Статьи - Николай Лесков

Оглашая то, что по чувству самосохранения известные городовые и уездные врачи тщательно скрывают от правительственного внимания, мы хотели положить основание трактатам об улучшении быта полицейских врачей, которые надеялись вызвать у людей компетентных. Мы не знаем, насколько уместно было поднятие нами этого вопроса, не ручаемся, что взялись за него как должно и ясно выявили мысль, которую клали в основание своей задачи, но хорошо знаем, что статья наша прошла для нас небесследно. Наконец, статья эта вызвала против себя “радикальный” критический разбор г. Ф. Б., поместившего в 46-м № той же газеты “Несколько мыслей против несколько слов г. Фрейшица о полицейских врачах в России”.[121]

Статья г. Ф. Б., помещенная в 46 и 47 №№ “Современной медицины”, вероятно, уже знакома читателям этого издания и нашла у них оценку, по усмотрению, но тем не менее мы, личные виновники вызова этой благонамеренной статьи, считаем долгом еще раз провести ее перед нашими читателями под взглядом выработанных нами убеждений и с полным беспристрастием проследить, как укладываются авторские доводы в самую суть трактуемого предмета.

Цель статьи г. Ф. Б. — доказать, что во всей моей статье только одно верное положение, — что на 200 р. казенного жалованья жить нельзя, но что права и способы жизни полицейских врачей для меня есть terra incognita.[122] Для доказательства моего незнакомства с делом, о котором мы беседуем, и для опровержения всех положений не понравившейся г. Ф. Б. статьи о полицейских врачах в России он зарядился двумя неотразимыми элементами: а) выбранными статьями XIII тома Свода законов и б) рациональностью. В силу этого заряда он идет на разбитие моих положений: 1) путем юридическим и 2) путем рациональным. Кроме опровергающих тенденций на отдаленном плане, у г. Ф. Б. прорывается желание заявить отрицательным образом необходимость эмансипации полицейских врачей, о чем так горячо хлопочет уважаемый г. Воронежецкий, рассказавший в 40 № “Соврем<енной> медицины” грустную повесть метаморфозы честного медицинского студента в медицинского взяточника и тяжкой зависимости полицейского врача, вынужденного угождать всякому начальству. Чуть-чуть не…

…лакею, дворнику, во избежанье зла,Собаке дворника, чтоб ласкова была.

Со взгляда г. Ф. Б., современный быт русских полицейских врачей далеко не так безотраден, как думает редакция “Соврем<енной> медиц<ины>”, я и г. Воронежецкий; как думают многие благонамеренные люди, не склонные пробавляться темными средствами. По мнению г. Ф. Б., основанному на юридических соображениях, от которых он сначала отправляется к “радикальному” разбору моей статьи и выводит из нее свое “противное” (ipsissima verba[123] г. Ф. Б.) заключение, — русский полицейский врач гарантирован от всякой деморализации при исполнении своих служебных обязанностей присутствием понятых и полицейского чиновника, без которых врач не делает, по закону, ни осмотров, ни вскрытий (понятые, по большей части безграмотные, и бедный полицейский чиновник!.. Нечего сказать, хороша гарантия!!). Но, не упрекая г. Ф. Б. в избытке любви к истине, доведшем меня, по его словам, до излишества, следствием которого городовые и уездные врачи изображены какими-то нравственными уродами,[124] я должен, однако же, начать мое слово по поводу его статьи упреком ее автору за неоткровенность, консерватизм отживших тенденций и неуважение к обществу, которое он считает способным убеждаться вещами, возможными de jure,[125] но не существующими de facto.[126]

Г. Ф. Б. совершенно напрасно утруждал себя и обременял внимание читателей компиляциею законоположений врачебного устава, в силу которых городовой и уездный врач исполняют всякую свою обязанность при чиновнике полиции и понятых людях, по выражению Ф. Б., “ассистентах”. Никто не сомневается, что русский закон не протежирует взяточничества и что законодатели изыскивали ряд мер к пресечению взяточничества. В числе этих мер, бесспорно, должно видеть и ассистентство, о котором говорит г. Ф. Б. Но достигает ли закон своей цели, делается ли взятка невозможною от этого ассистентства — это другой вопрос, и вопрос, всеми и всегда решаемый отрицательно. Мы думаем, что и сам г. Ф. Б. в глубине своей души согласен с нами и смеется над наивностью, с которой он хотел доказать всем мыслящим людям, что, где есть полицейский чиновник и понятые — там взятка для медика уже немыслима. Напротив, мы думаем, что пословица “рука руку моет” именно и сложена для определения отношений, подобных тем, какие существуют у известных полицейских чиновников к известным полицейским врачам. Здесь не время и не место доказывать г. Ф. Б., как близко мы знакомы с правами и способами существования городовых врачей; мы не только знаем эти способы, но можем указать даже и приемы, которыми производятся медицинские взятки[127] (для примера зри статью о врачах рекрутских присутствий № 36-й “Соврем<енной> медиц<ины>”).

Нет, г. Ф. Б., можно быть рутинистом и консерватором всякой несообразности, но нельзя позволять себе уверять общество в одухотворении теней своей заступнической фантазии. Разве Вы, увлеченные, конечно, не избытком любви к истине, забыли, что общество знает, как ничтожен голос полицейского чиновника, лишенного всякого понятия в специальности полицейского медика. Разве, Вы думаете, кому-нибудь неизвестно, что такое наш “понятой” — человек, сгибающийся в форму русского глаголя для того, чтобы на его же спине врач нацарапал наскоро свои заметки для внесения их в акт, который за безграмотных понятых подпишет потом какой-нибудь грамотей, иногда не видавший ни дела, ни понятых, за которых он подписывается? Разве полицейский чиновник или понятые дают заключение в судебно-медицинском случае, а не сам врач, пред таинственными соображениями которого понятые и полицейский чиновник безмолвствуют! Полноте, г. Ф. Б., морочить публику мнимым влиянием полицейских чиновников и понятых на медицинские заключения. Общество очень хорошо знает, что наши понятые отнюдь не то же самое, что английские эксперты, и что, при всяком судебно-медицинском вскрытии и определении патологических изменений, при каждом химическом анализе съестного продукта, люди эти, не имеющие часто самого поверхностного образования, играют бессмысленную, автоматическую роль, нечто вроде мебели, вроде роскоши нашего гигиенического контроля. Мы уверены, что если бы об этом предмете заговорил человек, не увлекающийся побуждениями, противуположными избытку любви к истине, то он сказал бы здесь о вредном недостатке в русском обществе правомерного уважения к законным требованиям полицейских врачей и полицейских чиновников. Он бы указал, что чиновник и врач никогда не видят пред собою понятых людей из сословий, которым более доступно просвещение и некоторое знакомство с делом, к совершению которого они призываются свидетелями. Отчего полицейский чиновник не смеет у нас, во имя закона, пригласить в понятые первого встречного человека, не обращая никакого внимания на его чин, звание и состояние, а тащит (да, тащит) в понятые непременно бедняка мужика или оборвыша мещанина? Оттого, что у нас всякий человек высшего общественного положения считает себе за обиду быть приглашенным к соучастию в исполнении многих обязанностей гражданина, считая эти обязанности привилегиею низших сословий, крестьянства и мещанства. Оттого, что вследствие неразвитости социальных понятий иному статскому советнику кажется унизительным быть призвану к одному и тому же делу, к которому призван и мимоидущий плотник. Это неуважение законных требований членами общества, которым закон должен быть более знаком, в связи с неумением чиновников уважать права каждого человека на свободное распоряжение своим временем, сделали то, что грамотный человек у нас страшится попасть в понятые и избегает всякого призыва, потому что, кроме долгого стояния на ногах перед полицейским и медицинским чиновником во время самого акта осмотра, ему еще придется узнать, где живет, во сколько часов ложится спать и когда встает г. полицейский чиновник или врач, ибо к одному из них он, Бог весть за что, должен прийти для подписания письменного акта. И долго иногда понятой, по образу пешего хождения, посещает квартиру врача или чиновника, пока они, занятые другими делами, приготовят акт для подписи понятым. Вот отчего и происходит, что в понятые у нас, по большей части, берутся люди безграмотные, не сознающие своего значения и не умеющие поднять голоса даже для того, чтобы уклониться от бытия понятым. А для следователей и врачей, как известно, имеющих часто обыкновение не писать актов на месте самого осмотра, люди этого разбора представляют то особенное удобство, что о подписях их нечего заботиться. Вот в чем, по нашему мнению, заключается уничтожение важного юридического значения понятых, вот где кроется корень бесконтрольного произвола полицейских и медицинских чиновников, произвола, вполне возможного им и сообща и порознь. Но об этом мы намерены поговорить подробно на страницах другого общественного органа, а теперь обратимся к обзору того противного (ipsissima verba) направления, которое явилось у г. Ф. Б. по прочтении фельетона 39-го № “Современной медицины”.