Золотая свирель - Ярослава Кузнецова

— Принято.

— Да вы что, свихнулись? — заорала я, перегнувшись через перила площадки. — Это суд или балаган?Как вы можете? Королева, он ведь твой человек! Я сейчас же от вас уйду. Сейчас же. Гаэт, отвези меня домой!

Хоть бы кто внизу повернул ко мне голову! Будто не слышали.

— Помолчи. — Пальцы юноши больно впились в плечо. — Ты свою роль отыграла.

— Райтса, нет! — Золотая женщина щелкнула пальцами. — Переигрываем. Песчаное слово на смертную.

— Пустите меня! — Я принялась дергаться, но эти двое держали крепко. Они беседовали, обращая на меня внимания не больше, чем на собачку, рвущуюся с поводка.

— Ку-уна… Ты не Госпожа, чтобы ставить на смертных.

— Один раз можно.

— Нечестно менять ставки! Накинь рыбью кожу.

— Принято.

Ирис сжал копье в обеих руках, повернул его тупым концом вперед, поднял над головой — и прыгнул вниз. Чудовище лоскутной лентой взвилось навстречу. Хлоп! — стариковские руки впустую хватанули воздух, Ирис перелетел через фолари и пришел ему на спину. Шшшсссс! Взгорбились гигантские петли, темная фигурка, не выпустив копья, провалилась между ними куда-то на дно.

Мамочки! Фолари огромен, он просто задавит беднягу… Скрррр! Шшшарх! Двурогий хвост тяжело шмякнулся о борт, Ирис, незнамо откуда вывернувшись, рыбкой проехал на животе к центру бассейна, резво вскочил на ноги и отбежал к другому борту. На полу остались пятна крови. Чьей?

Ааассс! Чудовище вскинулось на дыбы, поднялось аж над краем бассейна — в нижней трети его туловища как большая булавка торчало копье. Ирис отступал, пока не уперся спиной в мозаичную стену. Бассейн оказался тесноват для маневров. Высокое Небо, это неравный бой! Парню не уйти и не заколоть урода, что для фолари копье — зубочистка… Господи Боже, пожалуйста, что тебе стоит!

Фолари величаво покачался из стороны в сторону, посучил тараканьми ногами — и с душераздирающим скрипом рухнул на противника будто подрубленное дерево. Я успела увидеть как Ирис рванулся вперед — его накрыло и смяло кучей живого хлама.

О, нет…

Скррр! Бронированные петли на дне бассейна судорожными рывками месили сами себя. Потом фолари вдруг вытянулся в струну, выгнулся мостом — я разглядела тягучую черную дрянь, какие-то жгуты и сопли, соединяющие бледное брюхо и мозаику пола. Это длилось одно мгновение, затем фолари плюхнулся на дно, пятнистые лоскуты пошли рябью и обвисли, как рваные знамена.

Ирис?

Очень долго невозможно было ни вздохнуть, ни пошевелиться. Даже глаз отвести было невозможно. Ничего не происходило, только по полу лениво растекалась черная как деготь лужа. По истечении вечности верхняя часть уродливой туши дрогнула, пошевелилась, из-под нее выволокся Ирис, больше похожий на муху в варенье, чем на победителя. Он прополз на локтях пару ярдов и лег на бок, прямо в гадкую лужу, одну руку неловко подвернув под себя, другую откинув в сторону.

В откинутой руке он сжимал что-то. Что-то блестело у него в кулаке, черном, как осмоленная головешка.

— Ага! — воскликнул у меня над головой юноша. — Это перо Нальфран. Кто ставил на фолари так и так бы выиграл.

— Тьфу! — расстроилась женщина. — Все знали и я знала! Нет бы вспомнить!

— Я тоже забыл, Куна. Никаких хитростей.

Рука Ириса разжалась, и я увидела, что лежало в ладони. Маленький нож в форме птичьего перышка. Знакомый малюсенький нож-игрушка. Который годился только ногти чистить и вырезать из тростника бесконечные дудочки. Который отказалась взять Прекрасная Плакальщица Перла.

Которым Ирис убил чудовище.

— Ты, госпожа моя принцесса, чем насмехаться лучше б показала дураку за какой конец меч держат. Чтоб не махал попусту дурак мимо тварюки крылатой, а поддел ее как следовает, да наземь уложил.

— Напрашиваешься? Я ж тебя как зайца паленого гонять буду, спуску не дам. Взвоешь ведь, рыжий, пощады запросишь.

— А вот как запрошу, так и насмешничай на здоровье, госпожа моя принцесса.

— Ну, готовься, будет тебе вечером праздник с фейерверками. Только если утром на ноги не встанешь — не обессудь. Каррахна! Экий ты, рыжий, упрямец. Колотили тебя мало?

— Так я ж не за колотушками к тебе, госпожа. Я ж за наукой. Что поделать, раз наука без колотушек не дается. Орешка без скорлупы не бывает, как и рыбы без чешуи.

— Мудр не по годам. Откуда ты, рыжий, выискался такой?

— Меня Ратером кличут, госпожа моя принцесса. Или Кукушонком, потому как пестрый от веснушек. А рыжих в Амалере каждый второй.

— Да поди всех Ратеров запомни! — Мораг расхохоталась. — Все вы рыжие и пестрые от веснушек, аж в глазах рябит. А наглые — верно — через одного.

— Как будет угодно госпоже моей принцессе.

Голос Кукушонка дрогнул — обидело его наше злонравное высочество.

Кстати, высочество. Догнало нас, оказывается. Интересно, зачем оно ездило к лорду Маверу?

Я пошевелилась, дотягиваясь до тикового полога чтоб выглянуть наружу. Пепел под моей рукой хрипло вздохнул, не открывая глаз. Лицо его горело, и ладонь у меня вспотела.

Я вытерла руку о юбку. Кровь затворять, это, конечно, да. А вот что мы помним про жар и лихорадку?

Кое-что помним.

Из дверей в двери, из ворот воротами, из полудня к полночи, пойду я к темну морю полуночному. У темна моря полуночного стоит дерево карколист, под тем деревом сидят семеро сестер. Как первая из них — Трясина, вторая — Ломина, третья — Огнея, четвертая -Гладея, пятая — Маетуха, шестая — Знобуха, седьмая — Окорукша. Дам я сестре Трясине белый камень — тряси, Трясина, белый камень, не тронь белого тела. Дам я сестре Ломине желтый камень — ломи, Ломина, желтый камень, не тронь желтой кости. Дам я сестре Огнее рудый камень — пали, Огнея, рудый камень, не тронь рудой крови. Дам я сестре Гладее карый камень — глодай, Глодея, карый камень, не тронь карого мяса. Дам я сестрам Маетухе да Знобухе по железной подкове — грызите, сестры, железны подковы, не троньте ни сердце, ни печень, ни селезенки, ни какого другого нутра. Дам я сестре Окорукше ленную кудель — тяни, Окорукша, ленную кудель, не тронь ни жил, ни поджилков, ни пережильцев, ни больших суставов, ни малых суставчиков. Грызите, лихоманки, камень да железо, тяните, лихоманки, ленную кудель, отлучитесь, отрекитесь от твари Божией, ни вертайтесь ни днем, ни ночью, ни утром, ни в полдень, ни в победок. Слово мое крепко, лепко, во веки веков. Да будет так!