Переписка 1826-1837 - Александр Пушкин

Si la diplomatie n’est que l’art de savoir ce qui se fait chez les autres et de se jouer de leurs projets, Vous me rendrez la justice d’avouer que vous avez été vaincu sur tous les points.

Maintenant j’arrive au but de ma lettre.

Je suis, vous le voyez, bon, ingénu, […] mais mon cœur est sensib[le…] Un duel ne me suffit pl[us…] non, et quelque soit son is[sue, je ne me jugerai pas] assez vengé par la […] it Mr votre fils ni pas [son mariage qui aurait to]ut l’air d’une bonne [plaisanterie] (ce[qui, d’ailleurs,] m’embarrasse fort peu), ni [enfin] par la lettre que j’ai l’honneur de vous é[crire et] dont je garde la copie pour mon usage [particul]ier. Je veux que vous vous donniez la peine [de trouver] vous même les raisons qui seraient suffi[santes pour] m’engager à ne pas vous cracher à la fi[gure et à an]éantir jusqu’à la trace de cette misérable affaire, dont il me sera facile de faire un excellent chapitre dans mon histoire du cocuage.

J’ai l’honneur d’être, Monsieur le Baron,

Votre très humble et très obéissant serviteur

A. Pouchkine. [1499]

1295. A. X. Бенкендорфу. 21 ноября 1836 г. Петербург.

Monsieur le comte!

Je suis en droit et je me crois obligé de faire part à Votre Excellence de ce qui vient de se passer dans ma famille. Le matin de 4 Novembre, je reçus trois exemplaires d’une lettre anonyme, outrageuse pour mon honneur et celui de ma femme. A la vue du papier, au style de la lettre, à la manière dont elle était rédigée, je reconnus dès le premier moment qu’elle était d’un étranger, d’un homme de la haute société, d’un diplomate. J’allai aux recherches. J’appris que sept ou huit personnes avaient reçu le même jour un exemplaire de la même lettre, cachetée et adressée à mon adresse sous double enveloppe. La plupart des personnes qui les avaient reçues, soupçonnant une infamie, ne me les envoyèrent pas.

On fut, en général, indigné d’une injure aussi lâche et aussi gratuite; mais tout en répétant que la conduite de ma femme était irréprochable, on disait que le prétexte de cette infamie était la cour assidue que lui faisait M-r Dantès.

Il ne me convenait pas de voir le nom de ma femme accollé, en cette occasion, avec le nom de qui que ce soit. Je le fis dire à M-r Dantès. Le baron de Heckern vint chez moi et accepta un duel pour M-r Dantès, en me demandant un délai de 15 jours.

Il se trouve, que dans l’intervalle accordé, M-r Dantès devint amoureux de ma belle sœur M-elle Gontcharoff, et qu’il la demanda en mariage. Le bruit public m’en ayant instruit, je fis demander à M-r d’Archiac (second de M-r Dantès) que ma provocation fut regardée comme non avenue. En attendant je m’assurai que la lettre anonyme était de M-r Heckern, ce dont je crois de mon devoir d’avertir le gouvernement et la société.

Etant seul juge et gardien de mon honneur et de celui de ma femme, et par conséquant ne demandant ni justice, ni vengeance, je ne peux ni ne veux livrer à qui que ce soit les preuves de ce que j’avance.

En tout cas, j’espère, M-r le comte, que cette lettre est une preuve du respect et de la confiance que je porte à votre personne.

C’est avec ces sentiments que j’ai l’honneur d’être

Monsieur le comte,

Votre très humble et très obéissant serviteur A. Pouchkine.

21 Novembre 1836.[1500]

1296. Е. Ф. Канкрин — Пушкину. 21 ноября 1836 г. Петербург.

Министерство Финансов. Особенная Канцелярия По Кредитной части Отделение 3 Стол 1.

21 ноября 1836. № 6659 —Касательно принятия имения за долг государственному Казначейству.

Милостивый государь мой, Александр Сергеевич!

Касательно предположения Вашего, изъясненного в письме Вашем от 6-го сего ноября, об обращении принадлежащих Вам 220 душ в Нижегородской губернии, из коих 200 заложены в 40/т руб., в уплату 45/т руб. должных Вами Государственному Казначейству, имею честь сообщить, что с моей стороны полагаю приобретения в казну помещичьих имений вообще неудобными, и что во всяком подобном случае нужно испрашивать высочайшее повеление.

Имею честь быть с совершенным почтением

Вашим, милостивый государь мой, покорным слугою Гр. Канкрин

Его высок[о]б[лагородию] А. С. Пушкину

1297. Е. Ф. Канкрину. Около (после) 21 ноября 1836 г. Петербург. (Черновое)

Ответ, коим В.[аше] с.[иятельство] [1501] изволили меня удостоить, имел я счастие получить. Крайне сожалею, что способ, который осмелился я предложить, оказался [в глазах В.[ашего] с.[иятельства]] [1502] неудобным. Во всяком случае почитаю долгом [1503] во всем окончательно [1504] положиться на благоусмотрение В.[ашего] с.[иятельства].

Принося В.[ашему] с.[иятельству] искреннюю мою благод.[арность] за внимание, коего изволили меня удостоить, с глубочай[шим]

1298. А. Тардиф де Мелло — Пушкину. 22 ноября 1836 г. Париж

Monsieur,

Je profite d’une occasion pour Vous prier itérativement de vouloir bien me faire parvenir une Notice circonstanciée sur la Littérature Russe moderne et principalement sur la poésie dont Vous êtes le Victor Hugo. Je suis en mesure de publier un volume très important sur la Littérature de votre pays et vos lumières poétiques me serviraient plus que tout, à faire valoir cet ouvrage que je veux rendre européen. Votre réputation doit être occidentale, car le Russe, il faut vous l’avouer, n’a pas jusqu’ici retenti dans nos contrées. Vous devez être connu, Votre nom doit figurer à côté des Byron et des Lamartine; je me charge de ce soin à Paris; mais pour parvenir à ce but, il me faut des notices exactes sur les ouvrages anciens et modernes qui ont illustré votre patrie, une biographie de vos auteurs modernes. C’est beaucoup vous demander sans doute, mais je suis ici l’interprète de la France qui réclame des idées originales et surtout de ces idées slaves qui rajeunissent l’imagination francaise.

Ayez la bonté de me faire parvenir ces notes soit en Russe soit en français par la voie de l’ambassade ou par toute autre que vous jugerez convenable.

Je suis avec les sentiments les plus respectueux

Monsieur, Votre très humble et très obéissant serviteur A. — le Tardif

Rue Louis le Grand № 17.

Paris, le 4 Décembre 1836.

Адрес: Monsieur Monsieur Alexandre Pouschkine Conseiller d’Etat etc. etc. etc. à St. Pétersbourg [1505]

[Другой рукой: ] Милостивому государю статскому советнику Александру Пушкину в Санктпетербурге.

1299. Д. В. Давыдов — Пушкину. 23 ноября 1836 г. Москва.

Письмо твое с Шеншиным я получил. Досадно, что Данилевский отсекает целые периоды от статей моих. Что делать! Я однако ни слова не намекну ему о том; боюсь рассердить его. Он теперь пишет двенадцатый год; пожалуй с сердцов вычеркнит из него и дела мои.

Между тем признаюсь, — я обозрением его 1814 года довольно доволен. Происшествии изложены ясно, есть в нем документы неизвестные; конечно, ни одно выражение не берет на штыки читателя, зато всё сочинение проникнуто теплою любовью к России, что для меня варвара, человека без примеси русского, бог знает как усладительно, особенно при настоящем духе Общего Гражданства, разливаемого нашими школьниками-Ликургами с очками на носу и в батистовых рубашках. Но неужели нельзя хвалить русское войско [1506] без порицания Наполеона? Порицание это причиною того, что всё сочинение отзывается более временем 1812 года, слогом Сергея Глинки — когда ненависть к посягателю на честь и существование нашей родины внушала нам одни ругательства на него, — чем нашим временем, когда забыта уже вражда к нему и гений его оценен бесспорно и торжественно. А все эти выходки Данилевского для чего? Для того, чтобы поравнять в военном отношении Наполеона с Александром; будучи не в состоянии возвысить последнего до первого — он решился унизить первого до последнего и оттого похож на тех французов, которые при вступлении нашем в Париж, навезав веревку на шею бронзовой статуе великого человека, тащили ее с верха колонны на мостовую.

Ты спрашиваешь о Чедаеве? Как очевидец я ничего не могу сказать тебе о нем; я прежде к нему не езжал и теперь не езжу. Я всегда считал его человеком начитанным и без сомнения весьма умным шарлатаном в беспрерывном параксизме честолюбия, — но без духа и характера как белокурая кокетка, в чем я и не ошибся. Мне Строганов рассказал весь разговор его с ним; весь, — с доски до доски! Как он, видя беду неминуемую, признался ему, что писал этот пасквиль на русскую нацию немедленно по возвращении из чужих краев, во время сумашествия, в припадках которого он посягал на собственную свою жизнь; как он старался свалить всю беду на журналиста и на ценсора, [1507] — на первого потому, что он очаровал его (Надеждин очаровал!) и увлек его к позволению отдать в печать пасквиль этот, — а на последнего за то, что пропустил оный. Но это просто гадко, а что смешно, это скорбь его о том, что скажут о признании его умалишенным знаменитые друзья его, ученые Balanche, Lamené, Guisot [1508] и какие-то немецкие Шустера-Метафизики! Но полно; еслиб ты не вызвал меня, я бы промолчал о нем, я не люблю разочаровывать; впрочем спроси у Т[ургенева], [1509] который на днях поехал в Петербург, он может расскажит происшествие это не так, как я, и успокоит на счет Католички.

Ты хочешь печатать оставшиеся строки от Занятия Дрездена. Напрасно. Ты увидишь, как статья будет гола. Лучше я тебе пришлю какую-нибудь другую статью, а ты возврати мне эту. Впрочем как хочешь; всё отдаю на волю моему отцу и командиру. Только ради бога пришли мне копию с Занятия Дрездена, зачертя в ней карандашем всё то, что зачертила ценсура кровавыми чернилами. Да присылай скорее, без замедления, не клади в долгой ящик, у меня не осталось даже и черновой тетради. Прости.

Денис Давыдов.

23 ноября — Москва, на Пречистенке в собственном доме.

1300. П. А. Вяземский — Пушкину. Вторая половина ноября 1836 г. Петербург.

Можешь ли дать мне заимообразно первые десять томов Голикова на десять дней. Они мне нужны для справок по бумагам Петра Великого, которые хочу издать.