Свободное владение Фарнхэма - Роберт Хайнлайн

— О, конечно, нет! Я бы никогда не осмелилась подать прошение.

— Хм…

Хью знал, что разрешение учиться читать не мог дать даже Мешток. Требовалось вмешательство самого их Милости и обязательное расследование причин такой необходимости. Подобная просьба могла еще больше утончить и без того очень тонкую нить, связывающую Хью с Барбарой, окончательно лишив его надежды на воссоединение с ней.

Но… черт возьми, мужчина должен быть всегда мужчиной!

— У меня здесь есть свитки и экран. Ты хотела бы научиться читать?

— Да защитит нас Дядя!..

— Не поминай Дядю. Если хочешь и если можешь держать свой маленький язычок за зубами — я научу тебя. Чего ты так испугалась! Необязательно сразу решать. Скажи мне, когда надумаешь.

Киска не проговорилась. Умалчивать она тоже боялась, но инстинкт самосохранения подсказывал ей, что если она доложит об этом, то ее безоблачное счастье может кончиться.

…Киска стала для Хью чем-то вроде семьи. Она ласково провожала его на работу, вечером с улыбкой встречала, беседовала с ним, если ему того хотелось, и никогда не заговаривала первой. Вечера она обычно проводила перед телевизором — вернее, так называл его Хью, — это и в самом деле было телевидение: цветное, трехмерное, но без привычных строк, работавшее на принципах, которых он не понимал. Передача начиналась ежевечерне после молитвы и продолжалась до отбоя. Большой экран был установлен в холле, где собирались слуги, а несколько малых экранов располагались в комнатах старших слуг. Хью проявлял к нему любопытство, надеясь лучше понять общество, в котором ему предстоит жить.

Посмотрев телевизор несколько раз, он решил, что с таким же успехом можно стараться понять жизнь Соединенных Штатов по многосерийному фильму «Пороховой дымок». Передача оказалась крикливой мелодрамой с действием, выдержанным в духе китайского театра. Похоже было на то, что верный слуга славно гибнет, спасая жизнь своему Повелителю. По понятиям подлестничного мира, телевизор служил вторым по значению развлечением после «счастья». Для Киски это было истинное удовольствие.

Обычно она смотрела его, не вынимая изо рта своей жвачки и издавая сдавленные восклицания, боясь отвлечь Хью. После окончания передачи она радостно вздыхала, принимала свою порцию «счастья» с изъявлениями величайшей благодарности, касалась на прощание рукой лба и отправлялась спать. Хью нередко засиживался допоздна.

Он очень много читал — каждый вечер (если только Мешток не наносил визита) и половину следующего дня. Он, конечно, отрывал время от переводов для их Милости, но никогда не злоупотреблял этим. Ведь работа была единственной надеждой на будущее. Он понимал, что если хочет делать достаточно понятные переводы древних текстов, то должен хорошо разбираться в современной культуре. В Летнем дворце была хорошая библиотека, и, когда он заявил, что для работы ему необходимо иметь к ней доступ, Мешток все устроил.

Но истинной его целью было не улучшение качества переводов, а стремление понять, что случилось с ЕГО миром и почему возник ЭТОТ мир.

Поэтому в его экране для чтения постоянно был заряжен какой-нибудь свиток. Принцип печатания на свитках он нашел просто-таки восхитительным. Он превращал старую систему чтения переплетенных листов в принципиально новую и куда более эффективную систему считывания. Для чтения было всего-навсего необходимо опустить в читающее устройство сдвоенный цилиндр, включить устройство и смотреть на экран. Буквы бежали перед глазами с определенной скоростью, и, когда строчка доходила до конца, цилиндры начинали вращаться в обратном направлении, давая возможность читать следующую строчку, которая была напечатана по отношению к первой вверх ногами.

Глаза не теряли времени на возвращение к началу следующей строчки. Зато скорость воспроизведения текста на читающем устройстве можно было регулировать, сообразуясь с собственной возможностью воспринимать его. И по мере приобретения опыта Хью увеличивал скорость все больше и больше и мог читать уже в несколько раз быстрее, чем по-английски.

Но он не находил того, что искал.

Где-то в прошлом различие между фактом, выдумкой, историей и религиозными писаниями, казалось, стиралось. Даже после того как он выяснил, что война между Востоком и Западом, забросившая его сюда из собственного столетия, датировалась здесь 708 годом до Великого Изменения, он все равно с трудом находил соответствие между миром, который был ему когда-то знаком, и «историей», заключенной в свитках.

Описаниям войны еще можно было верить. Сам он был свидетелем только первых ее часов. Свитки давали возможность узнать, как примерно разворачивались события далее: ракетно-бомбовые удары, которые именовались «блестящим превентивным ударом» и «массированным ударом возмездия», стершие с лица Земли города от Пекина до Чикаго и от Торонто до Смоленска; огненные смерчи, причинившие ущерб в десятки раз больший, чем бомбы; нервный газ и другие OB уничтожили тех, кого пощадили пожары и болезни.

Осуществление всего этого сделали возможным башковитые ребята, на которых те работали, даже и не подумали предотвращать все это, будто бы забыв о нависшей опасности. Просто башковитые ребята делали все, что заказывали им их боссы.

Нет, напомнил он себе, он никогда не считал, что «лучше красный, чем мертвый», не считает так и теперь. Нападение было на сто процентов односторонним, и он не жалел ни об одной мегатонне «массированного удара возмездия».

Но что было, то было. Свитки поведали об уничтожении всего Северного полушария.

А как же насчет остального мира? В свитках говорилось, что в Соединенных Штатах ко времени войны негры находились на положении рабов. Значит, кто-то выкинул целое столетие истории. Сознательно или нет? Не явилось ли это следствием путаницы и отсутствия сведений? Насколько ему было известно, в Смутное время, на протяжении почти двух столетий, по всему миру пылали костры из книг. Сожжение книг продолжалось даже и после Изменения.

Было ли это утраченной историей, как история Крита, например? Или жрецы сочли, что так будет лучше?

А с какого момента китайцев стали считать «белыми», а индусов «черными»? Конечно, если судить исключительно по цвету кожи, то китайцы и японцы были такими же светлокожими, как и любой средний белый его времени, а индусы так же темнокожи, как и африканцы. Но тогда антропологическое деление народов было совсем иным.

По всей вероятности, имелся в виду только цвет кожи. История утверждала, что белые, со своими дурными наклонностями, уничтожили друг друга почти окончательно… оставив в наследство Землю простодушной, душевной, милосердной темной расе, Избранной расе Великого Дяди.