Буря Жнеца - Стивен Эриксон

Каменные укрытия вдоль скалы. Хижины из бивней, тонкие шесты, на которых сушатся шкуры. Дети чертенятами мечутся между собрания примерно тридцати Имассов. Мужчины, женщины, старцы. Впереди стоит один воин, рядом с ним еще трое – в рваных одеждах, чем-то отличающихся от одеяний местного клана. Чужаки, гости, не желающие смешиваться с хозяевами.

Онрек увидел их – и нахмурился еще сильнее. – Друг, – шепнул он, – берегись этих троих!

Рад Элалле встал рядом с вождем. – Это Ульшан Праль, – сказал он, положив руку на крепкое плечо воина. Жест открытого уважения и признательности. Похоже, он не замечал, какое напряжение этот жест вызвал среди гостей.

Онрек вышел вперед: – Я Онрек Сломанный из клана Логроса. Дитя Ритуала. Я прошу, чтобы нас приняли как гостей среди вашего племени, Ульшан Праль.

Воин с кожей цвета меда нахмурился и что-то сказал Раду Элалле.

Рад кивнул и обратился к Онреку: – Ульшан Праль спрашивает, почему ты не говоришь на Первом Языке.

– Он спрашивает, почему я решил говорить на другом языке?

– Да.

– Мои друзья не разделяют знания этого языка. Я не могу просить гостеприимства так, чтобы они не поняли смысла сказанного – ведь им придется связать себя обычаями хозяев. Они должны понимать, что я обещаю вам отсутствие враждебности с их стороны.

– А ты не можешь просто перевести им? – спросил Рад.

– Могу, конечно. Но я решил предоставить эту честь тебе, Рад Элалле, ибо Ульшан Праль тебя знает и тебе доверяет, тогда как я…

– Очень хорошо. Я переведу.

– Хватит всякой муры, – крикнул Еж, резко опуская на землю мешок. – Мы все будем хорошими ребятами, пока никто не попробует нас убить или еще что похуже. Например, заставить есть какие-нибудь ужасные овощи, вымершие – ко всеобщей радости – по всей вселенной, кроме вашего мирка.

Рад Элалле проявил изрядное мастерство, переводя слова Ежа почти так же быстро, как сапер выпаливал их.

Брови Ульшана Праля взлетели в явном удивлении; он повернулся влево и сделал яростный жест кучке старух.

Еж скривил губы: – Что я такого сказал?

Тралл видел, что Онрек улыбается. – Ульшан Праль приказал приготовить рыбу в дополнение к рагу из баэктара.

– Бак – как?

– Это овощ, Еж. Его можно найти только здесь.

Напряжение вдруг исчезло. Все заулыбались; некоторые Имассы выкрикивали приветствия, другие подходили – сначала к Онреку, а потом – с выражением восторга на лицах – к Траллу. Нет, понял он: так они смотрят на котят эмлавы. Те замурлыкали низкими голосами, когда короткопалые руки начали гладить мех и щекотать за круглыми ушками.

– Погляди на них, Быстрый! – удивленно вскрикнул Еж. – Разве честно?

Колдун хлопнул сапера по спине: – Все понятно, дружище. Мертвецы воняют.

– Ты снова обидел меня!

Тралл со вздохом отпусти поводки и отошел. Улыбнулся Ежу: – Лично я ничего плохого не чую.

Но солдат в ответ скривился еще сильнее. – Может, сейчас ты мне нравишься, Тралл Сенгар – но побудь таким милым, и все изменится.

– Я чем-то обидел…

– Игнорируй Ежа, – вмешался Быстрый Бен. – По крайней мере, когда он болтает. Поверь, только таким путем мне и прочим солдатам взвода удалось не сойти с ума. Игнорируй его… пока он не схватит проклятый мешок.

– А тогда? – непонимающе спросил Тралл.

– Тогда беги, словно сам Худ хватает за пятки.

Онрек освободился из объятий и направился к чужакам.

– Да, – вполголоса заметил Бен. – Они действительно составят проблему.

– Потому что они вроде Онрека? Т’лан Имассы?

– Да, дети Ритуала. Вопрос – зачем они здесь?

– Могу вообразить, что с какой бы миссией они сюда не явились – трансформация глубоко их потрясла. Возможно, в них, как и в Онреке, пробудился дух.

– Да, они выглядят достаточно взволнованными.

Онрек разговаривал с ними недолго.

– Ну? – спросил маг подошедшего Имасса.

Лоб Онрека избороздили глубокие морщины. – Они тоже из Бентракт Имассов. Но из кланов, присоединившихся к Ритуалу. Клан Ульшана Праля – среди немногих отказавшихся. Его поколебали доводы Кайлавы Онасс. Вот почему, – добавил Онрек, – они приветствуют эмлав – словно это дети самой Кайлавы. Итак, между группами пролегает старинная неприязнь. Ульшан Праль тогда не был вождем. Т’лан Бентракт вообще не знали его прежде.

– И в этом проблема?

– Да. Один из чужаков – вождь, избранный самим Бентрактом. Хостилле Ратор.

– А двое других?

– C ними еще хуже. Гадающая по костям Ульшана Праля умерла. Тил’арас Бенок и Гр’истанас Иш’ильм, что стоят слева и справа от Ратора – Гадающие.

Тралл Сенгар глубоко вздохнул: – Похоже, замышляют захват власти.

Онрек Сломанный кивнул.

– Но что их остановило? – спросил Быстрый Бен.

– Рад Элалле. Сын Менандоры их страшит.

Каждое мгновение ливень обрушивал сотни тысячи стальных копий на черепичные крыши городка. Потоки воды стекали на темные улицы и устремлялись к гавани.

Лед на северной стороне острова не желал умирать спокойно. Уничтожаемые магией дикой девчонки бело-голубые айсберги ломались, выпуская столбы пара; пар сгущался в огромные тучи, они ползли на юг, к осажденному непогодой городу, и атаковали его, словно обезумевшие мстители. Полдень казался глухой полночью. Колокола звенели под ударами дождя, будто отбивая нескончаемую ночную стражу.

Утром – если таковое вообще наступит – Адъюнкт прикажет поднять паруса над потрепанными судами. «Престолы Войны», два десятка мощных, быстроходных кораблей сопровождения, остатки транспортов с последними частями Четырнадцатой Армии на бортах. И один крошечный юркий дромон, чьи весла неутомимо ворочают безголовые Тисте Анди. Ах да, во главе пойдет суденышко местных пиратов с мертвым капитаном – женщиной – но не будем про нее… Вернемся лучше на черненую палубу кошмарной галеры.

Ужасная истина всячески старалась скрыть себя от Нимандера Голита и его спутников. Отрубленные головы на палубе, около главной мачты, заботливо укрыты брезентом. Зачем стимулировать истерию? Если живые Тисте Анди увидят лица своих родичей… Разве они все не с Плавучего Авалю? О да, именно оттуда. Дяди, отцы, матери. О, какая мрачная игра слов – они действительно были главами семейств, головами, снесенными с плеч слишком рано – их потомки не успели вырасти, обрести опыт, научиться жить в этом мире. Снесенные с плеч, ха-ха. Смерть – это понятное дело. Умирание – понятное дело. Но есть и другие возможности – теперь это тоже стало понятным, не нужно никакой особой мудрости. Эти головы не умерли, не почернели и не сгнили. Головы не потеряли лиц, не стали бесплотными черепами, по которым с трудом можно догадаться, кому принадлежат те или иные останки. Нет, глаза все еще моргают – словно память подсказывает им, что глаза должны иногда моргать; уста шевелятся, продолжая прерванные беседы, сплетни и родительские нравоучения, хотя ни одному слову не дано покинуть гортани.

Но истерия – слишком простое слово. Юный разум может оказаться в разных местах. Его могут осаждать крики ужаса, бесконечные взрывы страха – снова и снова, прилив без отлива. Или разум может стать тихим, присоединяясь к наихудшему виду молчания – молчанию разинутых ртов, спертого дыхания, выпученных глаз, вздувшихся вен. Никогда им не вздохнуть снова, не наполнить легкие живительным воздухом… Это истерия тонущего. Тонущего в собственном ужасе. Истерия пускающего слюни ребенка.

Некоторые тайны невыносимы. Одни из таких – тайна проклятого корабля. Им с раннего детства хорошо знакомы обводы «Силанды». Корабля, унесшего родителей в патетическое плавание на поиски того, кого каждый из обитателей Авалю зовет Отцом. Аномандера Рейка. Аномандера Серебряной Гривы, Аномандера Драконьего Глаза. Увы, им не удалось его отыскать; не удалось возгласить жалобы, задать наболевшие вопросы, уставить пальцы в обвинении, осуждении, проклятии. Да, да, именно этого они и хотели!

Так сожмите весла, храбрые родители. Впереди еще одно море. Видите берег? Конечно же, нет. Вы видите только солнечный свет, просачивающийся сквозь плотную парусину, вы мысленно ощущаете боль в телах, напряжение рук – вперед и назад, вперед и назад при каждом гребке. Вы чуете, как кровь поднимается в чаши обрубленных шей, словно в золотые кубки – для того лишь, чтобы снова вернуться вниз. Гребите, проклятые! Гребите к берегу!

«Да, к берегу. К другой стороне океана. Но этот океан бесконечен, милые предки.

Гребите же! Гребите!»

Он мог бы захихикать – но слишком опасно прерывать тишину истерии, за долгие дни ставшую теплой, словно материнские объятия. Лучше держаться, отгонять мысли, все мысли, все мысли о «Силанде».

Это легче делать на суше, в гостинице, в комнате.

Но завтра они поднимают паруса. Снова. На корабли, к живительному ветру и плещущей волне!