Братья Стругацкие - Ант Скаландис

Только через месяц, с 20 сентября, съёмочный процесс возобновился. Вместо Рерберга был теперь Леонид Калашников и с ним в качестве художника-постановщика пришел Шавкат Абдусаламов, заменивший Александра Боима. Рерберга «ушли» не из-за пленки. Главное, он теперь совсем не устраивал Андрея и, что ещё важнее, Ларису Павловну, а его не устраивал Стругацкий. Не случайно Георгий Иванович пытался подарить Калашникову ручку — с пожеланием переписывать сценарий. Калашников честно сделал всё что мог, но эта «спасательная» команда, к сожалению, оказалась недолговечной — до первых, ещё октябрьских морозов и снегопадов, в считаные дни превративших летнюю натуру в зимнюю. То, что снимали в сентябре и октябре, принято называть вторым «Сталкером». Из отснятого тогда материала в фильм не вошло ни метра.

А для нас самое существенное, что в августе Тарковский объявил о принципиальном, радикальном, кардинальном изменении главного героя. Как его изменить — он якобы ещё сам не знал, это предстояло выдумать Стругацким. Но в одном Андрей, наконец, признался честно: супермен и бандит ему не нужен.

О приступе отчаяния АБС, когда Аркадий примчался к Борису в Питер, словно ошпаренный, и не было слов, одни только жесты — об этом переломном моменте в работе над «Сталкером» написано столько!.. И кинокритиками, и фантастоведами, и просто журналистами. Да и сами авторы во всевозможных интервью рассказывали, как правило, именно об этом. Я же считаю, что ничего такого особенного на данном этапе как раз и не произошло. Ну, сделали из уродливого уголовника — юродивого паломника. Подумаешь, бином Ньютона! В своей работе им уже не раз и не два случалось выворачивать собственный замысел наизнанку. Бывали кризисы и пострашнее. А тут задача получилась если и не совсем техническая, то уж во всяком случае рутинная — в конце концов, девятый вариант, и всё уже делается на автомате.

А главное — наверно, всё-таки это главное, — они именно теперь приводили написанный сценарий в состояние равновесия. Тарковскому изначально чужд был Рэдрик Шухарт, назови его хоть Аланом, хоть просто Сталкером. Ситуация, придуманная в самом первом варианте сценария, требовала фигуры притчевой, символической и уж ни в коем случае не олицетворяющей мировое зло.

Есть ещё один миф о «Сталкере»: якобы АБС написали сценарий, очень близкий к тексту повести, а Тарковский, последовательно над ним издеваясь, довел текст ровно до того, что и было воплощено на экране. Ходили даже слухи, что первый запорченный на проявке вариант был точной экранизацией «Пикника».

Так вот: не было никакого другого сценария. АБС наступили на горло собственной песне ещё в 1974-м. И даже, строго говоря, не наступали вообще, а сразу, уже наученные Германом, добровольно запели совершенно новую песню. Они сознательно писали абсолютно оригинальное произведение на базе четвертой части «Пикника» и с заведомо новыми персонажами. А уж Тарковский просто в течение трех лет подгонял это произведение под свой вкус по загадочным, непостижимым, понятным лишь ему одному (и то не всегда) принципам.

Так что изменение образа Сталкера — это была, конечно, задачка не простая, зато со всей очевидностью последняя — как финишный спурт: тяжело, зато коротко, и уже ясно, что победа близка. Пусть даже и не победа, в любом случае — финиш…

Так что авторы в целом легко пережили трансформацию своего героя. Он уже давно был для них не очень своим. Теперь они окончательно отказались от отцовства в пользу Тарковского и вздохнули с облегчением. Две половинки одного целого, наконец, сошлись. С тринадцатой попытки. Или какой там?

Из письма АНа от 3 сентября 1977 года:

«Новый вариант Тарковскому очень понравился. Разумеется, тут же взыграла в нем творческая жилка, принялся он дополнять и уточнять дал мне десяток инструкций и укатил в Москву утверждать новый вариант. Вчера вернулся. Начальство вариант приняло, послало на утверждение в Госкино. Мы сейчас будем доделывать его применительно к условиям отступающей натуры и перехода отчасти на декорации. Это уже не сильно сложно».

Чувствуете, какой спокойный тон? Никакой истерики. И даже через месяц всё так же уверенно и размеренно — из дневника за 12 октября:

«Вчера звонил из Таллина Андрюха. Предстоит работа».

А вот кому было по-настоящему трудно в том августе, да и через год тоже не сильно легче — это Александру Кайдановскому.

Рассказывает Евгений Цымбал:

«На втором „Сталкере“ у Саши иногда были моменты, когда, возвращаясь со съёмок, он просто дрожал от ярости. Он до каких-то физиологических реакций, чуть ли не до тошноты не хотел быть таким, каким его заставлял быть Тарковский. Кайдановскому очень не нравилось то, что Андрей заставлял его выворачивать из себя то, чего он категорически не хотел никому показывать. На съёмке Саша всё это послушно делал, но после съёмки у него было состояние, которое я бы назвал компенсацией. Он страшно хотел быть таким, каким он был в жизни и каким хотел быть всегда. Цельным, твердым, жестким, реактивным. Иногда это вырывалось в какое-то экстремальное поведение».

И продолжая задумываться, вдруг понимаешь, что это умение Тарковского — заставить человека стать другим, — касалось не только Саши, не только актёров, но и всех зрителей фильма. Именно это и делает с нами фильм «Сталкер» — выворачивает из каждого то, чего он категорически показывать никому не хочет. Отсюда, очевидно, такая агрессивная реакция у многих. Например, оператор Борис Прозоров, в 1977-м он был механиком съёмочной аппаратуры в группе у Тарковского, честно признается: «Когда я посмотрел „Сталкера“ впервые, просто пришел в ярость. Это было кино абсолютно про другое. И только потом я смог его оценить».

Лично со мною произошло примерно то же самое, хотя, конечно, у меня — студента, и у него — профессионала, участника съёмочного процесса, были совершенно разные ожидания. И я бы никогда не стал так нескромно выносить в эпиграф собственные слова, если б они не выражали точку зрения огромного числа поклонников АБС, и просто любителей фантастики, и просто зрителей, привыкших к упрощенному киноязыку, и, наконец, даже значительной части поклонников самого Тарковского, ожидавших от него чего-то, не более далёкого от Стругацких, чем его же «Солярис» — от Лема. Тарковский со «Сталкером» удивил всех: одних расстроил, других восхитил. Но заглянуть вглубь себя и переменить своё первое мнение сумели далеко не все. И захотели не все. И дело тут не в возрасте и даже не в уровне интеллекта. Тут надо обладать чем-то, сродни музыкальному слуху — либо есть он, либо нет его.