Семь месяцев бесконечности - Виктор Боярский

Радиосвязь была отменной, что и неудивительно при таком небольшом расстоянии до Востока, когда можно было, казалось, переговариваться без помощи радио. И надо сказать, мы с Саней пришли почти к такому способу общения, когда выяснилось, что координат наших нет. Был молниеносно разработан план «Иван Сусанин». В соответствии с этим планом в 10 часов вечера Саня должен был сделать три выстрела вверх из ракетницы осветительными ракетами.

Я в это время должен был занять наблюдательную позицию на нартах с биноклем и компасом и попытаться засечь направление на станцию. Конечно, шансы на успех были невелики, учитывая расстояние и главным образом высокую освещенность горизонта, но это был хоть какой-то шанс. До десяти еще было время и я вернулся в палатку, где застал ужасную картину полного разложения вверенного мне личного состава. Кейзо, тяжело дыша, лежал поверх спального мешка головой к выходу, а на примусе стояла совершенно пустая кастрюля из-под риса. Я сразу все понял. Мой юный друг, не справившись с аппетитом, прикончил все приготовленное им блюдо и теперь от переедания не в силах был даже говорить. Я посоветовал бедняге выйти на улицу и немного растрястись. Кейзо только что-то простонал в ответ, однако я сумел его заинтересовать зрелищем предстоящего фейерверка и даже помог ему выбраться из палатки. Пока я высматривал в северной части горизонта что-либо похожее на ракеты, Кейзо, согнувшись, кружил вокруг нарт, на которых стоял я. Ни у него, ни у меня ничего не получилось. В 10.15 состоялась контрольная связь с Востоком. «Ну, как? — спросил Саня. — Видел?» — «Нет, — отвечал я. — А ты стрелял?» — «Да», — сказал Саня. Эксперимент не удался. Оставалось ждать завтрашнего утра — может быть, оно принесет долгожданные координаты? Саня обещал встретить нас на снегоходном тягаче километрах в восьми-десяти перед станцией. «Не испугаются ли собаки тягача и ракет?» — спросил он. Я сказал, что скорее всего нет. Вообще чувствовалось, что собакам необходим был отдых. Тяжелая поверхность, особенно в последние дни, совершенно их измотала, а кроме того, общую усталость усугубляли еще возникшие у некоторых собак проблемы с лапами. Я имею в виду отросшие от постоянного движения по сравнительно мягкой поверхности когти. Ломаясь у основания, они вызывали болезненные ощущения и даже хромоту. Мы решили сделать им маникюр с помощью больших ножниц, которые рассчитывали отыскать на Востоке. Лагерь в координатах: 78,77° ю. ш., 106,69° в. д. Если бы я мог знать эти координаты тогда, вечером 17, или хотя бы утром 18! Тогда, возможно, я бы с большим основанием мог говорить, что именно я нашел Восток, а не Восток нашел нас…

По установившейся за последние дни традиции я принес на утреннюю радиосвязь в палатку Этьенна и Дахо кастрюлю жареной картошки. И вновь — уже, увы, по традиции — сама радиосвязь не принесла никаких новостей относительно координат. Продолжал следовать прежним курсом. Вся надежда на то, что мы увидим самолет, который должен был прийти на Восток в 10.30. Саня сказал, что попросит пилота взлететь над станцией, дать круг и снова приземлиться, чтобы указать нам ее местонахождение. Как назло, сегодня с утра северная сторона горизонта закрыта сплошной дымкой, поэтому надежды на то, что мы сможем увидеть Восток издалека, почти нет. Часов в одиннадцать шедший за мною Джеф закричал: «Смотрите, самолет!» Я оторвал глаза от компаса, который продолжал время от времени изучать, и посмотрел туда, куда указывал Джеф. Действительно, градусах в пятнадцати слева по курсу я заметил знакомый темный силуэт Ил-14 — старейшины нашей полярной авиации. Эти еще до недавнего времени совершенно безотказные машины вот уже свыше тридцати лет бессменно работали в небе Арктики и Антарктики и давно уже стали для всех нас, посвятивших свою жизнь полярным исследованиям, своеобразным символом и неотъемлемой частью полярного пейзажа. А полярные летчики, изучившие эту машину до последнего винтика, умели подчинять себе все ее малейшие капризы и порой выжимали из нее то, что она никак не должна, да и не могла выполнять по всем своим характеристикам. Мне повезло: я в своей жизни встречался со многими замечательными полярными летчиками, из которых мне больше всего запомнились в Арктике Лев Вепрев, а в Антарктике Виктор Голованов.

Да, это был Виктор Голованов. Самолет сделал круг, затем снизился, скрывшись на несколько мгновений в застилавшей горизонт дымке, вырвался из нее и, различимый вдалеке только благодаря блестящим на солнце плоскостям, на небольшой высоте ушел на северо-восток к Мирному. Теперь мы знали, где находится Восток. Пришлось повернуть на 15 градусов влево. Еще через полчаса, совершенно неожиданно и незаметно подкравшись к нам с северо-востока, появился маленький, пузатый, похожий на пчелку самолет Ан-28, проходивший в Антарктиде первые летные испытания для того, чтобы в будущем заменить уходивших на пенсию Ил-14. Словно на показательных выступлениях в каком-нибудь авиасалоне, самолет проделал буквально над нашими головами несколько фигур полувысшего пилотажа, из чего я заключил, что на борту не только летчики-испытатели, но и кто-то из полярников, а иначе бы полувысшим не обошлись. Покружив немного, самолет развернулся и ушел в сторону Востока, еще раз показав нам направление. Вскоре мы увидели знаменитые минареты Востока — высокие ажурные алюминиевые мачты для антенн, поставленные несколько лет назад американцами. Ученые из США традиционно работали вместе с нашими в области исследования распространения радиоволн, а Восток, находящийся в точке Южного геомагнитного полюса, был уникальным местом для выполнения подобных исследований. Потом в 1975 году в связи с некоторым охлаждением отношений между СССР и США сотрудничество это было прекращено, а мачты остались стоять до лучших времен, и сейчас они помогли нам увидеть станцию издалека и, таким образом, продолжали играть свою роль в деле укрепления международного сотрудничества в Антарктике.

Через четыре часа мы входили на станцию Восток. Мое внимание привлек стоявший в стороне, как мне показалось, чуть ли не дыбом, большой снегоходный тягач «Харьковчанка» — один из тех двух, которые должны были сопровождать нас от Востока до Мирного. Я вспомнил, что Саня по радио обещал мне встретить нас перед станцией на тягаче, но Восток был уже перед нами, а Сани с тягачом что-то не было видно. Я обернулся и прокричал Джефу, что хорошо бы подойти к тягачу поближе и узнать, не нужна ли помощь. Мы свернули к нему и, только приблизившись на расстояние около 100 метров, увидели, что тягач не стоит, а буквально плывет в глубоком снегу. Тонкой, спасительной для нас корочки наста оказалось явно недостаточно для такой огромной махины. Из кабины тягача гроздьями посыпались люди в унылых, темных одеждах — это были полярники станции Восток, спешившие нам навстречу, но завязшие в зыбучих снежных песках. Увидев, как мы легко передвигаемся по снегу, абсолютно не проваливаясь, восточники воочию убедились в преимуществе гужевого транспорта перед автомобильным на нехоженых трассах внутренней Антарктиды. Мы обнялись с Саней. Встреча, о которой мы мечтали, когда я провожал его на зимовку осенью 1988 года, состоялась, и именно там, где мы хотели, — на станции Восток. Лица восточников казались немного бледноватыми (эта бледность, обычная после долгой и трудной зимовки, еще более подчеркивалась безрадостным цветом одежды). Остальные, не поместившиеся в тягач полярники собрались перед зданием кают-компании, украшенной флагами государств-участников «Трансантарктики». Сегодня перед выходом Этьенн все-таки уговорил Уилла снять флаги с нарт, и тот с видимой неохотой согласился. Перед кают-компанией была расчищена от снега небольшая площадь, на которой собрались восточники. Рядом со входом в кают-компанию стояли огромные сани, нагруженные брикетами снега для нужд камбуза. Вода на Востоке — большая ценность. Для того чтобы заготовить воду для кухни, практически весь состав станции, вооруженный пилами и лопатами, выходит на снегозаготовки. На станции существуют даже специальные снежные карьеры. Работа эта здесь на высоте очень трудна, особенно зимой, когда температура опускается до минус 80–85 градусов.