Соната единорогов - Питер Бигл

— Не пойду, — всхлипнула Джой. — Ни за что. Я вас не брошу.

Перитон, прорвавшись сквозь созданный Принцессой Лайшей спасительный круг, нацелился прямо в глаза Джой. На миг она увидела собственные его симпатичные карие глазки, налитые кровью, горящие отчаянной алчностью, и тут рог разорвал его почти надвое и отбросил в сторону.

— Если побежишь прямо сейчас, — сказала Лайша, — я смогу удержать большую их часть. Держи голову пониже и думай только о ногах. Станешь оглядываться, споткнешься.

Впоследствии Джой нередко размышляла о том, не стоило ли ей послушаться и бросить Принцессу Лайшу, и очень утешалась тем обстоятельством, что ко времени, когда за ее спиной послышался оглушительный рев, не отошла, чтобы спастись, ни на шаг от Лайши. Огромный каркаданн вылетел из-под деревьев Закатного Леса и земля задрожала под ногами, несшими его по полю битвы. Красные бока его пылали под утренним солнцем, пена капала изо рта и в ошеломительной своей слепоте он больше походил на сорвавшийся с привязи локомотив, чем на единорога.

Перитоны заметили его. Были ль они или не были одним существом, наделенным единым сознанием, но, уподобясь впавшему в замешательство смерчу, они винтом ушли вверх. Половина их, похоже, предпочитала отступить, но другая явно оголодала настолько, что оказалась неспособной прислушиваться к каким бы то ни было доводам, кроме доводов собственных животов. Пока они колебались, каркаданн уже ворвался в самую их гущу и, вздыбясь между ними и Принцессой Лайшей, принялся безжалостно выкашивать их рогом, вдвое большим, чем у нее. Какой-то страшный миг они еще промедлили, а затем сдались и, подвывая, понеслись по небу впереди двух единорогов, которые еще недолго гнались за ними, прежде чем остановиться и повернуть назад. Труся по направлению к Джой, они любовно терлись боками, и Джой увидела, что каркаданн, то тычется мордой в Лайшу, зализывая ее раны, то неуклюже танцует вокруг нее, пригарцовывая, вскидывая ноги, совершенно как козленок.

— Это Тамирао, — почти со смущением сказала Принцесса Лайша.

Каркаданн склонил перед Джой голову, легко коснувшись ее плеча огромным рогом. Глаза у него были сиреневые.

Наручные часы Джой встали при переходе Границы, и хоть она скоро научилась довольно точно определять время по положению солнца и луны — или по вкусу воздуха — само это умение потеряло для нее всякое значение еще скорее. Проголодавшись, она кормилась фруктами и ягодами, устав, отсыпалась на мягкой траве, потом играла с Туриком и его друзьями, потом, если шел дождь, — укрывалась в логове сатиров, если же не шел — учила ручейную яллу петь «Желтую подводную лодку». Временами она целый день и ночь просиживала под деревом, слушая музыку Шейры, неподвижная, как один из Древнейших. Джой не пыталась больше приблизиться к этой музыке или уяснить истинную ее связь с единорогами, каким-то образом порождавшими ее. Она просто сидела и слушала, весь день, негромко напевая про себя.

И может быть, больше всего ей нравилось наблюдать за Принцессой Лайшей и Тамирао. Могучий каркаданн был существом немногословным, крупным, как все, кто принадлежал к его племени, но на взгляд Джой, его преданность Лайше сообщала Тамирао почти ту же спокойную грацию, какой обладала сама Принцесса. Когда Джой видела их прогуливающимися вечерами по Закатному Лесу или вглядывающимися в зарозовевший от зари водопад, спадающий с утеса почти к их ногам, ее согревало отражение радости, которую они испытывали. Лайша нередко приглашала ее побродить с ними, но Джой всегда смущалась и приглашения не принимала.

Лорда Синти она встречала обычно, когда менее всего ожидала. Ей так и не удавалось услышать либо увидеть его, пока он не обнаруживался бок о бок с нею. Иногда он был дружелюбен и разговорчив — для Синти, то есть — иногда далек, отрешен и настолько спокоен, что она начинала ощущать себя дурочкой, слегка пугалась и не могла понять, на что она ему сдалась. И все-таки выпадали мгновения, когда она вдруг слышала разумом его голос, даром, что самого Синти нигде видно не было, предупреждавший ее о близком рое перитонов или о том, что в Закатный Лес заползла джахао. Однажды, валяясь на животе у маленького, затененного прудика — ей нравилось пожевывать здесь стебли клевера, прихлебывать прохладную, чистую воду и ни о чем решительно не думать, она увидала в воде, рядом со своим лицом, изрябленное ветерком отражение его головы и совершенно отчетливо услышала, как он произнес: «Помоги мне, Джозефина Ривера». Однако, когда она села и обернулась, с ней осталась только музыка его ухода.

Несколько раз она издалека видела Индиго, неизменно в обличие единорога, но поговорить с ним смогла лишь однажды. Вскоре после ее появления в Шейре, Ко сводил Джой в аскетичную почти до голизны горную лощину, в которую Джой быстро влюбилась. Путь, ведший в лощину, был крутоват, однако Джой часто забиралась туда, чтобы посидеть среди нагромождения огромных камней, образовавших на редкость удобное подобие кресла, смотреть на дымчатые спины походивших на крылатых рыб птиц, почему-то часами паривших всегда над одним местом. В вечном изобилии Шейры, место, в котором смотреть, кроме неба, камней и далеко внизу поблескивающей реки, было не на что, странно умиротворяло ее. Ко раз за разом предупреждал ее, чтобы от воды, в которой таилась речная ялла, она держалась подальше, и Джой усердно блюла его заветы до самого послеполудня, в который увидела у кромки воды Древнейшего.

Миг, и она полезла вниз по камням, обдирая колени и ладони и не обращая на это никакого внимания. Расстояние было слишком велико, чтобы отличить одного белого единорога от другого, однако, спускаясь, Джой насмешливо повторяла себе: «Да он это, он, вот увидит меня и тут же смоется — по этому и узнается Индиго».

Это и впрямь был Индиго, но только никуда он не смылся. Он стоял, глядя на стремительно текущую воду, неподвижный, сухощавый для своего роста и странно темноватый под прямым солнечным светом. Джой, робко приближавшаяся к нему, замерла, когда из прибрежного водоворотика поднялась гладкая золотистая голова на высоких плечах. Лицо у речной яллы было ошеломительно милое, огромные глаза, бархатистая, как у бабочки, кожа и широкий, нежный рот отдавали таким совершенством, что Джой от зависти сжала щеки руками. Она услышала, как Индиго сказал что-то, услышала, как пронесся над водой ответивший ему голос с низкими переливами, с насмешливой и сладостной алчностью. Чуть повернув голову, речная ялла взглянула на Джой.