Русская поэзия Китая: Антология - Николай Алл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
СТИХИ О КИТАЕ
(«Над широкою желтой рекою…»)
Над широкою желтой рекоюБезмятежен закат и глубок.Вот рыбак на весло кормовоеБронзовеющей грудью налег.
Солнце тонет, как будто драконийПотухающий огненный зрак.Он поет, а как будто бы стонет,И мне в сумерках слышится так:
Нас мильоны, похожих, единых,С желтым телом и сердцем, как медь,Мы когда-нибудь хлынем лавиной,Приносящей мгновенную смерть.
Подожди, мы еще не проснулись,Подожди, наше время придет.Мы, как пчелы, закрытые в улей,Копим мщения сладостный мед!
СТИХИ О КИТАЕ
(«Помню дымки от походных жаровень…»)
Помню дымки от походных жаровень,Сырость и запах хлопушек и гнили,А с черепичными крышами вровеньПряди тумана повисли в бессильи.Я уходил в переулки кривые,Жадно вдыхал эти запахи ночи,В хаосе звуков я слышал стихии,Думал словами забытых пророчеств.Вот он, Китай, этот буйвол тяжелый,В теплой трясине уснувший до срока.Оводы кружат — блестящие пчелы…Он неподвижен до некого срока.Встанет, рога распластавши на вые,И заревет, напружинивши ребра,И покривятся кресты Византии,И пошатнутся тогда небоскребы.
РОССИЯ
Зашумели ветры, загудели,Душу мне наполнили тоской…Отчего, особенно в апреле,Мне вернуться хочется домой?
О, Россия, мне твоих созвучийНе дано вовеки разгадать.Их не мог постичь суровый Тютчев,Ясный Блок не мог расколдовать.
Были бури, были непогоды,Но уж трубит ангел в вышине.И бродить принялась темным медомКровь твоя тяжелая во мне!
БОРИС ВОЛКОВ
ПУЛЕМЕТЧИК СИБИРСКОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА
IОставшимся спиртом греяПулемет, чтоб он не остыл,Ты видишь: внизу батареяСнялась и уходит в тыл.
А здесь, где нависли склоныУ скованной льдом реки,Последние батальоныПримкнули, гремя, штыки.
Простерлась Рука ГосподняНад миллионом стран,И над рекой сегодняРазвеет Господь туман.
Чтоб были виднее цели,Чтоб, быстро поймав прицел,На гладь снеговой постелиТы смог бросить сотни тел.
Широкие коридорыЗданья, что на Моховой, —Привели тебя на просторы,Где кипел долгожданный бой.
В двуколке, что там, в овражке, —Шопенгауэр, Бокль и Кант…Но на твоей фуражкеГолубой отцветает кант.
IIНебо из серых шкурокВ утренний этот час…И, закурив окурок,Подумал: «В последний раз!»
Надо беречь патроныИ терпеливо ждать,Пока не покроют склоны,Как муравьи, опять.
И только когда их лицаТы различишь, пулемет,Забившись в руках, как птица,В последний их раз сметет.
А там — за наган… Пустое!Лучше эмблемы нет:Снег на горах и хвоя —Бело-зеленый цвет.
IIIИ совсем как тогда, под елью(Над бровями лишь новый шрам),Ты меришь ногами келью,Что дали монахи нам.
Сегодня, мгновенно тая, —Снежинки… О, в первый раз!..И мы за стеной КитаяО прошлом ведем рассказ…
Обыденность буден сжала,Как келья, былую ширь…На стене — портрет АдмиралаИз книги: «Колчак, Сибирь».
И рядом с ним — твой Георгий,Символ боев и ран…— В городах выставляют в моргеНеопознанных горожан…
— Как сон, помню: шли без счета,И в небе — горящий шар……И труп мой от пулеметаОтбросил в снег комиссар…
Бэй-Гуань, Пекинский монастырьКОНЕЦ ПУТИ
В смятеньи своем ничему не веря,По привычке призываю Тебя, Бог!Я подобен раненому зверю,Который заполз умереть в лог.
Над ним пылает небо, а в небеКружит коршун и зорко ждет…Я мало думал о насущном хлебе,И вот, Господи, пришел мой черед.
К чему же слова о лилиях долины,И о тех, что не сеют и не жнут?Как рабы, согнули мы спины,И гуляет по ним — Твой кнут.
Не дай видеть кровавые извивы,Которые на потном теле вижу я…Если слова Твои справедливы,Если безгранична милость Твоя,
Дай умереть свободным, как даешь зверю, —Заползти поглубже в чащу кустов!..…Ибо — я ничему не верю.Не хочу собирать Твоих цветов.
Бэй-Гуань, Пекинский монастырьПЕСКИ
С тех времен, когда люди топором из нефритаУбивали, сражаясь, в тьме зловонных пещер,Смерть героев далеких была так же повитаАроматом курений нам неведомых вер.
Может быть, в тонком слое попираемой пыли —Их заветные мысли, стоны их матерей!Может быть, эти люди никогда здесь не жилиИли ныне на дне мы их бездонных морей.
Много песен пропели на могильниках бардыС той поры, когда поднят был впервые топор.Кто проникнет в былое, где прошли миллиарды,Где словами насыщен беспредельный простор?
Так и ты, и народ твой, и столетья, и эрыМогут в общем движеньи промелькнуть без следа,И о павших героях, как о людях пещеры,Ничего не узнают. Ничего. Никогда.
Ставка Цеценхана, МонголияДРАКОН, ПОЖИРАЮЩИЙ СОЛНЦЕ
На желтом журавле муж древности поднялсяК сребристым облакам. Здесь только басни след…Назад журавль не возвращался.…А облака клубятся много тысяч лет.
Цуй-Хао. Танская династияIВспомнивечер,когда над городомплылиотдаленные зовыкумирни«Утраченной Радости».
Чужие слова и речи.Пыль чужих дорог.В древних кумирнях жгу свечиТебе, Великий Бог!
Но, слушая гонга ударыС тысячелетних стен,Помню родные пожарыИ свой безысходный плен.
Зачах в нестерпимом зноеДень. Не вернется назад…На все бросает ЧужоеСвой равнодушный взгляд.
За мной — разоренные гнездаОпустошенной земли……Только родные звездыСияют вдали… вдали…
IIСерые камниразрушенных башенпо склонамисчезающих в сумеркахгор.Со мною поэмагосподина Ли-Чи.
«Мы не видели солнца. УтесыДнем в кострах: за дозором — дозор…Упадали кровавые росы.В желтых сумерках — с гор.
Звуки труб на заре трепеталиВ ветре резком, несущем песок.В те края, где багровые далиНамечали во мгле восток.
Там, за рябью холмистых складок,Небо слито с концом земли…Ничего, кроме наших палаток.За тысячи тысяч ли!
И песок желтизной налета,Прилетев от пустынь, осел,На могилы, что мы без счетаРазбросали… Где их предел?
Все мечты о тебе!.. Из туманаЗвуки лютни прорежут мглу…О, я знаю, берет из колчанаДикий всадник в тот миг стрелу!
Скоро сердце послужит целью,Вдруг наступит и мой черед…Этой дикой скалистой щельюМы сегодня займем проход.
Коршун! Коршун! На камнях склонаВидишь трупы? При них — мечи.Ты поведал мне „Песни Дракона“», —Так когда-то писал Ли-Чи.
…Бесцельный день, бесцельный, как вчерашний.Как завтрашний… Багровый фон,И на скале чернеет остов башни —Тысячелетний, смутный сон.
И вижу я: сомкнув стеной утесы,Разбросив башни, ждут… И гарьПриносит весть: «Иду на вас, раскосый,В песках пустынь родившийся дикарь!»
Со стен следит огни и слышит ржаньеДозор ночной. Врагов не счесть.И, как сейчас, холодных звезд мерцаньеНад ним. Так будет, было, есть.
Мой день — день умирает. Еле-елеОчерчен башен силуэт…И я заполз. В какой-то дикой щелиЛечусь от ран. Воскресну? — Нет!
И для той, кто в тоске безмерной,При тусклом огне свечиОсталась до смерти верной,Написал когда-то Ли-Чи:
«Вдруг я понял: стал путь корочеЗдесь сведу я последний счет…В небе жалобный крик — до ночиЭтот дикий гусиный лет.
Ветер кедры в горах, как трости,На пути от пустынь сломил.Не отдаст безымянные костиНенасытная пасть могил.
О, я знаю, ты плачешь, верно, —Ибо сердце всегда болит,Когда в гонг ударяешь мерноТы в пыли полустертых плит!
Много лет посвятишь богомолью,Пока ветер, слетев с вершин,Желтой пылью обдаст, как молью,На пути твой резной паланкин
И расскажет о горькой былиСердцу, тихо вздохнув: „Остынь!“»…Мы коней в эту ночь поилиВ зарубежной «Реке Пустынь».
И друг другу в тиши отвечалиВзоры, встретясь: «Сам знаю… молчи!»«Это были года печали», —Добавляет поэт Ли-Чи.
Ill«Цветущий на заре лотос» —Императрица.Будущая императрицав пыли улицпродает дыниу Семи Ворот.
«Ломти сочной янтарной дыниРазложу у Семи Ворот…(Называются так донынеЭти арки из года в год).
Оборванец, покрытый потом,Сильный, крепкий и весь в пыли,Подбегает к моим воротам,Пробежавши десятки ли.
Там, у ручек резных паланкина,Оборванцы другие ждут,Ибо сердце сейчас мандаринаВсе во власти Святых Минут.
Власть молитв… Колокольчик в храмеПродолжает еще звенеть,Пока пьешь ты двумя глотками,Вынимая поспешно медь.
О, невольная дань святыне —Мой глубокий, мой тихий вздох!..„Этот ломоть янтарной дыниБудет стоить тебе лишь чох.
Ты смеешься, а я… заплачу;Ничего для тебя здесь нет!“ —И бросаю к ногам я сдачуСвязкой стертых слепых монет:
Если б я была бы царицейИ был у меня паланкин,Разукрашенный райской птицей, —Ты бы нес его, господин!»
Мандарин,пораженный красотоймаленькой продавщицы,увозит еево дворец.
И когда проходили мимоЛюбопытством горящих глаз,Кем-то властным был дан незримоЗадержать паланкин приказ.
Мандарина мне стало видно,Я упала к его ногам:«Повелитель, смеяться стыдно.О, я видела знатных дам!
Забинтованы ножки туго,Отдыхают по целым дням,С детских лет не изведав луга,И не бегая по камням.
Мои ноги большие босы,Я не знаю — кто мой отец,Заплетает мне ветер косы, —Как поеду я во дворец?!»
Как могла я противиться? СтрогоМандарином приказ был дан.…И теперь я подруга бога,Покорителя многих стран…
Но моим дорогим воротам,Где когда-то давал мне медьОборванец, покрытый потом,Моя песня должна звенеть:
«Если б я была бы царицей,И был у меня паланкин,Разукрашенный райской птицей,Ты бы нес его, господин!»
IVЛучизаходящего солнцаозаряютнизкорослыесосны над мраморомгробниц.
…Усталый, я сел на обломок гранита,Снял шляпу… Буддийский монах,Изможденный старик, еле слышноПрочел полустертую надпись:«Один —Ищет только любвиИ не находитВ частых сменах женщин всех рас…Другой — мечтает о золотеИ избивает рабовВ сырых рудниках далеких северных горИли запирается в душных лавках,Продает и меняетИ думает все купить…Третий — ищет лишь славы,Если он честен… Или думает мир поразитьНеобычайным и новым,Как будто бы все не исчерпано в мире до дна!Люди живут,Ибо жить надо.А ты?Ты мечешься на перепутьяхИ, изведав много дорог,В лучах заходящего солнцаПо стертым другими плитамВдруг находишь забытый путьСюда — под вечные сосны»……Когда ветер колышет колокольчики,В виде древнего лотосаНа крыше храма —Они издают мелодичный звон.
Калган, ущелье Северного КитаяДЫМНЫЙ СЛЕД
