Империя проклятых - Джей Кристофф

Шшух.

V. Среди волков

В ту ночь смерть ходила так близко от нас, что мы чувствовали ее тень.

Мы все понимали, как сильно рискуем, как глубоки эти воды. И легион душ во мне нестройным хором исполнял песнь предупреждений, перекрикивая друг друга и звуча полной какофонией. Тело мы прикрыли одеждой какого-то мертвеца, лицо замотали тряпками, а вместо плаща накинули вытертое до ниток одеяло. Кожа у нас стала совсем тонкой и потрескалась – слишком мало краски и слишком много холста, – она сохраняла серый оттенок после ужасного поцелуя огня. Мы и раньше приближались к берегам ада, но такого страха я не испытывала никогда: так много поставлено на карту и так много вражды и ненависти между нами.

Брат.

Костры войска закатных плясунов были едва видны тлеющими искрами среди бури: сотни крошечных огоньков усеивали горный хребет над лесом мертвых деревьев – далеко-далеко, чтобы Черносерд не дотянулся. Мы уловили запах крови и мяса, меха и кожи, увидели тени монстров, припавших к земле у этих костров. Мы слышали обрывки пения волынки под завывания ветра, густой оссийский акцент и хруст снега под легкими шагами далеко от нас. Слева. Справа. Позади.

– Я пришла с миром! – прошипели мы, и в моей руке затрепетала тряпка, которая когда-то, давным-давно, вероятно, была белой.

Заскрипели луки. Завыл ветер. Никто не произнес ни слова.

– Я хочу поговорить с Габриэлем, Черным Львом Лорсона!

Тогда вокруг нас раздались шаги, и сквозь пелену снега мы мельком увидели женщин, обвешанных ветками ежевики, с ясеневыми луками в руках. Вперед вышла одна из них, ростом около шести с половиной футов, грозно замаячив в темноте. Уродливая такая зверюга: с широкими плечами и могучими руками, с черными как ночь волосами, заплетенными в косы убийцы. Кожа разрисована спиралями крови, оставшимися с лунных времен, лицо почти звериное – даже не лицо, а морда, как у медведя: карие глаза без белков, заостренные, покрытые шерстью уши, сидевшие слишком высоко на черепе, а одно наполовину отсутствовало. Предплечья покрывала темная шерсть, а пальцы заканчивались когтями, похожими на изогнутые кинжалы.

– Назови свое имя, мэб’лейр-кровопивец, – потребовала закатная плясунья. – И только одну причину, по которой мы не должны превратить тебя в пепел прямо здесь и сейчас.

– Меня зовут Селин Кастия, ведьма плоти, – ответила я. – Я сестра Габриэля де Леона. И если этого вам недостаточно, чтобы позволить мне пройти… – мы порезали себе ладонь и взмахнули запястьем, чтобы призвать клинок из крови, – я могу просто убить вас всех на месте и все равно пройду.

Тетива у луков загудела, туго натягиваясь, и мы встретились взглядом с предводительницей, пока у меня в голове нарастал разлад. Конечно, это был чистый блеф – если бы они попытались покончить с нами, мы бы просто развеялись по ветру, прежде чем их стрелы успели достигнуть цели. Но мы знали, что воины, подобные этим, восхищаются доблестью, а не жеманством, и я тихо молилась, чтобы имя Габриэля помогло нам преодолеть остаток пути.

Медведица нахмурилась, обнажив кривые зубы, надолго уставившись на меня пристальным взглядом, но потом хмыкнула и жестом пригласила следовать за ней. Одна из лучниц тихо зашипела, нацелив стрелу в наше мертвое сердце.

– Ты доверяешь мэб’лейру, Бринн? Откуда нам знать, что она та, за кого себя выдает?

Зверюга усмехнулась, оглядывая меня с ног до головы.

– С таким самомнением? Она точно его кровная сестра…

И когда та, которую звали Бринн, уверила недоверчивых стражниц, что мы пришли повидаться со Львом, нас повели вверх по склону. Я только читала о закатных плясунах в библиотеке мастера Вулфрика, но никогда не видела их воочию, за исключением Фебы а Дуннсар, и хотя среди их легиона были обычные люди, меня поразило то, как ужасно их языческая магия исказила остальных. Через пламя костров на нас смотрели отвратительные особи: верзилы из мышц, зубов и когтей, полулюди-полузвери. В свете костров сверкали хищные глаза, мелькали заостренные уши, хвосты и острые зубы, лица украшали спирали лунной крови, дающей им силу земли и богинь одновременно.

Прогуливаясь по этому бестиарию, мы сотворили знак колеса.

Нас привели к шатру в центре лагеря, увешанному знаменами дюжины языческих кланов. Прорычав нам «стоять», та, которую звали Бринн, шагнула внутрь, оставив нас в окружении злобного зверинца. Казалось, у нас за спиной собралось все войско горцев: сверкали клинки и клыки, а из пастей и ртов на холоде поднимался пар.

Мы услышали рык, и кто-то окликнул моего брата по имени. И он в мгновение ока оказался передо мной, откинув полог шатра, с обнаженным проклятым клинком в руках.

Глаза горели красной яростью, клыки обнажились, и когда он шагнул ко мне, в голове у него была только одна мысль – убить меня.

– Успокойся, брат, – закричали мы. – Меня послала Диор!

Его ярость поутихла, но лишь на каплю, слишком сильно он был разгневан. Если бы в нем не текла наша кровь, кто знает, что бы он мог натворить? Для него не имело значения, что я бы никогда не подвергла себя такой опасности без веской причины.

Последняя лиат покачала головой и вздохнула.

– Мой брат всегда слушал свое сердце, а не голову.

– Вот уж точно, ни к одной из своих голов он не прислушивается, – ухмыльнулся Жан-Франсуа, делая наброски в книге.

Селин обратила на историка свой испепеляющий взгляд, черный, как воды между ними.

– Твое желание его заполучить достойно сожаления, грешник. Ты же знаешь, что он убьет тебя в мгновение ока, если ему представится такая возможность? Как так получается, что люди смотрят на моего брата и видят только то, что хотят? Как получается, что он живет, пленяя и очаровывая всех и каждого, а мне досталось вот это?

– Ты говоришь так, будто ненавидишь его, – задумчиво произнес Жан-Франсуа, работая над портретом Селин, стоящей среди моря закатных плясунов. – И все же в основе твоей ярости лежит преступление, в котором его никак нельзя винить. Можно посетовать на невезение – это понятно, мадемуазель Кастия, но возлагать вину за прихоть небес на смертного…

Историк улыбнулся, и его темные глаза блеснули.

– Ну… с вашей стороны это несколько нечестиво, мадемуазель.

– Ты не понимаешь, – прошептала она. – Не знаешь. Чего он мне стоил.

– Мне, – ответил историк. – Не нам. Вы как-то странно используете множественное число – каждый раз по-разному. Иногда вы говорите о себе как о многих, а иногда – только как о Селин. Простите, но из-за этого вы кажетесь несколько… несбалансированной, неуравновешенной. И, что еще хуже,