Третья жена хозяина песков - Анна Наварр

***

К третьей ночи мы уже далеко углубились в пески – кругом были только они, изредка появлялись даже не оазисы, а сухие деревья, или, шелестя песком, проносились колючки. 

Кана, старшая из трех приставленных ко мне служанок, добросовестно следила, чтобы я учила и запоминала слова. Но слов было не очень много: обращение к Актауру, названия животных, имена людей. Немного действий – просьбы о пище, воде, остановке. 

Но действительно интересные вещи я пока не могла узнать. Хотя любопытство уже сжирало меня до печенок. Например – как так получается, что ровно в тот момент, когда караван собирается на ночлег, мы оказываемся около оазиса? 

Когда я ездила по стране, с родителями или друзьями, нам нередко приходилось ночевать в машине: гостиницы не всегда появлялись точно по нашему желанию, а навигаторы тогда еще не были такими популярными. Неужели Актаур может так точно планировать путь, что всегда оказывается в нужном месте в нужное время? И разве тогда любой желающий не может заранее предсказать, где он окажется в тот или иной день? 

И поэтому когда снаружи палатки начали доноситься сначала жалобные крики, а затем и грубые окрики, я решила, что на нас напали. Разницы – оставаться внутри или выйти наружу, я не видела. Поэтому и высунулась, прихватив все тот же нож, который утащила из дома Береса. С ножом я не расставалась, он давал хоть какую-то иллюзию защищенности. 

Двое людей, Ендик и Займик – первый купил меня, а второй продал, – стояли на коленях в окружении воинов Актаура. Сам он возвышался напротив них и неторопливо перекатывал в пальцах синие шарики заклинания. Задавал вопросы, а когда плененные торговцы отвечали – шарики меняли цвета: на белый или желтый. Желтый шарик испускал свет, ударявший в торговцев, и они синхронно вскрикивали. Похоже, процесс допроса идет полным ходом. 

Но стоило мне подойти, как Ендик уставился на меня, лицо его было почти черным в лунном свете, глаза сужены в щелочки, а губы скривились от отвращения.

– Ты! Все из-за тебя, – прошипел он на языке дивов. – И зачем только див Дахар тебя захотел!

– Кто? – удивился Актаур. 

Весь допрос шел на их родном языке, так что я не знала, о чем они уже успели поговорить, а о чем нет. И видимо, торговец не знал о лингвистических талантах Актаура, отчего и позволил себе лишнее. Зря. 

– Так ты был не один в степи ханаров? – продолжил допрос Актаур, уже на дивной речи. Заботливый какой.

Торговец не смог уйти от ответа и вскоре уже рассказывал про дива Дахара, который разыскивает одну женщину… похожую на меня. И что, наверное, див принял меня за нее, когда увидел в степи. Но отреагировала я совершенно не так, как ожидалось, да еще и ребенок… Женщина дива не имела детей. И не могла – от дивов могут родить только женщины их расы, но никак не человечки любой народности. 

Но почему див ищет женщину, и как потерял – этого торговец не знал. Он всего лишь один посредников, покупающий для дива Дахара женщин определенной внешности. И он правила знал: лишние вопросы – лишние проблемы. А проблемы – это всегда потеря прибыли.

– Ну, о прибыли тебе теперь можно не беспокоиться, – “утешил” его Актаур. 

– Вот видишь, недоумок, сколько проблем ты принес. А не выйди эта женщина из рабской казармы, Аль-Танин не встал бы между нами и прибылью, – посокрушался Ендик, и толкнул плечом сына. 

Тот только вздохнул.  

– Может, мы как-то договоримся, высокорожденный? – осмелился спросить Займик. 

– Конечно, – кивнул Актаур. – Вы расскажете мне все, и потом, может быть, я даже оставлю одного из вас. Моей драгоценной нужен переводчик, и вы ее язык знаете. Но двое сразу – обуза. Колоссальная. У меня столько воды на вас нет. 

Дальше мне слушать расхотелось. Какие они все здесь отвратительные! Что дивы, что торговцы. Да и Актаур вызывал смешанные ощущения – выглядит как картинка, всем своим видом и жестами вызывая желание, а от его слов бросает то в жар, то в холод. 

Он вроде и нормальный в чем-то, но при этом явно преследует собственные цели, и не знаю, насколько они для меня хороши. Да и его обращение с женщинами – я же видела, что он и не пытается прервать покорное раболепство Каны или других женщин, а мои служанки и вовсе пытались всеми силами привлечь его внимание. Но с другой стороны – ни одной он больше пары фраз не сказал, а спит ли он с кем-то и спит ли вообще – совершенно не ясно. 

Как не выхожу из палатки или паланкина, так он всегда свежий, подтянутый, строгий. Днем на своем коне, ведет караван, направляет, подгоняет и поправляет, ночью – обходит всех животных, общается с людьми, и его бархатный голос доносится то с одного края лагеря, то с другого. 

Я шла, придерживая малыша перед собой, и совершенно не глядела по сторонам. 

Дойдя до края рощи, окружавшей источник, я присела прямо на песок. Вытащила малыша, пощекотала. Ребенок заулыбался, радостно угукая. 

– Как бы тебя назвать, а? Как назвала тебя мама? – спросила я у него. 

Зрачки ребенка на мгновение изменились. Из обычных, человеческих, они стали вертикальными, как у дивов. И я словно посмотрела на себя со стороны. Со стороны ребенка. Но он видел иначе – я была светлым пятном, роща казалась причудливой голографией, составленной из зеленых, голубых и красных линий, а люди на другой стороне ряда деревьев были похожи на дива Жарана перед тем, как я его убила – красные сгустки в окружении тонких голубых линий. 

Нежели он видит так? 

Я продолжала рассматривать происходящее у меня за спиной глазами ребенка и увидела, что один из людей направляется ко мне. 

– Драгоценнейшая, нам просто необходимо поговорить, не так ли? – поинтересовался Актаур, опускаясь рядом.

***

– Драгоценнейшая, нам просто необходимо поговорить, не так ли? – произнес Актаур, присаживаясь на песок рядом с Ольгой. 

Она посмотрела на него в ответ взглядом настороженной кошки. И пожала плечами, предоставляя право говорить первому.