Семь месяцев бесконечности - Виктор Боярский

В моей жизни тоже произошли большие перемены. Я перебрался в пирамидальную палатку Джефа. Какой же тесной она показалась мне после простора купольной! Мой большой спальный мешок, а я, в отличие от Джефа, использовал больший из двух входящих в комплект спальных мешков, едва-едва уместился вдоль стенки палатки. Джеф, который за полгода обжил свою палатку, полностью вписывался в ее интерьер, и его все вполне устраивало. Между нашими спальными мешками оставался только небольшой проход, в котором стояли два фанерных ящика с продовольствием (Джеф оказался единственным из всех трех наших каюров, кто не поддался панике и не выбросил ящики во время кризиса на Антарктическом полуострове) и примус. Но теснота была не главным, с моей точки зрения, неудобством этой палатки. Главным же неудобством была входная дверь, которая представляла собой, как вы помните, длинный рукав, расположенный примерно в полуметре от пола. Если раньше я не мог без смеха смотреть на продолжительные и мучительные процессы входа и выхода моих товарищей из этой палатки (наблюдая со стороны, как из рукава появляется сначала голова, а потом все остальное тело того или иного несчастного, я иногда думал, что присутствую при родах), то сейчас я сам стал одним из этих несчастных и вынужден был, как минимум, дважды в день проползать по длинному заснеженному рукаву. Забираясь внутрь, я становился коленями на один из ящиков с продовольствием, нависая головой над примусом, и должен был сразу же валиться направо на свой спальный мешок, а затем постепенно втягивать остальные части тела. Разумеется, мне пришлось отказаться от вечернего душа и совместить утренний душ с метеорологическими работами. Всякая мысль о том, чтобы дважды в течение короткого промежутка времени пролезать через этот рукав, была невыносима, но в конце концов я тоже привык. Но у этой палатки были и несомненные достоинства: она была высокой и в ней можно было легко сушить спальные мешки, подвешивая их к потолку за один конец. Джефу, который привык к порядку, раз и навсегда им самим установленному, тоже, наверное, было нелегко со мной, таким неспокойным соседом, всё время порывавшимся куда-нибудь выйти: то на душ, то на радиосвязь, а каждый выход вносил определенный диссонанс во внутренний уют палатки. Когда мы остановились в первый вечер, я попытался распараллелить наши обязанности, предложив Джефу, чтобы один занялся палаткой, а второй — собаками, однако Джеф считал, что все необходимо делать вдвоем — так быстрее и надежнее. Скоро я с ним согласился, и мы всегда начинали с того, что распрягали собак и кормили их, и только потом шли ставить палатку. Этим мы принципиально отличались от остальных экипажей.

Наш рацион после Востока в корне изменился. Все наше продовольствие было приготовлено на Востоке и, надо сказать, приготовлено отменно. Гречневая и манная крупа, макароны, лапша, колбаса твердого копчения, ставрида в масле, сухофрукты, шоколад, конфеты, сухие сливки, чай, мясо, масло и многое другое было подобрано очень тщательно.

Когда в январе 1989 года я узнал, что при разгрузке нашего продовольствия в Мирном во время транспортировки вертолетом с судна на берег сорвался и упал в море наш огромный ящик с продовольствием, я очень расстроился и не знал, как сообщить об этом моим друзьям. Но те восприняли это известие с удивительной стойкостью, как будто зная, что иначе и быть не могло. Мы долго ломали голову, как возместить потерю, ведь без этого продовольствия мы лишались обеспечения на участке Восток — Мирный. Когда я взял у Джефа список находящихся в ящике продуктов и попытался подыскать им замену из того, что имеется на наших станциях, то, к моему удивлению, все получалось не так уж плохо, а в ряде позиций даже лучше (я имею в виду мясо вместо пеммикана, гречку вместо овсянки и хлеб вместо галет). Я отправил на станции Восток и Мирный телеграммы, где перечислил наименования продуктов, указав их количество, а также способ расфасовки, и вот восточники приготовили все в лучшем виде, запаяв каждый продукт в полиэтиленовый мешок и снабдив пояснительной надписью на русском и английском языках. Даже на рулоне туалетной бумаги, сам вид которой однозначно свидетельствовал о ее предназначении, красовалась надпись на двух языках. Мои зарубежные друзья были в восторге и от упаковки, и от содержимого, и потом всю дорогу до Мирного повторяли, как хорошо, что русские утопили ящик с нашим продовольствием.

Согласно утвержденному Джефом расписанию, подъем в нашей палатке в 5.30, отбой для Джефа в 21.30, а для меня не регламентирован. Ужин договорились готовить сообща, а за завтрак нес ответственность я. Я выхлопотал у Джефа свою постоянную и любимую должность аутсайд мена, то есть человека, который после прихода в основном занимается лагерем и залезает в палатку последним, Джеф не стал возражать, и так все само собой определилось. Лагерь в координатах: 78,11° ю. ш., 105,78° в. д.

Сегодня с утра отмечена минимальная за все время экспедиции температура (минус 45 градусов), но ветерок слабый, и поэтому все терпимо. Все-таки мне пришлось в первое же утро дважды вылезать через рукав: первый раз для снежного душа, а второй — за образцами мочи, которую, по-прежнему, не жалея, отдают мне все без исключения участники экспедиции. Джеф продолжал учить меня жить и сегодня, забраковав мой вариант упаковки нарт, пришел в легкое неистовство и сбросил все вещи на снег. Пришлось перепаковывать нарты заново вместе с ним, в результате чего мы немного запоздали. Я не видел особой разницы между его и своим вариантом, но раз он так привык, будем паковать так! Это отставание сохранилось в течение всего дня, потому что мы с Джефом пустили упряжку рядом со следом, а все остальные — по следу. В результате мы пришли в лагерь минут на двадцать позже. Прошли сегодня 49 километров — это тоже рекорд, и вновь тягачи не смогли оторваться от нас и стояли километрах в пяти впереди. Связавшись с ними по радио, я опять попросил их пройти завтра побольше, так, чтобы интервал между нами был километров тридцать-сорок — это лучше с точки зрения как скольжения по следу (след за это время успевает подмерзать и становится более скользким), так и удобства нашего снабжения. Ребята смогут тогда оставлять нам продовольствие на месте своей стоянки накануне требуемого дня. Сейчас мы попросили оставить три ящика с собачьим кормом около вехи номер 75, то есть у 215-го километра трассы, куда мы рассчитывали подойти на третий день после нашего сегодняшнего лагеря. Неожиданно плохо себя чувствовали сегодня и Джеф, и Этьенн, но если Джеф отделался только головной болью, то у доктора была рвота в течение всего дня и сильная головная боль, так что он ничего не ел. К вечеру ему, правда, полегчало. Он и сам не догадывался, отчего ему так плохо. По симптомам похоже на горную болезнь — но с чего бы ей взяться? Несмотря на то, что мы все еще шли в гору, наша высота по сравнению с Востоком возросла на какие-то несколько метров, не более, и это не могло стать причиной «горняшки».