Когда говорит кровь (СИ) - Беляев Михаил

Но глазеть по сторонам, пытаясь угадать, какой сановник, военачальник, жрец или старейшина, скрывался за тем ли иным животным, у него не было никакого желания. Как и участвовать в этой пьяной оргии. Ведь единственная причина его визита находилась на противоположной стороне зала. Там, в окружении танцовщиц и музыкантов, на ложе, которое больше подошло бы царям старины, полулежала-полусидела хозяйка дома и праздника — Ривена Мителиш. В отличие от остальных гостей, она не была обнажена — ее тело прикрывала перевязанная тонким пояском короткая накидка из синего шелка, а лицо скрывала золотая маска львицы, поверх которой сверкала яркими самоцветами диадема.

К ней, продираясь сквозь пирующих, и направился Великий логофет. То и дело кто-то пытался затянуть его за стол или всучить ему кубок с вином, но Джаромо ловко уклонялся и огибал гостей и прислуживающих им рабов и рабынь. Сегодня все они одинаково не стоили его времени. Сегодня он не собирался играть в свою обычную игру, подкупая, обольщая и заманивая в ловушки высший свет столичного города. Сегодня, он был тут не по делам государства, но по своей воле. По своему желанию. И ему нужен был лишь один человек — Ривена Мителиш

Стоило Великому логофету подойти, как вдова сразу же приподнялась и села. Их взгляды встретились и несколько мгновений они смотрели друг на друга молча. Неожиданно женщина поднялась со своего ложа и, взяв его за руку, потянула куда-то прочь из зала приемов. Но не на открытый балкон, где обычно они переговаривались с глазу на глаз, отдыхая от шума пирующей толпы, а в одну из боковых дверей. Джаромо не сопротивлялся и ни о чём не спрашивал, позволив хозяйке дворца вести его за собой, по пустым галереям и коридорам. Он доверял ей. А ещё, ему страстно хотелось, чтобы кто-то вновь повел его за собой.

Поднявшись на второй этаж, они оказались в просторных светлых покоях, посередине которых располагалась большая кровать. Всё также без слов хозяйка дома скинула с себя накидку и маску, и сняла её же с Великого логофета. Она села на просторное ложе и силой увлекла его за собой, под покрывало, оплетая руками и ногами и крепко прижимая к своему телу.

Он было хотел отстраниться от женщины, чья голая кожа и тепло были столь непривычны для его тела, хотел объясниться с ней и уже даже начал что-то говорить, но вдова лишь крепко прижала палец к его губам, а потом сжала его ещё сильнее ногами. И тут Великий логофет к своему удивлению понял, что его глаза наполняются слезами. Крупные капли тяжелой соленой воды набирались по уголкам его век, желая покатиться по его щекам и упасть на шею обнимавшей его женщины. И он понял, что больше не может и не хочет их сдерживать.

Великий логофет зарыдал. Он рыдал навзрыд, всхлипывая и трясясь, пока тонкие женские пальцы бережно гладили его голову и волосы. Слёзы, так давно застоявшиеся в его глазах, теперь лились прямо на плечи и груди Ривены, а она, словно заботливая мать или кормилица, шептала что-то нежное и успокаивающее. Тепло, живое тепло чужого тела, поглотило Великого логофета. Он уже и забыл, каково это, чувствовать своей кожей, кожу другого человека. Как прижиматься и обнимать. Как ощущать жар дыхания. И он потерялся в этом тепле, растворяясь в мягкой нежности чужого тела, что обволакивала его и дарила ему покой, заживляя зияющие раны на его истерзанном сердце и успокаивая измученную душу.

Тепло поглотило Великого логофета без остатка. Оно забрало его всего, целиком и полностью. Джаромо Сатти провалился во тьму. В беспросветную тьму забытья, в котором не было места ни снам, ни мыслям, ни тревогам, ни воспоминанием. Лишь бесконечный покой. И жар чужого тела. Жар, подаривший ему спасение.

Прохладный ветерок пробежался по обнажённому тело Великого логофета. Жар живого тепла исчез и Джаромо почувствовал, как по его коже пробегают мурашки. Он открыл глаза и посмотрел по сторонам. Он всё также лежал в спальне Ривены Мителиш, но на постеле он был один, а за большим открытым окном, объятые ярким багряным пламенем, проплывали кучерявые облака.

Небо, которое он неплохо видел, даже не поднимая головы, было вечерним, даже закатным. А когда Джаромо приехал в этот дом было ещё совсем раннее утро. Неужели он проспал почти целый день?

Великий логофет приподнялся на локтях и огляделся. Недалеко от окна, обхватив колени рукой, сидела русоволосая девочка лет десяти. Прямо перед ней лежала россыпь окрашенных в разные цвета камешков, которые юная служанка передвигала, внимательно проговаривая что-то одними губами. Поймав на себе его взгляд, она тут же вскочила, задвинув ногой камешки, и низко поклонилась.

— Благостного пробуждения вам почтенный господин, — проговорила она, хлопая пышными ресницами.

— Какое нынче время, дитя?

— Время заката. Близится к концу второй день Летних мистерий, господин.

— Что? Второй день? — удивленно моргнул Великий логофет. По всему выходило, что он проспал больше суток.

— Да, господин. Нынче в городе славили Бахана. Я точно запомнила. Повсюду пахло хлебом и мясом. И нас кормили очень по вкусному.

Джаромо тяжело вздохнул, осознавая, как много он потерял времени.

— Будь добра, дитя, позови ко мне свою хозяйку.

— Сие мгновение, господин, она и сама просила ей сообщить, как только вы проснетесь, — с низким поклоном ответила девочка и торопливо покинула спальню.

Джаромо поднялся с ложа и подошел к окну. Вид из него открывался на внутренний сад и неровные ряды особняков, уходивших вдаль к морю. Как и вчера, Палатвир был безлюден. Если девочка ему не врала, а для лжи у неё точно не было никакого резона, то он умудрился отдать сну непозволительно много времени. Свежесть в мыслях и разливающаяся по каждому мускулу тела бодрость подтверждали еë слова. У него снова были силы. Силы чтобы действовать, думать, планировать. И силы, чтобы вновь нацепить маску слащавой учтивости, что начала было отлипать. Ценные и важные для него силы.

И всё же почти два дня… почти два дня он пребывал в забытье, пока его враги не готовили атаку на всё то, что он должен был защитить. Не слишком ли высокую цену он заплатил за ясность мысли?

Джаромо огляделся в поисках одежды. Недалеко от окна стоял раскрытый сундук, в котором сложенные в аккуратную стопку лежали самые разные мужские вещи. Подойдя, сановник немного покопался и подобрал широкие штаны, черную рубаху ниже колен, черный же кушак и низкие сапоги из мягкой кожи.

— А я так надеялась, что ты хоть тут изменишь свой страшно мрачный наряд. Но я сама виновата, оставив тебе этот соблазн. Надо было просто выкинуть всё черное, — раздался позади него игривый голос хозяйки дома.

— Моя милая Ривена, постоянство рождает верность. Тем более что черный — это цвет моей Великой палаты и моего служения государству.

Женщина подошла к нему и обняла за талию, положив на плечо подбородок.

— Прости, что не стала будить, — прошептала она. — Я знаю, что ты потерял время. Знаю. Но мне было так страшно за тебя. Ты выглядел таким измученным. Таким пустым. Когда я взглянула на тебя там, на пиру, мне показалось, что я смотрю на ходячий труп.

— Вероятно, я и был им, моя нежнейшая Ривена. Жизнь утекала из моего тела, словно вино из разбитого кувшина. Но ты смогла вновь наполнить меня новыми силами, сотворив подлинное чудо исцеления. Теперь я вновь готов вернуться ко всем неотложным заботам.

— И опять ты спешишь к делам, а как же я? — с наигранной обидой отстранилась от него вдова, сев на край ложа.

— Ты, моя услада и моё бесконечное блаженство. Но таков уж мой долг и моё призвание.

— Тяжкое и скорбное призвание, милый.

— Быть может. Но даже в минуту гибели я буду хранить ему верность, ибо оно определяет мою суть.

Тонкая бровь вдовы многозначительно изогнулась.

— А наступит твоя гибель как раз из-за твоей верности. Уж поверь женщине, повидавшей в этой жизни всякое, любимый.

Великий логофет лишь широко развел руками, словно бы извиняясь за своё естество. Ривена улыбнулась и махнула на него рукой.