Пленники зимы - Владимир Яценко

– Я многих хоронил, не дрогнувшей рукой.

Их крик меня смешил: "Не торопись, постой!" Но понял лишь теперь, что торопился зря:

Под тяжестью потерь, сегодня умер я,

Сегодня умер я…

– Ты всегда был весёлым парнем, – откликается на мою импровизацию Дмитрий. – Умел найти слово, поддержать…

– Только что придумал!

– Чувствуется. А что-нибудь пооптимистичнее можешь?

Оптимистичнее? Мне приходит в голову, что на самом-то деле жаловаться на свою судьбу весьма непросто. Нет, не так – несправедливо. За двадцать лет активной жизни я сменил около десятка профессий, в каждой из которых пережил бешеный взлёт и крушение. Всегда работал с командой. Люди верили мне. Люди верили в меня.

Я старался. От нас, от человеков, зависит многое… но далеко не всё.

Я видел людей в минуты их радости, когда мы были на подъёме. Видел их в часы глубокой скорби, когда остановить падение уже было невозможно. Иногда мне даже кажется, что я точно знаю, почему толпа требовала от Пилата распятия Христа. Я не в обиде на их ненависть, хотя и не считаю её справедливой. Я вовремя распознал опасность подарка ведьмы, отказался от него и сам зарабатывал деньги, а, значит, честно отрабатывал перед обществом своё право на тарелку с борщом.

Впрочем, иногда и на красную икру хватало.

Приятно вспомнить скупку участков на Фонтане. Не дворцы там какие-нибудь, нет.

Лачуги, хижины пенсионеров, всю жизнь отгорбативших на Советскую власть, отдавших ей все силы и здоровье, а под конец и свои сбережения. Лачуги мы, конечно, посносили, землицы довезли, участки разровняли, травку высеяли, заборы укрепили… и через три года эти участки в пяти минутах ходьбы от моря по десять-двенадцать номиналов ушли.

Или когда я работал зерновым трейдером. Бензин и солярку в обмен на зерно и обратно. Славные были качели! Но когда "грянуло" (надо было-таки доплатить тому киевскому стервецу!), голодное детство подвело: сплоховал-поскупился… И пока дело мурыжили, до суда тянули, всё распродал, семью эвакуировал, а компаньоны-подельники сами разбежались.

И остался я один свою зиму зимовать…

– Я честно вдаль спешил, к мечте неутомимо.

Но те, кого любил, шли почему-то мимо.

Ошибки никакой: оставили меня,

Кого своей судьбой, назвать пытался я,

Назвать пытался я.

– А дети?

– А это и есть их фирма. Сами создали, сами работают. Получается… Офис в Женеве. Швейцария! Не слабо, правда?

– То есть всех выпихнул, а сам тут остался? Один? Неужели не было возможности вырваться? Отскочить? Убежать?

– Один, совсем один, – вздыхаю, – Куда мы все спешим? Зачем несёмся вскачь?

Конец у нас один. Один у нас палач.

Ты думал, что ты жил и может быть мечтал, Но ты всего лишь был и смерти своей ждал, И смерти своей ждал…

– Твоя проблема в том, что ты себя слишком жалеешь.

– Уже нет, – спешу его успокоить. – Поначалу, конечно, было немного не по себе.

Сейчас всё по-другому.

– Это как?

– Я чувствую справедливость того, что со мной произошло. Я был заносчив и самонадеян. Я не видел людей, я их не чувствовал. Мир казался странным механизмом, со сложными, но доступными для понимания законами. Формула была простой: понимаешь законы – получаешь допуск к управлению.

– А сейчас разве не так?

– Не так, – я одной правой перебираю клавиши, чуть двигая мехом. Инструмент отзывается тихой, печальной мелодией: какие-то вариации на тему "Полонез" Огинского. – Мир не нуждается в управлении. Он сам по себе драйвер…

– Что-то новенькое, ты стал философом?

– "В удаче – благоденствуй, в несчастье – размышляй"…

– Это ты от евреев услышал? – равнодушно гудит Дмитрий. – Смотри, они хорошему не научат.

– Что же тут плохого? – насколько позволяют ремни, я пожимаю плечами. – Но если это так важно, вот тебе другой источник: "кто богат, пусть будет воздержан; а кто беден – ест с достоинством".

Но он не слышит, опять завис над макетом. Работа спорится: зелёная долина со сглаженным рельефом, отливающие синевой горы, белые шапки ледников. Красиво. С ледника по неглубокой расщелине в долину будет ручеёк спускаться, с самой что ни на есть всамделишней водой. Гидравлика у него уже вся прикручена, отлажена: час назад проверяли, работает. И левый берег у него получился обрывистым, не забыл, что это Южное полушарие. Молодец! Помнит Гюстава Кориолиса, царствие ему небесное… Впрочем, это, конечно, не важно. Лишь бы фризер "потянул". Всё-таки два куба…

Дверь без стука распахивается.

Светлана.

– Здравствуйте, мальчики!

Я чувствую, что у неё хорошее настроение. Значит, хорошие новости. У неё между первым и вторым прямая связь. Тут у неё закорочено.

– Здравствуйте, девочки, – пытается осадить её Дмитрий.

Только напрасно он это. Кто же её осадит? Не было ещё такого. Не было и не будет.

– Ты на этой штуке играть умеешь?

Расстёгивая куртку, она подлетает ко мне.

Я неловко, путаясь в ремнях, снимаю аккордеон и бережно укладываю его в футляр.

– Нет, – я не могу скрыть смущения. – Я только на нервах. А это так, примерить…

– Максик, миленький, – не отступает Света. – Не упрямься…

И вдруг она получает неожиданную поддержку:

– Упрямство – его второе имя, – заявляет Дмитрий.

Я решительно защёлкиваю замки на футляре и выпрямляюсь. Отсюда, сверху, сопротивляться её натиску не так сложно. Чтобы продемонстрировать высокомерие тем, кто тебя на голову ниже, большого ума не надо…

– Упрямство? Что вы в этом понимаете?

– Здорово! – она хлопает в ладоши. – Объявляем конкурс на звание Великого упрямца. Первым претендентом в этой номинации объявляется Максим Добровольский. – она выдерживает паузу, прислушиваясь к несуществующим овациям, потом поворачивается к Дмитрию, вновь зависшему над макетом. – А кто ваш претендент?

– Этого парня зовут Дмитрий, – запоздало представляю Светлане своего друга. – Это его первое имя, и единственное. Дима, это Светлана.

– Это я уже понял, – пыхтит он. – Светлана, вы не поверите, но он только о вас и говорит.

– Отчего же, – трезво откликается Света. – Поверю. Вот только, как быть с вашим претендентом…

– Есть… – хрипит Дмитрий, что-то прикручивая к макету. – И не один: Джеймс Бонд, Отто Пельтц…

– Бонд? Пельтц? – с сомнением переспрашивает Света. – Эта парочка может переупрямить Добровольского?

– Супершпионы минувших дней, – поясняю за Дмитрия. – С крокодильим терпением караулили врага, уничтожали его, и тут же приступали к поискам следующей жертвы.

– Зачем? – её глаза широко открыты. Чувствуется, что эти кандидатуры произвели на неё впечатление.

– Исходя из своих представлений о жизни, полагали, что зло должно быть наказано.