Князь Барбашин (СИ) - Родин Дмитрий Михайлович

– А пойдёмте-ка, воеводы, в мой шатёр, – протянул он, – да обсудим-ка всё неспешно да за чашей вина сладкого.

Крымское посольство заявилось в Москву уже после ухода войска под Казань, и состояло в основном из московских доброхотов. А потому долго томить их не стали и на другой день утром, после завтрака, приняли их малой думой в простой палате. Великий князь торопился покончить дела с посольством нового хана и заняться в полной мере делами казанскими.

Послы вошли спокойные, поклонились государю и попросили разрешения зачитать послание хана. Перед этим лист пергамента с вислой печатью был показан дьяку, дабы тот убедился, что титулы в грамоте указаны верно и никакого ущерба чести государевой нанесено не было. После этого добро на прочтение было получено.

Новый крымский хан писал, что мир с Москвой его вполне устраивает, но при условии, что земля казанская принадлежать будет Крыму. Мол, отчина и дедина она для хана. И язвительно замечал, что "старые твои слуги помнят, что сколь ни ходили они к Казани, а рать свою истомят и оприч убытка в людях и кунах иного не имели". И вообще, что кому от отца досталось, тот то держать и должен. И грозил, что если "учнёшь Казань воевати, и не помысли собе кунами нас утолити. Начнём твою землю летовать и зимовать, не как Магмед-Гирей шёл да воротился". После чего, не учитывая реальную обстановку, Сеадет-Гирей требовал от Москвы выплаты дани в 60 тысяч алтын. В конце же своего послания, словно подводя итог, хан предложил своё посредничество по заключению мира с Казанью.

К словам хана Дума отнеслась со всем вниманием, но без страха. Даже не обладая послезнанием, они понимали, что после зимнего погрома войск у того для полноценного вторжения нет, а малые отряды за Оку не пустят. Ну а на следующий год, особенно если Казань взять удасться, можно будет и с крымчаками силушкой помериться. Да, тяжёл был удар 1521 года, но Русь и не от такого оправлялась. А вот то, что объединение Крыма и Казани ставит страну на грань геополитической катастрофы (хотя о таком понятии бояре и не слыхивали, конечно) они умом и внутренней чуйкой политиков и воинов догадывались. А значит за словесными кружевами и улыбками предстоит сказать послам витиеватое, но твёрдое "нет". Нет, не быть Казани гиреевской отчиной, ибо это вотчина государя московского, и другому не бывать! И помириться с Сагибом тоже нельзя, во-первых, потому, что тот стал казанским ханом без ведома великого князя, а во-вторых, потому, что торговых людей русских, в плену томящихся, повелел убить из-за прихоти, "чего ни в одном государстве не ведется: и рати между государями хотят, а гостей не убивают".

Впрочем, послы тоже не были глупцами и хорошо понимали, что вряд ли их посольство удастся. Но уж больно худо было в Крыму после ногайского погрома и никакой иной помощи казанцам ханство оказать не могло. Осыпанные подарками, с богатыми дарами для хана, послы, не солоно хлебавши, покинули столицу Руси задолго до того, как первые известия пришли из-под Казани.

Весна была в полном разгаре. Кругом цвели травы и деревья, по ночам, рассыпаясь серебром от зари до зари, громко пели скрытые в листве соловьи. Идилия ханского дворца никак не настраивала на войну. А между тем главный страх всех казанских ханов – остаться один на один с Русью – постепенно начинал сбываться.

Сагиб-Гирей колебался долго. Мирное решение распри теперь уже казалось ему лучшим выходом, но время было упущено. В очередной раз казанский хан попал, как кур в ощип, оставшись без союзников. Крымский хан был убит, в самом Крыму началась замятня, а литовский князь зализывал раны после неудачной войны. Ногайцы радостно громили крымские кочевья и недобро поглядывали на казанские земли, а в Хадж-Тархане сел хан Хуссейн, который больше жаждал союза с Русью, чем с Казанью. И при этом зимняя осечка со Свияжском окончательно подорвала веру в Сагиба, как удачливого полководца. Поэтому в создавшемся положении хан видел лишь один выход – стать вассалом султана Сулеймана. Но данному решению неожиданно воспротивилась часть местных мурз. Не сказать, что все они были приверженцами московской партии, но вот, однако же, оказались против. Зато настаивали на посольстве в Москву с мирными предложениями.

Сагиб злился, но был вынужден сдерживать себя. Он и так натворил дел, велев казнить всех пленных русских купцов, едва до Казани дошли сведения о захвате братом Хаджи-Тархана. Теперь, в преддверии большой войны, только внутренних свар и не хватало. Однако московское посольство прогнозируемо вернулось ни с чем. Точнее русские выдвинули очень невыгодные для Казани условия: принять на царство Шах-Али, освободить всех находящихся в ханстве русских пленных (причём выполнение этого пункта должны были контролировать русские представители под защитой ханской гвардии) и признать Горную сторону и половину угодий на Волге в составе Русского государства. Подобная наглость сплотила ханский двор, и посольство в Стамбул было, наконец, отправлено. Увы, но едва оно покинуло столицу, с границ пришли нерадостные известия: русские полки двинулись в сторону Казани.

Судя по докладам разведчиков, они, как обычно, шли двумя колоннами: конной и судовой ратями. Собравшийся совет долго думал, как лучше вести войну. Мурзы и беки прекрасно понимали, что численный перевес будет у русских, а рассчитывать на помощь союзников, увы, не приходится. Так стоит ли стремиться к отрытому бою или лучше расположиться в крепости и пережить очередную осаду, воздействуя летучими отрядами на подвоз припасов? Здесь мнения в который раз разделились, поскольку на защиту крепких стен рассчитывали далеко не все. Лишь после долгих и бурных перепалок, совет всё же принял решение бить врага по частям, но столицу готовить к осаде. И вновь, в который уже раз, было объявлено о сборе войск.

Уставшее от многочисленных и чаще всего неудачных походов, войско собиралась со скрипом. Неожиданно выяснилось, что на зов не прибыла часть подвластных хану черемисов Горной стороны. С раздражением Сагиб-Гирей потребовал пояснений от сотенных князей. Однако те предпочли промолчать, и тогда молодой и горячий князь Полтыш, владелец крупнейшего среди черемисов Малмыжского княжества и один из героев прошлогодней победы над русским флотом, взял слово. Смело глядя хану в глаза, он высказался в том ключе, что при появлении русской рати мужчины Горной стороны обязаны были собираться в ополчение и соединяться с казанским войском, оставляя своих родных без защиты. И вот, в результате ежегодных разорений последних лет, часть сотенных князей решили отложиться от ханства и принять сторону русских, которые пообещали больше не зорить их селения в ходе походов. Известие вызвало у хана вспышку неконтролируемого гнева и все, кто находился в тот момент в шатре, поняли, что если битва окончится победой казанцев, то победители обязательно пойдут мстить перебежчикам.

Но даже без черемисских отрядов хан смог набрать почти три десятка тысяч бойцов, и с этими силами он выступил навстречу той части русской армии, что шла по Горной стороне.

Конная рать князя Горбатого-Шуйского не спеша двигалась по горной стороне в сторону Казани. Идти было легко, ведь большая часть местных присягнула великому князю, и свою часть договора соблюдала, не нападая на конников и давая им пропитание. Правда полностью безопасным дорогу тоже назвать было нельзя, так как на пути попадались и такие поселения, чьи князьки и старосты не успели (или не захотели) присягать Василию Ивановичу.

Что же, князю было не зазорно потребовать от таких шерти, а если они начинали сопротивляться, то воинам ведь тоже поразмяться надобно. Так что, несмотря на строгий указ, рать постепенно обрастала барахлом и пленниками.

К Свияжску подходили уже основательно загруженными, высылая далеко вперёд и в стороны большие отряды. Не смотря на наличие в устье Свияги русской крепости, а возможно именно из-за этого, местное население было настроено к русским весьма враждебно. Вновь появились в тылу неуловимые отряды лесных партизан, перекрывших дороги и уничтожавших отряды фуражиров и небольшие обозы, а порой атакуя и дозорные сотни с постами. Все гонцы, которых отправляли воеводы, перехватывались и, в конце концов, их просто перестали посылать. И никто не сомневался уже, что лесные разведчики внимательно контролировали все перемещения войск.