Месть - Нэнси Розенберг

— Мне очень нравится, мамочка. Это просто потрясающе.

Лили почувствовала, что ее заливает волна радости; сквозь занавески струился свет, изгоняя из ее души темноту прошедших восьми дней.

— Загляни в ящики платяного шкафа.

— Мамочка, ой, какая прелесть. — Она была просто потрясена и с восхищенным видом вытаскивала из ящиков все новые и новые вещи, раскладывая их на кровати, чтобы получше рассмотреть. — Как здорово. Я просто в восторге. Мне страшно нравится все. Ой, ты только посмотри на это…

С этими словами она приложила к себе ажурные трусики, которые Лили купила ей в магазине дамского белья в дорогом торговом центре. Она специально не стала отрывать с купленных ею вещей этикетки с ценами, зная, что дочь очень любит именно дорогие вещи. Таким образом Лили хотела подсластить горькие пилюли, которые Шейна принимает сейчас и которые ей еще придется пить во время развода. Кроме того, ей хотелось, чтобы Шейна чувствовала себя здесь как дома. Если это произойдет, думала Лили, дочка будет больше времени проводить у нее. Это станет первым шагом, маленьким, но шагом. Она поняла, что находится на правильном пути, видя, как Шейна с удовлетворением разглядывает цифры на ценниках. Со всей этой одеждой, разбросанной по полу и разложенной на кровати, комната Шейны стала похожа на ее комнату в родительском доме, правда здесь был более изящный, можно сказать, более женский вариант. Мебель в комнате дома, где Шейна осталась жить с отцом, была старой, покрытой царапинами, пятнами лака для ногтей и разводами от пролитой воды.

Охваченная радостным возбуждением, Шейна приникла к матери и крепко ее обняла. Лили зарылась лицом в волосы дочери, пахнущие свежестью и ароматным травяным шампунем.

— Спасибо тебе, мамочка. Мне так все нравится — комната, вещи, фотографии… — Она оторвалась от матери, снова придирчиво оглядывая комнату. — Однако здесь еще не хватает стереосистемы.

— Открой дверь шкафа, — сказала Лили. Она предусмотрела и это. — Все, пошла жарить курицу, я просто умираю от голода.

Чтобы не терять времени, Лили решила не переодеваться, она бросила жакет на свою кровать и пошла на кухню.

— Обед через сорок пять минут.

Скоро в сковороде уже трещало масло, а Лили обрабатывала курицу соусами и приправами, надев сверху костюма недавно купленный передник. Стол был накрыт, сквозь открытую стеклянную дверь со двора на кухню проникал свежий вечерний ветерок, стереосистема в комнате Шейны выдавала громкую рок-музыку. В душе Лили вновь царил мир. Она положила курицу на сковородку и принялась чистить картошку.

— Как я тебе нравлюсь? — спросила Шейна, появившись на кухне в новом костюме, кружась по плиткам кухонного пола, как манекенщица, с развевающимися длинными волосами цвета красной меди.

— Он просто потрясающе тебе идет. В нем ты выглядишь на четырнадцать лет.

— Мне кажется, что у меня слишком большая попа. Не слишком ли много на мне жира?

Вытирая руки о передник и усевшись на край стола, Лили от души расхохоталась. Шейна слово в слово повторила ее, Лили, самое излюбленное утверждение.

— Ты стройна, как тростинка, и просто сказочно хороша. Брось рассуждать о жире. Ты никогда не будешь выглядеть жирной — это не в твоей наследственности.

— Наследственности, какой наследственности? Ты оставляешь мне в наследство какие-то вещи?

— Нет, глупышка. Наследственность — это генетика; на будущий год ты будешь проходить ее по биологии в школе. Наследственность — это то, что ты и правда получаешь в наследство от своих родителей. А у меня никогда не было проблем с весом, и ни у кого в нашей семье их никогда не было. Так что и у тебя все будет хорошо.

Шейна подошла вплотную к матери, посмотрела очень внимательно и серьезно ей в лицо и спросила:

— Значит, когда-нибудь я буду такой же красивой, как ты?

Лили заметила в ее глазах неприкрытое восхищение. Это была ее прежняя дочь. Ее охватили умиротворение и счастье.

— Конечно, ты будешь такой же красивой, как я, и даже лучше меня. Ты и сейчас уже просто красавица. Ты вообще прелесть.

— Нет, мамочка, не так уж я хороша, как ты думаешь. Иногда я совсем не чувствую себя хорошей. Мне с таким трудом даются домашние задания, а многие мои подружки совсем ничего не делают дома, но хорошо учатся и получают одни пятерки. А ты всегда была красивой и умной. Это мне сказал папа. Он говорит, что рядом с тобой он всегда чувствовал себя дураком.

— Ну, может быть, твоя популярность в классе мешает тебе учиться. Если бы ты жила со мной, я бы в первую очередь ограничила твои телефонные разговоры, научила бы тебя дисциплине и у тебя выработались бы навыки добросовестных систематических занятий.

— Ты бы научила меня дисциплине? Но это же глупо, — взорвалась Шейна. — Получается, что я не дисциплинированна. Что ты хочешь сказать? Что я несовершеннолетняя преступница? — Она потупила голову, разглядывая носки своих теннисных туфель. Когда она подняла на мать дрожащие голубые глаза, в них было выражение неизбывной грусти. — Я очень нужна папе и не могу его оставить. Почему ты ушла от него?

— А может быть, Шейна, ты и мне очень нужна? Ты никогда не думала об этом? — Лили подошла к плите и уменьшила огонь. Она уже жалела о своих последних словах. Девочка и так разрывается между родителями. Так что не стоило тянуть еще сильнее. — Ну ладно, — быстро продолжила Лили, — ты имеешь право знать, что произошло. Правда, не знаю, смогу ли я тебе все это объяснить так, чтобы ты поняла. Мы с твоим папой очень по-разному смотрим на жизнь и слишком разных вещей хотим от жизни. Мне пришлось много работать, чтобы закончить юридический, чтобы сделать что-то стоящее из себя. Мне и сейчас приходится много и Тяжело работать. Я очень хорошо делаю свое дело, Шейна. И не только это важно, дело в том, что я делаю очень нужное и полезное дело.

Лили замолчала и вытерла руки о фартук.

— А у папы не столь важная работа? И все дело именно в этом?

— Не совсем. Мне неважно, насколько ответственна и полезна его работа. Но он должен работать полный день. И он должен был поддерживать меня, чтобы мне не было так тяжело. Мне нужны были его одобрение и моральная помощь. — Она посмотрела на Шейну. — А он решил посеять между тобой и мной рознь, и в этом он не прав. Все то время, что он проводил с тобой, он внушал тебе, что мне нет до вас дела. Я всегда была для вас «плохим парнем». Это я наказывала тебя, мне приходилось делать это, а он всегда был хорошим и рассказывал тебе, что я говорю о тебе всякие нехорошие вещи.

— Папа говорит, что с тех пор ты изменилась.

Лили глубоко вздохнула, опершись на кухонный стол.

— Может быть, может быть, я изменилась. — Она улыбнулась. — Все, хватит об этом на сегодня. Переодевайся и давай есть.

После обеда, побросав тарелки в раковину мойки, они сели рядышком на диван и стали рассматривать фотографии из старого альбома Лили. Большинство снимков относилось к тому времени, когда Лили, чтобы получить деньги на обучение в колледже, подрабатывала фотомоделью.

— Ты здесь такая хорошенькая, — говорила Шейна, близко рассматривая одну из фотографий. — Все говорят, что мы с тобой очень похожи. Почему бы и мне не стать фотомоделью?

— Может, когда-нибудь и станешь. Но сейчас ты еще слишком молода для этого. Ты же понимаешь, каково мне будет, если я буду знать, что ты все время находишься в окружении чужих мужчин. Кроме того, тебе сейчас надо сосредоточиться на своих школьных делах и решить, кем ты хочешь быть. Быть фотомоделью хорошо для подработки. Это не может быть основным заработком.

Захваченная воспоминаниями о прошлом, Лили невидящим взглядом смотрела прямо перед собой. Как раз в то время она познакомилась с Джоном. Как она была тогда молода и испугана. То сексуальное надругательство, которое она перенесла в детстве по вине своего деда, оставило в ее душе тайную рану. Это было нечто темное и стыдное, о чем она никогда не говорила ни одной живой душе.

Наконец Шейна устала сидеть, встала и потянулась всем своим долговязым телом. Пока они болтали, она играла со своими волосами, заплетая их в косу. Но банта не было, и коса рассыпалась. От избытка молодой энергии Шейна затанцевала по комнате, размахивая руками. Она была в том возрасте, когда дитя и женщина уживаются в одном теле. В какие-то моменты она сущий ребенок, действия которого совершенно неосознанны, в следующий момент уже самая настоящая женщина, с обдуманными жеманными жестами, заимствованными у кинозвезд, — распущенные волосы и походка, раскачивая стройные бедра.

— А сейчас я хочу позвонить папе, — сказала она.

От досады у Лили даже рот слегка приоткрылся.

Шейна, оглянувшись, посмотрела на мать и одарила ее осветившей все вокруг улыбкой.

— Комната очень мила, мамочка. Конечно, это не то, что дома, но очень мила. А можно поставить сюда телевизор?