Магнетрон - Георгий Бабат

В апреле 1942 года, во время артиллерийского обстрела Ленинграда, был поврежден лабораторный корпус нашего завода. Нина Филипповна Степанова находилась в здании, и ее ранило осколками. Когда ее перевязали, она пришла в себя и попросила пить. Первое, что попало под руку — фарфоровый тигель, — мы наполнили водой.

— Товарищи, — сделав несколько глотков, сказала Нина Филипповна, — нельзя же тиглями из бесщелочного фарфора пользоваться как чашками для питья. Берегите лабораторную посуду!

Ранения Нины Филипповны не были тяжелыми. Но для организма, в течение многих месяцев существовавшего на скудном ленинградском пайке, довольно было небольшого толчка.

Инженер Степанова скончалась на наших руках.

Профессор Петр Андреевич Болтов с конца 1941 года перестал уходить домой. Он поселился в химической лаборатории завода и вел там, несмотря на голодные отеки, свои исследования. Именно в те месяцы Петр Андреевич дописал свою замечательную монографию по газопоглощающим материалам. В мае 1942 года Петр Андреевич Болтов перестал работать в химической лаборатории. Петр Андреевич умер.

Он умер в светлый, теплый весенний день. В ту пору Ленинград все еще был в блокаде, вражеская артиллерия варварски обстреливала город. Но нормы на хлеб и на другие продукты питания были уже увеличены. В тот день в заводской столовой выдавали дрожжевой суп — пивные дрожжи, разведенные в теплой кипяченой воде. Петр Андреевич попросил Зинаиду Никитичну Заречную, когда она будет обедать, взять его порцию в кружку и принести в лабораторию. Вернувшись из столовой, Заречная застала Петра Андреевича сидящим на своем обычном месте за письменным столом, но поза его показалась ей странной. Она подошла ближе и увидела, что у его ног валяется разбитая чернильница и облитые чернилами, упавшие со стола несколько книг. Зинаида Никитична так растерялась, что стала поспешно собирать с пола книги, вытирать чернила. В числе других она подняла также и томик Ленина с надписью, когда-то сделанной Артюховым: Спокойствие прежде всего.

Мы похоронили Петра Андреевича в его черном потертом сюртуке, на лацкане которого были прикреплены значки дореволюционных спортивных обществ, звездочка с надписью «Отличнику электровакуумной промышленности» и золотая медаль — приз за точную стрельбу парижского тира «Гастинн-Ренет».

Пропал без вести неунывающий Гайк Гошьян. Он присылал нам с Ленинградского фронта свои фотографии то с усами, то без усов, то в стадии отращивания бороды.

Клянусь своей бородой, — писал он в последнем полученном нами письме, — не успею я и усов сбрить, как фашисты будут биты. Их гибель в них самих, в их растленном фетишизме своей нации, в их ненависти к людям других наций…

В декабре 1943 года на первой странице заводской многотиражки мы увидели портрет бывшего техника КБ-217 Соркина. Фотография была взята в траурную рамку. Подпись гласила:

«В госпитале после тяжелых ожогов скончался командир танка „Владимир Маяковский“ Александр Михайлович Соркин. посмертно награжденный медалью „Золотая Звезда“, званием Героя Советского Союза».

А ниже было напечатано письмо, которое незадолго до смерти Саня прислал на завод.

Дорогие друзья, — писал он, — я счастлив, что могу говорить с вами. Я многое повидал на фронте. Но самое страшное я пережил не в бою, дорогие товарищи. Самое страшное было, когда мой танк прорвался сквозь укрепления на подступах к городу Гомель. Гусеницы моего танка прошли по рыхлой, как мы думали, вспаханной земле. Но то была не вспаханная земля, а наспех засыпанный ров, куда сотни граждан нашего Советского Союза были брошены и похоронены заживо.

Я уроженец Гомеля, дорогие товарищи!

Я вышел из танка, поклонился этой земле и взял в горсть сухой комок. Товарищи! На этой насыпи, с которой я взял горсть сухой земли, лежала, широко раскинув руки, кукла с оторванной головой. А рядом валялся большой лакированный мяч, одна половина синяя, другая красная. Дорогие друзья! Точно такой мяч я послал в Гомель в 1941 году своей племяннице. Такой мяч был мечтой ее жизни. 1 декабря 1943 года ей исполнилось бы пять лет.

Мяч, который я поднял с земли, возможно, принадлежал другому ребенку. Тот ребенок, как и та девочка, которая до последней минуты прижимала к себе безголовую куклу, как и сотни других таких же невинных детей, были брошены в общую могилу.

Товарищи! У меня было много родных. Мы были веселая, дружная семья. Отец, говорят, покидая дом. ни о чем не сожалел. «Со мною, — говорил он, — моя жена, и мы идем с нею рука в руку, как шли всю жизнь. Со мною мое уменье, мое ремесло. И этого-то уж никто у меня не отберет». Он был часовых дел мастером и, уходя из дома, взял с собою только свои инструменты: лупу, пинцеты, пружинки для ручных часов… Позже, когда отец понял, куда ему предстоит идти об руку со своей женой, вместе со своими внуками, родными, соседями, он говорят, сказал: «Ноши ребята на фронте. Они еще будут здесь».

Да! Мы пришли сюда. И мы полны решимости идти до конца, идти, куда нам прикажет наша партия, наша Родина. И мы будем делать то дело, которое нам поручено, мы будем биться за торжество наших высоких идей до полной победы.

И я хочу до этой победы дожить. Я хочу жить, потому что у меня есть Родина, есть партия и есть наш завод, товарищи! Завод, на который я пришел еще мальчишкой. И я богаче, я сильнее тех сволочей, на которых иду вместе со славным экипажем моего танка, с моей частью, с моим полком.

Младший лейтенант Александр Соркин.

Погиб в бою, при испытании на ночном истребителе одной из локационных установок с магнетронным генератором, Петя Мухартов. Командиром соединения, где проводились испытания, был Герой Советского Союза гвардии майор Константин Ильич Мухартов. Он не отказал Пете в просьбе лететь первому. Костя считал, что, посылая в трудный полет любимого брата, поступает согласно традиции семьи Мухартовых: не уклоняться от опасности, рисковать ради пользы дела.

Собираясь в этот полет, Петя, смеясь, говорил Косте:

— Расчета нет сидеть мне на земле, когда у меня брат командир!

— И вообще у тебя папашин характер, — отозвался Костя, — очень любишь ты быть на виду у начальства…

Это был их последний разговор.

Пятнадцать минут спустя офицер наблюдения принял сигнал:

— Не вижу цели, дайте курс!

Больше сигналов от Пети не приходило. Напрасно радиолуч штабной станции наведения шарил по ночному небу.

Самолет Пети был снабжен прибором я свой, который, приняв сигнал своей наземной станции обнаружения, посылает в ответ условный кодированный сигнал: я свой!

Прошла минута, другая… Но сигнал не появлялся на экране штабной станции…

В течение получаса офицер наблюдения повторял в микрофон:

— Второй, отвечайте, не слышу вас… второй, отвечайте…

Но ответа не было.

Между тем на бланке станции наведения растет синяя линия — путь врага. Она изгибается то вправо, то влево. Враг хитрит, но план его ясен. Он идет на погруженный во тьму большой промышленный город. Слышны тяжелые удары орудий. Зенитные батареи выполняют свой долг. Но враг идет на предельной высоте. Вероятность попадания во вражеский самолет мала.

Командир соединения истребителей Константин Мухартов приказывает подняться Игорю Жукову. Только его самолет снабжен такой же опытной локационной установкой, какая была на самолете Пети.

Игорь бежит к самолету. Шнур с вилкой болтается за его спиной. К горлу привязаны тесемкой маленькие капсулы ларингофона. В кабине истребителя так шумно, что речь, звучащая в обычном микрофоне, будет заглушена.

Константин Мухартов пожимает Игорю руку. Их взоры встречаются. Игорь и Петя одногодки. Они были дружны с детства… Не так давно они бегали вместе на соревнованиях заводской спортшколы…

Задернут прозрачный колпак над головой Игоря. Шнур от шлема включен в гнездо. Мотор работает. Взлетает зеленая ракета. Истребитель уходит, исчезает из поля зрения Кости Мухартова, как исчез незадолго до этого ястребок Пети…

Командир становится за спиной офицера наблюдения. Красная линия на бланке идет на встречу с синей. Офицер прокладывает путь Игоря, как он совсем недавно прокладывал путь Пети.

Тонкая красная линия неуклонно сближается с синей. Десять километров в минуту проходит истребитель Игоря. Но здесь, на бланке станции наведения, красная линия удлиняется невыносимо медленно. Офицер наведения приближает микрофон ко рту и отрывисто командует:

— Дайте радиус! Дайте радиус!

Это условный сигнал ночному истребителю. Игорь понимает, что находится перед невидимой ему целью. Теперь следует включить локационную установку.