Статьи - Николай Лесков

Долго ли еще медицинское сословие будет поставлять адептов зла возмущающим душу бесчеловечным таинствам рекрутских присутствий? Долго ли сословие врачей будет позориться этими манипуляторами, этими сотрудниками общественных неправд, собратами меровых ундеров, этими слезопийцами несчастных матерей, жен и сирот? Вероятно, долго. Вероятно, до тех пор, пока существующая система рекрутского приема будет реформирована по добросовестным указаниям людей, коротко знакомых со способами, употребляемыми для того, чтобы брать взятки во имя закона, затмевать правду во имя законной правды и смеяться над законным контролем на законном основании. Законодателю трудно прозреть все уловки исполнителей, руководящихся принципом, что “закон — что конь, куда повернешь, туда и поедешь”. Мы утвердительно можем сказать, что на Руси не без людей, которые бы могли указать средства если не к совершенному уничтожению рекрутской взятки, то к значительному ограничению ее. Эх, метлу бы, метлу нужно в наши рекрутские присутствия.

<О СОИСКАТЕЛЯХ КОММЕРЧЕСКОЙ СЛУЖБЫ>

М<илостивый> г<осударь>! В то самое время, когда политико-экономическая наука отстояла наш век от нападок против промышленного и эгоистического направления, когда экономическая литература встретила, наконец, симпатию в кругу читающей русской публики, эта публика стала устно и печатно выражать свое негодование к неохотному сворачиванию молодых людей с бюрократической дороги на дорогу торговую, промышленную, ремесленную. Негодование это особенно выразилось против людей, стоящих или стремящихся стать в ряды чиновничьей прессы, к которой, вследствие исторических причин, все слои русского общества чувствуют одинаковое нерасположение. Чувство это, по-видимому весьма справедливое, в большинстве случаев так же неосновательно, как и упрек, делаемый нашему веку в эгоистическом, промышленном направлении, и я прошу у вас во имя правды дозволить мне при посредстве вашего органа заявить, что многие чиновники и дворянская молодежь, завоевавшая себе правильный взгляд на вещи, горячо сочувствуют торговым и промышленным интересам нашего отечества и пламенно желают быть деятелями на этом поприще. Таких людей, благодаря Бога, становится час от часа больше; все они с стремлением к честному заработку, хранят отвращение к самовознаграждению и рвутся к промышленному труду. Побуждения их честны, намерения добросовестны, искательства чужды предрассудков; но все эти побуждения, намерения и искательства — остаются только побуждениями, намерениями и искательствами, потому что люди, их питающие, не находят себе места на коммерческом поприще; потому что торговые деятели смотрят на всякого соискателя торговых занятий, не принадлежащего к купеческому роду и не выросшего в приказчичьей среде, как на человека, не способного к делу, “дворянчика”, “белоручку”. Пишущий эти строки по собственному горькому опыту знает, как много вредит дворянская кличка соискателю торговой службы, и может засвидетельствовать справедливость этой истины множеством примеров. Несмотря на некоторое знакомство с отечественною торговлею, невзирая на знание многих местностей родного края, он, открывая предложение на свой труд в промышленном кругу, встречал от представителей торговли только советы обратиться за приобретением мест чиновников для поручений или следователей, мест, к которым он не чувствует никакого призвания. Такова или почти такова участь большинства теперешних соискателей торговой службы из сословия людей, не способных к стоянию у хозяйской притолоки, обмериванью, обвешиванью и прочим приемам адептов нашей торговли, слывущих в известном кружке за новых людей — “дельцов”. Недостаток собственных капиталов и отсутствие правильного кредита в пределах, развитых Соединенными Штатами Северной Америки, делают у нас невозможным производство собственных оборотов человеку, не обладающему известным вещественным капиталом, и он часто с полным запасом капитала невещественного ходит от хозяина одного торгового дела к другому, прося работы, встречает везде отказы — взять его на испытание и, наконец, доведенный до голода и холода, делает уступку из своих убеждений — и поступает на другое поприще, к которому не расположен. Нет! общество увлекается благородным желанием подвинуть разночинную молодежь на служение честному промышленному делу и произносит слишком пристрастный суд над многими, не чуждыми идей нашего века. Русская литература, осмеивая Живоглотов, Сквозников-Дмухановских и прочих “озорников” и “надорванных”, остается в долгу перед людьми, которые отдали лучшие свои годы науке, собрали под своим черепом, как могли и как умели, сколько-нибудь полезных знаний и единственно силою обстоятельств, голосом голодного желудка втолкнуты на другую дорогу, на которой жалованья иногда недостает на чай и сахар. Я думаю, такие люди могут служить хорошими сюжетами для современного романиста.

То же самое встретим мы, если взглянем на людей, обращавшихся и к ремесленной дороге. Недавно одна бедная дама, не имея средств содержать в гимназии 14-летнего сына, который свободно читает и пишет по-русски, по-польски, по-французски и по-немецки, при моем посредстве отдала его одному киевскому книгопродавцу на пять лет для приучения к книжной торговле бесплатно. Зная замечательные способности этого мальчика и прекрасный его характер, я был уверен, что он будет очень полезен хозяину-книгопродавцу, не знающему ни одного языка, кроме малороссийского, и не имеющего никакого понятия о литературе; вообразите же мое удивление, когда мальчик на другой же день возвратился к матери с аттестатом не способного к делу, потому что “нам нужно, чтобы он и в магазине стоял, и сапоги почистил, и воды принес, и вынес кое-что из комнаты”. Отдали этого же ребенка кондитеру обучаться ремеслу, а тот его заставил у биллиарда партию считать да ножи чистить. Вот и учитесь ремеслу. Вот и отдайте вашего сына в мальчики, а другой возможности учиться для бедных людей пока еще не имеется!

Да! не заслуживают миллионной доли того упрека люди, могущие быть промышленниками и ремесленниками, за то, что они бьются к канцелярскому столу, как к благотишному пристанищу, какой по всей справедливости должен быть выражен современным представителем промышленного и ремесленного сословий. Эти охранители старых форм, при которых торговец и ремесленник создавался, переходя метаморфозы “мальчика”, “молодца” и наконец “приказчика”, с каким-то злорадством заграждают людям неторгового происхождения дорогу к промышленной деятельности. Они с каким-то удовольствием ставят “дворянчиков” в унижающее положение, доводят их до возмущения и после глумятся над их неспособностью. Где же их собственная способность, и чем заявляют свою специальность те, которые им годны? Какую работу образованный и трудолюбивый дворянин выполнит хуже неуча, готового марать свои руки хозяйским добром на все возможные способы? Белоручки между людьми, ищущими работы и хлеба, перевелись; это эпитет, выдуманный клеветниками, людьми, привыкшими драть с одного вола две шкуры и, покупая труд, думать, что они купили и личность.

Да замедлит же упрек общества тем, кто, не имея призвания к чиновничеству, болтаются без места, и да падет он на тех, кто поставил себе правилом без всякого разбора и испытания не допускать ни к какому делу людей, не выросших за прилавком! Не должно забывать, что в России, где тысячи промышленных дел ждут человека, человек очень часто не находит дела, без видимой к тому с своей стороны вины.

5 августа 1860 г.

НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ПОЛИЦЕЙСКИХ ВРАЧАХ В РОССИИ

Это уж так самим Богом устроено, и волтерианцы напрасно против этого восстают.

Говоря о полицейских врачах русского царства, мы будем говорить о врачах, известных у нас под названием “городовых и уездных”. Посвятим несколько слов определению быта и значения этих медицинских чиновников, достойных тщательного и глубокого изучения. Городовой и уездный врач, как зоологический человек, нуждается в пище, питии, крове, одежде и во многом другом, из предметов первой потребности. Кроме того, он иногда бывает отцом семейства. Для удовлетворения всех его нужд и всех нужд членов его семьи, если ему посчастливилось обзавестись ею, казна определяет ему 200 рублей серебром годового содержания, которым многие из них не пользуются, оставляя его управским милостивцам. Практика — удел весьма немногих из этих врачей, а в больших городах она вовсе не выпадает на их долю, потому что общество, не без основания, не верит их знаниям и не обращается к их помощи везде, где есть возможность найти другого врача. А как такая возможность увеличивается параллельно численности обитаемого места, то очевидно, что чем люднее город, в котором сидит данный городовой врач, тем более он должен страдать от конкуренции в медицинской практике, тем менее для него шансов к врачебному заработку. Стало быть, в больших городах, особенно университетских, где практикуют многие профессора медицинского факультета и где, кроме того, есть множество молодых врачей, очень падких на практику, положение городовых врачей должно быть несравненно хуже положения их собратий, живущих в уездных и небольших губернских городах, — особенно если примем во внимание, что все врачебные управы — родные сестры и что кодекс их положений хотя скверно скроен, но крепко сшит, так что ни один дерзкий не может идти против определенной им дани. Но, несмотря на это, на деле выходит, что чем более, многолюднее и развитее в коммерческом отношении город, тем богаче его городовой врач, тем равнодушнее он к практике и нередко смотрит на нее с совершенным презрением.