня оно не менее актуально.

Моя работа была завершена, и она была отправлена в ЦК партии. Механизмов «прохождения» рукописи я не знаю. Мне известно, что читали ее Д. Ф. Устинов, К. У Черненко, помощник Генерального секретаря. Мне сообщили, что с полным вариантом этой главы «Воспоминаний» ознакомился и сам Леонид Ильич. Впрочем, в этом я сомневаюсь, так как какие-то правки он должен был внести… Но этого не случилось. Как я уже говорил, планировалось, что «Космический Октябрь» выйдет в декабрьской книжке «Нового мира» ко дню рождения Л.И. Брежнева. Однако Леонид Ильич до него не дожил. Верстку «Нового мира» срочно потребовали в ЦК партии, а оттуда «Космический Октябрь» вернулся в сильно урезанном виде.

Все, что было связано с обороной страны, с действующими конструкторами и учеными, а также все, о чем не писалось ранее, было убрано. Генеральный секретарь ЦК КПСС в полной мере ощутил власть цензуры. Мне кажется, из его мемуаров убрали даже больше, чем это случалось с нашими материалами. Кто это сделал, я не знаю до сих пор… Сокращения были сделаны механически, с какой-то даже злостью – по крайней мере, так мне показалось. Из-за этого вмешательства и произошло смешение времени и событий, родилось множество неточностей и даже ошибок.

К сожалению, этот вариант мне не показали, потому что со смертью Брежнева истинные творцы его мемуаров были мгновенно забыты.

До сих пор мне жаль, что «Космический Октябрь» не появился при жизни Брежнева – в этом случае многие страницы истории нашей космонавтики были бы открыты на четверть века раньше.

ЗЕРКАЛО ГЕНИЕВ

Что скрывать: Солженицына в «Правде» не любили. Более того, начальство регулярно подчеркивало, мол, «не наш человек». На меня посматривали косо. Во-первых, во время поездки в Америку (я возглавлял группу молодых журналистов) в многочисленных интервью я говорил о Солженицыне как о крупном современном писателе. Во-вторых, в Англии был устроен «русский театральный фестиваль», на котором было представлено две пьесы – «Шарашка» Солженицына и мой «Саркофаг». И, наконец, в-третьих, я считал, что три писателя по-настоящему раскрыли «лагерное прошлое» – Гинзбург, Солженицын и Шаламов, причем на первое место я ставил Шаламова… Взгляды я свои не скрывал, а потому, наверное, меня и «не подпускали» к отделу литературы, хотя отношения с Николаем Потаповым были великолепные.

К сожалению, «Правда» не изменила своего отношения к Александру Исаевичу Солженицыну и тогда, когда он был избран в Российскую Академию наук. Я написал об этом событии статью, но она так и не появилась на страницах «Правды».

Именно поэтому я предлагаю эту статью сейчас на суд читателей.

Это размышления писателя о влиянии Академии наук России на судьбу литературы.

Итак, хотел ли Пушкин быть академиком? Александр Сергеевич никогда об этом не говорил, хотя к Академии, как ко всему, что связано с Петром I, он относился с почтением. Да и было почему: ведь все лучшее, что случалось в России, связано с ее Академией. И тогда, да и сейчас.

Не успел Пушкин стать членом Академии, но его имя осветило единственный в мире литературоведческий научный центр, где хранятся и изучаются документы и рукописи великих писателей и деятелей искусства. Я имею в виду Пушкинский дом, без которого ни наука, ни литература России в XX веке просто немыслимы. А появился он в 1905 году.

Впрочем «тяга» литераторов к Академии началась с ее рождения…

Всего два года прошло после Указа Петра I о создании Российской Академии, а слава о ней уже шагнула в Европу, привлекая к себе все новых именитых членов. И когда Христиан Вольф писал Леонарду Эйлеру о том, что в Петербурге Академия наук стала «раем для ученых», он не подозревал, что его оценка останется в истории. Да и еще одним деянием прославится почетный член Академии Вольф: он возьмет на себя труд обучать трех студентов Академии естествознанию, и среди них будет Михаил Ломоносов.

История гениев в России – это история Академии.

Можно сказать и иначе: история Академии – это история гениев, которые передавали друг другу эстафету знаний.

Не принято говорить, но судьба нашей литературы впрямую связана с Академией наук. И называют ее в мире «великой» во многом благодаря тому, что под сенью Академии скрывались от жизненных невзгод те, чьи имена становились бессмертными.

Последним среди них стал Александр Солженицын.

Первым – Михаил Ломоносов.

Между ними без малого три столетия. Эту временную цепь можно представить в виде зеркала, где отражалась судьба народа. И мы можем оценивать ее, вглядываясь в лица гениев и впитывая их мысли.

Эпиграфом к жизни науки в России можно ставить слова Ломоносова, сказанные им о себе, а, следовательно, обо всех ученых прошлого и настоящего:

Напасти презирать, без страху ждать кончины,

Иметь недвижим дух и бегать от любви.

Я больше как рабов имел себя во власти,

Мой нрав был завсегда уму порабощен,

Преодоленны я имел под игом страсти

И мраку их не знал, наукой просвещен…

Казалось бы, о Михайло Ломоносове известно все. Самые лестные слова сказаны о великом русском ученом. Еще в прошлом веке его вклад в развитие России был оценен очень точно Пушкиным, и как всегда, трудно сказать более точно, чем он. Впрочем, это попытался сделать В. Белинский, который считал, что Россия на вызов царя ответила Ломоносовым. Мол, вернулся Петр I из Европы, увидел там, что без науки и образования жить уже невозможно, и решил, что в России науки должны развиваться «безотлагательно и быстрейшим образом». Вот и появился Михаил Васильевич Ломоносов, дабы доказать всеми миру, что Россия способна дарить человечеству великих мыслителей.

Пушкин сказал о Ломоносове: «первый наш университет»…

Юбилей Академии совпал с юбилеем Александра Сергеевича. И в этот день высшая награда РАН – медаль имени М.В. Ломоносова – вручена Александру Исаевичу Солженицыну. Было бы правильным, если бы он произнес «Слово о Пушкине». По крайней мере, мне бы этого хотелось…

Но он выбрал иную тему – таков уж у него нрав, таковы представления о жизни и судьбе. Да и пожалуй, он единственный в наше время, кто выстрадал право называться «совестью народа», а значит, он может судить время и власть со всей беспощадностью своего таланта.

Солженицын, испытавший на себе всю низость и все величие жизни, был счастлив, когда Академия приняла его в свои ряды. Это было признание того, что он становится в один ряд С. Аксаковым и И. Гончаровым, Ф. Достоевским и И. Тургеневым, А. Островским и А.К. Толстым, П. Вяземским и В. Жуковским и многими другими. Я назвал лишь некоторые имена литераторов, умышленно опуская десятки иных имен – представителей естествознания, и их имен легион, потому что не было ни единого дня, чтобы в Академии не состоял хотя бы один гений (но об этом люди узнавали, к сожалению, лишь много лет спустя). К счастью, А. Солженицын пришел в Академию, когда великих было много, и мне удалось даже однажды увидеть, как собрались в кружок Нобелевские лауреаты – Н. Басов, А. Прохоров и А. Солженицын и о чем-то горячо спорили. Оказалось, они поздравляли Александра Исаевича с восьмидесятилетием, а он резонно предлагал поднять по чарке водки, потому что «другие напитки с нею не идут ни в какое сравнение!». А водочка была не только охлажденная, но и отменная, по-моему, из Курской губернии, где вода особая – «царская»…

Академия берегла литературу стой самой поры, когда появилось в ней Отделение русского языка и словесности. Случилось это в 1841 году. В 1899 году, к столетию А. Пушкина, при Отделении был создан «Разряд изящной словесности». Чем же должны были заниматься академики. Это «русский язык во всем его объеме, с его наречиями и говорами; история русского языка; история русской литературы и культуры; церковно-славянский язык; южные и западные славянские языки и их история; история славянских литератур; история иностранных литератур по отношению к русской; история и теория искусства; теория словесности и историко-литературной критики». И на Отделения возлагалось составление словарей и «критическое издание русских писателей».