Домби и сын - Чарльз Диккенс

Но когда Флоренса, продолжая хозяйственныя хлопоты, сняла съ каминной полки его трубку и попросила его курить, добрый капитанъ былъ до того ошеломленъ этимъ неожиданнымъ вниманіемъ, что нѣсколько минутъ держалъ чубукъ такимъ образомъ, какъ будто эта рѣдкость первый разъ попалась въ его руки. Потомъ, когда Флоренса вынула изъ комода бутылку съ ромомъ и приготовила для него совершеннѣйшій стаканъ грогу, поставленный передъ нимъ на маленькомъ столикѣ, его носъ, всегда румяный, поблѣднѣлъ какъ алебастръ, и онъ почувствовалъ себя на седьмомъ небѣ. Упоенный этимъ блаженствомъ, невиданнымъ и неслыханнымъ до той поры, капитанъ машинально набилъ трубку, и лишь только протянулъ свою лапу къ фосфорнымъ спичкамъ, Флоренса, къ довершенію его изумленія, уже держала надъ табакомъ зажженную бумагу, такъ что онъ не имѣлъ ни времени, ни силы предотвратить этой услуги. Когда, наконецъ, Флоренса, послѣ всѣхъ этихъ хлопотъ, заняла свое мѣсто на диванѣ и принялась смотрѣть на него съ граціозной, любящей улыбкой, капитань увидѣлъ очень ясно, что сиротствующее сердце молодой дѣвушки обращалось къ нему съ такою же искренностью, какъ ея лицо, — увидѣлъ это капитанъ, и табачный дымъ засѣлъ въ его горлѣ, ослѣпилъ его глаза, ослѣпилъ до того, что капитанъ Куттль заплакалъ!

Способъ, употребленный имъ для увѣренія, что причина этихъ слезъ лежала сокровенною въ самой трубкѣ, которую для этой цѣли онъ осматривалъ со всѣхъ сторонъ, ревизуя преимущественно чубукъ, былъ истинно забавенъ и достоинъ кисти художника. Когда, наконецъ, трубка была осмотрѣна и исправлена, капитанъ мало-по-малу пришелъ въ, состояніе покоя, приличнаго исправному трубокуру. Онъ сидѣлъ съ глазами, неподвижно обращёнными на Флоренсу, и, сіяя лучезарнымъ счастьемъ, пускалъ по временамъ и отдувалъ отъ себя маленькія облака, которыя, выходя изъ его рта, казались ярлыками съ надписью: "Утонулъ, бѣдный Вальтеръ, утонулъ; не правда-ли?" — И процессъ куренія возобновлялся опять до тѣхъ же ярлыковъ.

Трудно представить контрастъ разительнѣе того, который существовалъ между Флоренсой въ ея нѣжной юности и красотѣ и капитаномъ Куттлемъ съ его сучковатымъ лицомъ, неуклюжимъ туловищемъ и басистымъ голосомъ; при всемъ томъ во многихъ вещахъ, особенно въ невинной простотѣ и въ незнаніи условій жизни, они похожи были другъ на друга, какъ двѣ капли воды. Никакой ребенокъ нe могъ превзойти капитана въ совершеннѣйшей неопытности относительно всѣхъ дѣлъ на свѣтѣ, кромѣ вѣтра и погоды, въ простотѣ, легковѣріи и великодушномъ упованіи на судьбу. Вся его натура, казалось, была олицетвореніемъ надежды и любви. Странный родъ мечтательности и романтизма, не имѣвшаго никакого отношенія къ дѣйствительному міру и не подлежащаго никакимъ разсчетамъ мірского благоразумія и житейской опытности, составляли рѣзкую отличительную черту въ его младенческомъ характерѣ. Когда онъ такимъ образомъ сидѣлъ и курилъ, и смотрѣлъ на Флоренсу, Аллахъ вѣдаетъ, какія фантастическія картины, гдѣ на первомъ планѣ всегда стояла она, проносились передъ его умственнымъ взоромъ. Столь же неопредѣленны, хотя не такъ рѣшительны и пылки, были собственныя мысли Флоренсы о своей будущей судьбѣ, и даже, когда въ глазахъ ея преломлялись призматическіе лучи свѣта, на который она смотрѣла черезъ свою тяжелую печаль, она уже видѣла прекрасную радугу, ярко засіявшую на отдаленномъ горизонтѣ. Странствующая принцесса и верзила-богатырь волшебной сказки могли, такимъ образомъ, сидѣть рука объ руку передъ каминомъ и разговаривать между собой точь въ точь, какъ бѣдная Флоренса и храбрый капитанъ разсуждали втихомолку; разница между двумя парами была бы вовсе не велика.

Капитанъ ни мало не смущался мыслью о трудности держать y себя молодую дѣвушку или объ отвѣтственности за ея судьбу. Заколотивъ ставни и заперевъ дверь, онъ успокоился на этотъ счетъ совершеннѣйшимъ образомъ. Будь она, пожалуй, подъ опекою сиротскаго суда, это отнюдь не составило бы никакой разницы для капитана. Онъ былъ послѣднимъ человѣкомъ въ подлунномъ мірѣ, способнымъ потревожиться отъ подобныхъ соображеній.

Такимъ образомъ, капитанъ курилъ трубку съ восточнымъ комфортомъ и вмѣстѣ съ Флоренсой размышлялъ… но о чемъ размышляли капитанъ и Флоренса, — это не подлежитъ анализу нескромнаго пера. Послѣ трубки они принялись за чай, и тогда Флоренса попросила своего друга проводить ее въ ближайшій магазинъ для покупки вещей, безъ которыхь ей нельзя было обойтись. Капитанъ согласился, потому что было сопершенно темно; но напередъ онъ тщательно обозрѣлъ окрестности, какъ дѣлывалъ во времена ожидаемыхь нападеній отъ м-съ Макъ Стингеръ, и вооружился своей огромной иалкой, чтобы имѣть возможность защищаться въ случаѣ какого-нибудь непредвидѣннаго обстоятельства.

Гордость капитана была необычайна, когда онъ велъ за руку Флоренсу, провожая ее на разстояніи двухъ или трехь сотъ шаговь до магазина; онъ смотрѣлъ во всѣ глаза и озирался по всѣмъ направленіямъ, обращая на себя вниманіе прохожихь, которые невольо останавливались, чтобы полюбоваться на эту сгранную фигуру. Прибывши въ магазинъ, капитанъ, по чувству деликатпости, счель за нужное удалиться во время самыхъ покупокъ, такь какъ онѣ состояли изъ разныхь принадлежностей женскаго туалега; но онъ предварительно поставиль на прилавокъ свою жестяную чайницу и объявиль содержагельницѣ магазина, что тамъ было четырнадцать фунтовъ и два шилинга.

— Этого, быть можетъ, — сказалъ онъ, обращаясь къ мадамъ, — хватитъ на обмундировку моей маленькой п_л_е_м_я_н_н_и_ц_ы; a если не хватить, вы потрудитесь только с_в_и_с_н_у_т_ь, и мы покончимь разсчеты.

При словѣ «племянница», онъ бросилъ на Флоренсу многознаменательный взглядъ, сопровождаемый пантомимами, которымъ предназначалось выражатъ его непроницаемую таинственность. Посмотрѣвъ потомъ случайно на свои часы, — вѣрнѣйшее и хитро придуманное средство возбудить уваженіе къ своей особѣ — капитанъ поцѣловалъ свой крюкъ и, остановившись на улицѣ подлѣ магазимнаго окна поминутно выставлялъ свою огромную голову между лентъ и шляпокь, обнаруживая очевидное опасеніе, какъ бы Флоренса не скрылась куда-нибудь черезъ заднюю дверь. Но черезъ нѣсколько минутъ Флоренса явилась передъ нимъ съ узломъ, котораго объемъ весьма непріятно озадачилъ капитана, такъ какъ оиъ ожидалъ увидѣть огромный тюкъ закупленныхъ товаровъ и уже готовился нанять извозчика, чтобы тотъ взвалилъ его на свои плечи.

— Любезный капитанъ Куттль, — сказала Флоренса, — мнѣ не нужны были эти деныи, я ихъ не истратила. У меня есть свои.

— Въ такомъ случаѣ, моя радость, — возразиль капитанъ, опустивъ голову внизъ, — поберегите ихъ для меня до той поры, какъ я попрошу.

— Могу ли я держать ихъ тамъ, гдѣ онѣ всегда лежали y васъ?

Капитану очень не понравилось такое предложеніе, однако, онъ отвѣчалъ:

— Кладите ихъ куда угодио, моя радость, только умѣйте отыскать, когда понадобится. Мнѣ онѣ совершенно не нужны, и я, право, никакъ не могу понять, какъ я ихъ не зашвырнулъ куда-нибудь до сихъ поръ.

На минуту капитанъ погруженъ былъ въ легкое уныніе, но онъ мгновенно оживился при первомъ прикосновеміи къ рукѣ Флоренсы, и они воротились домой съ тѣми же предосторожкостями, здравы и невредимы. Отворивъ двери маленькаго мичмаиа, капитанъ нырнулъ въ нихъ сь такою чудною ловкостью, какая могла быть пріобрѣтена не нначе, какъ послѣ и вслѣдствіе продолжительпаго упражненія. Въ продолженіе утренняго отдыха Флоренсы, онъ успѣлъ сбѣгать на птичій рынокъ и уговорился съ дочерью пожилой леди, торговавшей курицами, чтобы она разъ въ день заходила въ магазинъ убирать комнату его прекрасной родственницы.

Передъ отходомъ ко сну, капитанъ упросилъ свою гостью скушать ломоть поджареннаго на маслѣ хлѣба и выпить рюмку накоричненаго глинтвейну, приготовленіе котораго было имъ доведено до послѣдней степсни совершенства. Затѣмъ, напутствуя ее благословепіями и всевозможными цитатами изь ветхаго и новаго завѣта, онъ повелъ ее наверхъ въ Соломонову спальню, но было на его лицѣ что-то тревожное и смутное, чего онъ никакъ не могъ скрыть.

— Прощайге, моя радость, — сказалъ капитанъ Куттль, останавливаясь на порогѣ ея комнаты.

Флоренса обратила свои губы къ его лицу и поцѣловала его.

Во всякое другое время капитанъ обезумѣлъ бы отъ такого доказательства признательности; но теперь онь посмотрѣлъ на ея лицо съ какою-то загадочною неловкостью и, казалось, неохотно собирался ее оставить.

— Бѣдный Вальтеръ! — сказалъ капитанъ.

— Бѣдный, бѣдный Вальтеръ! — со вздохомъ повторила Флоренса.

— Утонулъ прекрасный юноша, не правда ли?

Флоренса покачала головой и вздохнула.

— Спокойной іючи, высокорожденная барышня-дѣвица! — воскликнулъ капитанъ, протягивая свою руку.

— Благослови вась Богъ, мой добрый, несравненный другъ!