Топить их всех! - Сергей Зверев

– Знаю я этих русских, – щелкнув золотой зажигалкой, министр внутренних дел выпустил колечко ароматного дыма. – Сам когда-то в России на полицейского учился. В Ленинграде. В Высшей школе милиции. Нас там тогда много было – красивых черных мужчин. Все ваши белые девки с ума сходили, на нас глядя. Слышишь, русский, ты в этом городе бывал?

– Я там родился, – спокойно ответил Флеров. – На Петроградской стороне.

Его превосходительство мечтательно закатил налитые кровью глаза.

– Белые ночи, разводные мосты, рюмочная на Фонтанке…

– Петропавловская крепость, крейсер «Аврора», Большой дом, – продолжил семантический ряд пленник. – Там на Арсенальной набережной большой-большой краснокаменный дом есть. Тюрьма «Кресты». Никогда там не бывал? Тебе там самое место…

Набуко Вабанда, впрочем, не обиделся. Лениво обернувшись к следователям, он уточнил:

– Это Бамбучо Костяна вам три дня дал, чтобы русского кэпа расколоть?

– Так точно! – шаркнул сандалей щербатый.

– А иначе пообещал превратить вас в шакалов?

– В кого конкретно – не говорил, – судорожно сглотнул слюну мосластый. – Но Его превосходительство министр пропаганды и идеологии это может!..

– Вас не стоит превращать в шакалов… Потому что вы шакалы и есть! – осклабился министр, довольный собственной шуткой. – Ладно, спасу вас на этот раз. А заодно научу, как правильно с этими русскими работать. В будущем, надеюсь, пригодится. Еще за науку благодарить будете!

– А как правильно, Ваше превосходительство? – Щербатый преданно пожирал начальство глазами.

– Русские вообще-то ребята крепкие. Особенно что касается водки выпить и в морду дать. Но есть у них очень большой недостаток. Друзей любят, – загадочно сообщил Вабанда, поднимаясь с кресла. – Отберите несколько человек из экипажа «Новочеркасска» и выведите их во двор. Заодно захватите и этого. – Главный полицейский кивнул на лежащего Флерова. – Съездим в одно очень хорошее место. Там они сразу во всем и сознаются!..

…Спустя минут двадцать Алексей Флеров, пошатываясь от тошноты и общей слабости, стоял в знакомом ему тюремном дворике. Вскоре тюремщики вывели старшего механика, судового врача и еще троих человек. Урча изношенным двигателем, во двор въехал старенький мерседесовский грузовик. Пленников пинками загнали в тентованный кузов, приказав сесть спинами к кабине. Чернокожие автоматчики споро расселись по углам, наставив на моряков стволы. Металлические ворота, ведомые электромотором, отъехали в сторону, и грузовик покатил в сторону набережной.

– Послушай, кэп, – прошептал судовой врач, сидевший слева от Флерова. – А может, во всем признаться? Если бы наши дипломаты действительно хотели с нами встретиться – нашли бы способ. Не говоря уже о торгфлотовском начальстве и всех остальных.

– У нас у всех семьи, дети… – поддакнул ему старший механик. – Если с нами что-то случится – кто их кормить будет? Я своих уже семь с половиной месяцев не видел… И неизвестно, увижу ли теперь вообще. Честное слово, хотят они, чтобы я признался, мол, местных бегемотов по ночам в джунглях трахаю, и это подпишу!

– А то еще продадут нас в рабство какому-нибудь местному вождю, в глубь страны… Кокосовые орехи с пальмы снимать, – уныло предположил доктор.

– Или акулам в заливе скормят… Диктаторам закон не писан, особенно африканским.

Капитан «Новочеркасска» понимал: товарищи по несчастью подавлены и деморализованы. Да и долгий утомительный фрахт, предшествовавший аресту, явно не поднял настроения товарищам по несчастью. Произносить пафосные речи, взывать к чувству долга и патриотизма было бесполезно.

– Ты что – африканской водки перепил? – спросил Флеров у старшего механика.

– Не-ет… А что за водка такая?

– Стакан холодной воды и молотком по лбу! – через силу улыбнулся кэп. – Давайте лучше думать, как убежать отсюда. Я верю – все у нас получится!

Судовой врач выразительно взглянул на автоматчиков.

– Может, не сейчас, может, позже, – успокоил Флеров. – Вон, в тенте – щель, так что смотрите наружу и запоминайте дорогу из тюрьмы…

Темнокожий народ, собравшийся на площади деревни, затерянной в джунглях, пялился в небо. Стрекот вертолетного винта сотрясал воздух. Присмирели не только детишки, но и обезьяны затихли в пальмах. Министр пропаганды Бамбучо Костяна застыл каменным изваянием, и лишь его выцветшие глубоко посаженные глазки бегали, взгляд переходил с неба на беззаветно преданных ему земляков и обратно. Одной из главных жизненных установок шамана было: если ты не можешь повлиять на ситуацию, то попробуй использовать ее в свою пользу. Эту житейскую мудрость он не вычитал в календаре и не получил в наследство от своего учителя. Костяна выстрадал ее собственной жизнью по дороге к возвышению от деревенского жителя до поста почти всесильного министра.

Пока еще оставалось загадкой, кто именно прибыл в праздничный день в такую глухомань. Но не было загадкой то, по чью душу прилетели. Единственным человеком на площади, ради которого могли поднять в воздух вертолет, пересечь полстраны, был сам колдун. Единственное, что оставалось делать Бамбучо, – это продолжать играть свою роль. Он умел держать марку, ни один мускул на его морщинистом лице не дрогнул, рука по-прежнему уверенно сжимала посох с черепом-навершием.

Солнце щедро разбрызгивало лучи сквозь листья пальм, между стволов вновь мелькнул серебристый борт вертолета. Машина зависла над площадью. Ветер, поднятый винтами, гнал пыль, трепал траву, заставлял сгибаться молодые пальмы, прятать лица. Первобытная туника колдуна, сотканная из грубого джута, картинно развевалась. Бамбучо цепким взглядом первым среди соплеменников заметил на дверце эмблему «Интернэшнл даймонд». Тревога в сердце немного улеглась. Обычно советник президента Глен Миллер старался не пачкать свои руки и руки своих людей кровью, головорезов у всенародно избранного хватало с излишком, только свистни. Однако англичанин славился коварством. Бамбучо Костяна театральным жестом распростер руки и грозно взмахнул бамбуковым посохом. Толпа на площади отозвалась грозным урчанием. Ведь пару минут тому назад колдун мастерски настраивал ее против белых, обвиняя во всем, в чем только возможно. От перманентного голода, что было вполне справедливо, до нашествия муравьев.

Наконец люди поняли, к чему призывает их великий земляк, – расступились, освобождая площадку. Вертолет качнулся, полозья мягко коснулись земли. Неясный гул недовольства нарастал по мере того, как стихали и останавливались винты. Дюралевая дверца легко открылась, и из кабины выбрался, по своему обыкновению, жизнерадостный Глен Миллер. Дежурная улыбка, казалось, навсегда приклеилась к его англосаксонскому лицу. Пилот на всякий случай не спешил покидать вертолет, на его коленях демонстративно лежала автоматическая винтовка. Охранник главы «Интернэшнл даймонд» основательно эскортировал хозяина, под его тяжелым взглядом, ощущавшимся даже сквозь стекла солнцезащитных очков, деревенские жители опускали головы.

– Смерть белым! – истерично выкрикнул кто-то из задних рядов и тут же спрятался за спины впередистоящих.

Этот крик сработал как детонатор, вставленный в шашку динамита. Кольцо сельчан принялось сужаться, передние упирались, но в их спины толкали. Кое-кто уже успел подхватить палку, камень. Глен Миллер, не ожидавший подобного приема в день национального праздника, обернулся. От вертолета его уже отделяла редкая цепочка агрессивно настроенных крестьян. Однако британцу хватило выдержки подать охраннику знак, чтобы тот пока не вытаскивал оружие. Это было бы сродни самоубийству. Да, с десяток крестьян оказались бы на земле с простреленными головами, но обойма не бесконечна, а местные обитатели от бедности приучились метать камни чрезвычайно метко.

Бамбучо, хоть никогда и не учился актерскому мастерству, являлся прирожденным артистом, выдерживать паузу умел не хуже самых ярких театральных звезд. И застывшую на его лице глубокомысленную маску каждый волен был толковать по своему усмотрению. То ли с духами колдун общается, то ли задумался о непростом будущем своего народа, то ли прислушивается к урчанию в животе. Паузу Костяна выдержал такую, чтобы англичанин успел испугаться, но чтобы ни один камень или палка еще не успели полететь в его сторону. Отошедшие от стресса обезьяны на пальмах чутко уловили общее агрессивное настроение своих больших братьев по жизни в джунглях – стали нагло тявкать и кричать, видимо, что-то обидное на своем языке.

– Они услышали меня! – Хриплый голос колдуна мгновенно пресек все остальные звуки, и Костяна тут же молитвенно сложил руки, закатил глаза.

Красноватые белки нервно задергались, казалось, что глазницы министра пропаганды затянула белесая пленка, как у птицы или крокодила. Кто услышал и что услышал, оставалось только гадать. Но, как всякая многозначительная фраза, слова заставляли задуматься, а значит, временно отменяли расправу над белым.