Дом сержанта Павлова - Лев Исомерович Савельев

свое огненное убранство: одну за другой она гасит звезды и постепенно перестает прочерчивать небосвод разноцветными линиями трассирующих пуль: с каждой минутой их след теряет красочный блеск. И даже всесильные пушки вынуждены считаться с волей уходящей хозяйки-ночи: с каждым артиллерийским залпом огненные сполохи бледнеют, и вот уже орудия дают о себе знать лишь одними громовыми раскатами.

Занимается новый день. Сегодня, как и вчера, как все эти дни, внимание всего мира по-прежнему будет приковано к узкой полоске земли на берегу великой русской реки. И впереди не одно еще такое утро. Впереди — четыре долгих месяца до того морозного февральского дня, когда в Сталинграде последний гитлеровец сложит свое оружие к ногам победителей.

Новый тяжелый день встает и над штольней в прибрежной круче. Он встает над изрешеченными стенами разрушенной мельницы, над развалинами тюрьмы, над двумя сталинградскими домами, которые вклинились в расположение немцев, захвативших площадь 9 Января.

Новый боевой день встает над «пятачком», где вгрызлись в землю, вцепились в каменные развалины гвардейцы сорок второго обескровленного и обессиленного, но не сломленного полка.

В штольню новый день вошел незамеченным, как незамеченной пролетела напряженная ночь.

Ни полковник Елин, ни комиссар Кокушкин, ни штабисты всю ночь не сомкнули глаз.

В штабе сорок второго гвардейского полка бодрствовали круглые сутки…

Фото Г. Зельма.

Ночь — это время, когда удается с меньшими потерями перевезти через Волгу то, без чего в бою не продержаться и часу. Именно ночью полк получает все, что щедрой рукой шлет советский народ: мины, снаряды, патроны, хлеб, бинты, газеты, махорку…

Ночь — время, когда с наименьшим риском можно переправить на «тихий» берег тех, кто уже пролил свою кровь и чьи раны нужно лечить в тыловых госпиталях.

Но тьма ночная покровительствует и врагу. Ночью удваивай, утраивай бдительность.

Вот совсем рядом со штабом начинают ложиться снаряды. Опытное ухо определяет: в общий артиллерийский хор включилась еще одна пушка и стреляет где-то поблизости.

Елин вызывает начальника артиллерии:

— Что за пушка? Почему стреляет?

Тот полушутя оправдывается:

— Немецкая, товарищ полковник. К сожалению, моему приказу не подчиняется…

— Подавить! — коротко бросает командир полка.

В эту хлопотливую ночь тревожные мысли беспокоили штаб полка: что с первым батальоном? Связь прервалась окончательно.

Последние вести о Федосееве принес ходивший в тыл к немцам сержант Павлов. По его словам, в здании универмага наших уже нет. Видимо, ни один человек из батальона не остался в живых. Так, по крайней мере, доложил начальник штаба майор Цвигун.

Ни сержант, ни начштаба не преувеличивали, говоря о судьбе первого батальона, хотя не могли знать того, что выяснилось уже к вечеру этого тяжелого дня, когда перед Елиным предстал живой старший лейтенант Драган. Он поведал командиру о последних днях и часах героического батальона.

…Бой на гвоздильном заводе длился несколько суток не переставая. Пришлось экономить боеприпасы. Давно кончилась еда. Но больше всего мучила жажда: два полных ведра неприкосновенны — это вода для пулеметов. Сперва воду умудрялись доставать по ночам — ее тайком брали из колодца во дворе, буквально под носом у немцев. Но потом гитлеровцы обнаружили этот колодец и стали при малейшем шорохе забрасывать гранатами все подходы к нему.

Командир первой роты Драган оказался теперь за старшего: на гвоздильном заводе никого больше из офицеров в строю не осталось. Последним выбыл командир третьей роты Колеганов.

Именно здесь, на гвоздильном заводе, были написаны пламенные строки известного донесения младшего лейтенанта Колеганова. Вот что написал он карандашом на обрывке бумаги:

«Вр. 11.30. Дата 20.9.42. Гв. ст. лейтенанту Федосееву. Доношу — обстановка следующая: противник старается окружить мою роту, засылает в тыл автоматчиков, но все его попытки не увенчались успехом. Гвардейцы не отступают. Пусть падут смертью храбрых бойцы и командиры, но противник не должен пройти нашу оборону. Пусть знает вся страна 3-ю стрелковую роту; пока командир жив, фашистская сволочь не пройдет. Командир 3-й роты находится в напряженной обстановке и сам лично физически нездоров. На слух оглушен и слаб. Происходит головокружение, и он падает с ног, происходит кровотечение из носа. Несмотря на все трудности, гвардейцы 3-й роты не отступают назад, погибнем героями за город Сталинград. Да будет врагам могилой советская земля! Надеюсь на своих бойцов и командиров…»

Свое слово Колеганов сдержал. Он дрался до последних сил, пока не получил тяжелую рану. И сколько ни хлопотала обливавшаяся слезами санинструктор Наташа — маленькая белокурая девушка, — ей не удалось привести раненого в сознание.

— Ох, умрет он тут, — причитала она сквозь горькие рыдания: Колеганов — ее невысказанная любовь — был ей очень дорог, и она уже не скрывала своих чувств.

Шли часы, а раненый все оставался в забытьи. Тогда решились на крайнюю меру. Ночью два солдата понесли на плащ-палатке так и не очнувшегося Колеганова к Волге, чтобы переправить в госпиталь.

С чердака гвоздильного завода наблюдателю была видна часть площади Павших бойцов, и можно было заметить, что время от времени из здания универмага, где находился со своей группой командир батальона Федосеев, еще стреляют. Значит, держатся.

Солдат устроился поудобнее и снова поднес бинокль к воспаленным глазам. Каким тяжелым он стал, этот бинокль!

На площади промелькнули зеленые куртки. Наблюдатель вскочил и помчался вниз, в подвал гвоздильного завода, к Драгану.

— Немцы напали на штаб батальона!

Драган поднял всех, кто мог держать в руках оружие. Только трое или четверо были оставлены для охраны раненых. Остальные, стараясь не шуметь — ведь немцы за стеной, — пробрались наружу и где ползком, где короткими перебежками от развалины к развалине двинулись на выручку к товарищам. С трудом преодолели квартал. Остался всего один только бросок, и вот уже совсем близко здание универмага. Но тревога охватила Драгана: почему вдруг такая зловещая тишина? Почему не стреляют ни немцы, ни наши?

Через минуту все стало ясным. Из окон универмага начали бить немецкие пулеметы. Там уже хозяйничали фашисты…

Вести на открытом месте бой с противником, укрывшимся за толстыми стенами универмага, — бессмысленно. Драган отдал по цепи команду: ползком назад, на гвоздильный завод.

Немцы, занимавшие часть гвоздильного завода, не заметили