Петр Столыпин. Революция сверху - Алексей Щербаков

(Е. Прудникова)

Я мог бы накидать очень много разнообразных цифр, однако вся эта статистика, как показывает опыт, особого впечатления на читателя не производит. Ведь если мы сталкивались с сельским хозяйством – то уже с тем, где использовались сельскохозяйственные машины, удобрения и всё такое прочее. Представить, как крестьянин ковырялся на своем наделе с помощью лошадки с сохой, нам сложно. Именно с сохой, а не с плугом. Крестьянское хозяйство, за редким исключением, по уровню развития соответствовало XIV веку.

Тем более что все эти распределения по уровню зажиточности, исходя из количества земли или скота – это «городские» умствования. В деревне же мыслили куда проще и понятнее. Крестьян можно было разделить на четыре категории.

1. Кто не мог дожить на собственном зерне до следующего урожая.

2. Кому удавалось до нового урожая дотянуть.

3. У кого оставались кое-какие излишки, которые можно пустить на продажу.

4. Кто имел этих излишков много, то есть имел средства не только на нормальную жизнь, но и на развитие хозяйства.

Первые две категории составляли примерно 75 % крестьян.

Неудивительно, что в Российской империи было широко распространено такое явление, как «хождение по кусочкам», оно же хождение по миру. Суть его в том, что, когда у крестьян заканчивалось продовольствие, они шли побираться. Эти люди ни в коем случае не относились к профессиональным нищим. Которые, как, впрочем, и теперь, представляли отдельную касту и попрошайничать предпочитали у обеспеченной категории населения, располагаясь на церковных папертях в городах и в прочих «хлебных» местах. Кроме того, профессионалы выставляли напоказ свои отрепья, язвы и всё такое прочее.

Те, кто шел за кусочками, одевались опрятно и, что самое главное – просили помощи у таких же крестьян. Такие люди шли с сумкой через плечо по деревням, заходили в дома и просили хлеба. Обычно, если у хозяев хлеб имелся, им отрезали маленький кусочек, грамм 20–30. «Кусочники» клали их в сумку и шли дальше. Причем обычно давали даже те, кто сам через некоторое время надевал суму… Так было принято. Ты дал, дадут и тебе.

Противоположную категорию крестьян составляли кулаки. О них в годы перестройки нагорожена бездна вранья. Их выдавали за «справных хозяев», которые трудились не покладая рук, в то время когда другие бездельничали. А потому, дескать, большевики их ненавидели. Некие авторы, обладающие особо буйной фантазией, даже придумали этимологию слова. Дескать, человек так вкалывал, что после рабочего дня ему было не разогнуть кисти рук…

Да только вот истине это не соответствует ни в коей мере. Обратимся к словарю Даля, который уж точно не являлся советским пропагандистом.

«Кулак – перекупщик, переторговщик, маклак, прасол, сводчик, особ, в хлебной торговле, на базарах и пристанях, сам безденежный, живет обманом, обчетом, обмером; маяк орл. орел, тархан тамб. варяг моек, торгаш с малыми деньжонками, ездит по деревням, скупая холст, пряжу, лен, пеньку, мерлушку, щетину, масло и пр. прасол, прах, денежный барышник, гуртовщик, скупщик и отгонщик скота; разносчик, коробейник, щепетильник, см. офеня. Кулак без Бога проколотится, а без божбы не проживет».(Выделено мной. – А. Щ.)

И где тут «крепкий хозяин»? Мы видим совсем иную фигуру. Недаром синонимом этого термина было «мироед». А в Белоруссии и на Псковщине кулаков называли… «жлобами». Именно оттуда пошло это слово, имеющее и сейчас примерно тот же смысл.

Итак, основной статьей дохода кулака являлась скупка зерна у односельчан. Крестьянин должен был платить налоги. Их брали деньгами. Так что после сбора урожая часть зерна приходилось продавать. Ехать в город – долго и муторно. К тому же городским крестьяне не доверяли. И правильно, что не доверяли. Различных мазуриков на рынках имелось тогда не меньше, нежели теперь. А кулак – он всё – таки вроде как свой. Хитрость кулаков, помимо обычной торговой «накрутки», заключалась в следующем. Цены на зерно имели ощутимые сезонные колебания. Осенью, после сбора урожая, они были самыми низкими. В конце весны – начале лета – самыми высокими. А налоги-то полагалось платить осенью. Суть понятна. Тот, кто имел запас зерна, мог его продать с куда более ощутимой выгодой.

Сами кулаки в поле уже не работали, они если и вели хозяйство – то с помощью батраков.

Одновременно кулаки занимались и ростовщичеством. А покажите мне народ, в котором любили ростовщиков. Однако крестьяне были вынуждены обращаться к кулакам – а потому оказывались у них в зависимости. Так что кулаков ненавидели, но вынуждены были с ними считаться. Именно отсюда пошла поговорка: «Придет весна – попросишь хлебушка». При этом ростовщичество на селе было трудно регистрируемым явлением.

«Из всего “Счастливого Уголка” только в деревне Б. есть настоящий кулак. Этот ни земли, ни хозяйства, ни труда не любит, этот любит только деньги. Этот не скажет, что ему совестно, когда он, ложась спать, не чувствует боли в руках и ногах, этот, напротив, говорит: “работа дураков любит”, “работает дурак, а умный, заложив руки в карманы, похаживает да мозгами ворочает”. Этот кичится своим толстым брюхом, кичится тем, что сам мало работает: “у меня должники все скосят, сожнут и в амбар положат”. Этот кулак землей занимается так себе, между прочим, не расширяет хозяйства, не увеличивает количества скота, лошадей, не распахивает земель. У этого все заждется не на земле, не на хозяйстве, не на труде, а на капитале, на который он торгует, который раздает в долг под проценты. Его кумир – деньги, о приумножении которых он только и думает. Капитал ему достался по наследству, добыт неизвестно какими, но какими-то нечистыми средствами, давно, еще при крепостном праве, лежал под спудом и выказался только после “Положения”. Он пускает этот капитал в рост, и это называется “ворочать мозгами”. Ясно, что для развития его деятельности важно, чтобы крестьяне были бедны, нуждались, должны были обращаться к нему за ссудами. Ему выгодно, чтобы крестьяне не занимались землей, чтобы он пановал со своими деньгами».

(А. Н. Энгельгарт)

«Деньги в рост на селе практически не давали. Там была принята система натурального ростовщичества – богатый крестьянин “по-соседски” давал бедному лошадь, а бедный его “благодарил” или “помогал” – и кто что докажет? Тем более при российской деревенской нищете все время кто-то что-то у кого-то занимает или арендует. Доказать-то нельзя, это так – но в любой деревне все жители отлично знали, кто просто может дать в долг (даже и под процент, коли придется), а кто сделал это промыслом, на котором богатеет.