Соната единорогов - Питер Бигл

Он взял ее руку в свою и улыбнулся беззаботной, кривоватой улыбкой тируджа.

— Так уж устроена Шейра, — сказал он. — Пойдем.

Путь показался ей куда более коротким, чем прежде, хотя ко времени, когда они спустились в узкую, тенистую долину и Джой впервые увидела Границу, уже садилось солнце. В гаснущем свете Граница выглядела яркой, неуловимой воздушной зыбью, подобьем обманного зеркала, обращающего все, что лежит за ним, в крадущиеся тени и отглаженные ветром снега. Джой сказала:

— Она не там, где была. А что если меня занесет в Нью-Йорк или еще куда?

Ко ободряюще похлопал ее по плечу.

— Ничего такого не будет.

— Ты-то откуда знаешь? Ты же ни разу ее не пересекал, откуда тебе знать, куда я выйду?

Джой ощутила вдруг ближайшее подобие самой что ни на есть паники.

Ко остался невозмутимым.

— Граница есть Граница. Где вошла, там и выйдешь, дочурка. Так сказал Лорд Синти.

— А-а, — откликнулась Джой. — Ну если сам Синти сказал…

Она намеренно подчеркнула имя черного единорога, но, увидев, как по косматому лицу Ко пронеслось выражение боли, быстро им сокрытое, неловко обняла старика.

— Прости, прости, — забормотала она. — Просто я чувствую себя так… не знаю, плохо, а я этого терпеть не могу.

Космы сатира пахли давней немытостью, пахли непристойно, очаровательно.

— Ну и возвращайся, — сказал он. — Граница никуда не денется, Шейра тоже. Возвращайся, когда захочешь.

— Так она же смещается, — Джой шмыгнула носом. — Синти говорил, Шейра все время движется. Может, я ее вообще никогда не найду.

Ко, на миг попридержав Джой, торжественно подмигнул ей.

— Я так думаю, дочурка, — заметь, я сказал «думаю», — что тебя Шейра малость подождет. Стало быть, скоро свидимся.

И он указал на дремотную полную луну, только что всплывшую над деревьями.

— А вот она ждать не станет. Так что топай.

Он еще раз обнял Джой, потом развернул, взял за плечи и легонько подтолкнул к мглистому свечению, отделяющему мир единорогов, сатиров и шестидюймовых драконов от того, к которому принадлежала она. Джой протерла глаза, хотела оглянуться, но не оглянулась, услышала последний, дерзкий, надрывающий душу взлет любимой музыки, примолкшей, когда они с Ко направлялись к Границе, и зашагала вниз по склону в кроссовках, теперь казавшихся ей железными кандалами, устало, но без колебаний побрела прямо в трепещущее сверкание…

…и чуть не врезалась в почтовый ящик на углу Аломар и Валенсия, в двух кварталах от своего дома. Ошеломленная, утратившая представление о направлении, она вцепилась в ящик, тупо озираясь вокруг. Ночь была темна, так же, как когда она бежала по улице за музыкой, и тот же полумесяц — не луна Шейры — низко висел на востоке. Джой несколько раз потрясла головой, трудно сглотнула, подождала — может стошнит, — и спрятала лицо за почтовым ящиком, на случай, если какой-нибудь прохожий видел, как она вылезла прямо из воздуха. И наконец, вздохнула поглубже, выпрямилась, покачиваясь, и направилась к дому.

Никто в доме не проснулся, пока она на цыпочках поднималась к себе по лестнице. Джой, не сняв майки с надписью «Северная выставка», повалилась на кровать и ей тут же стали сниться крохотные дракончики и ромбовидные глаза ручейной яллы.

Глава шестая

Единственным, кому она все рассказала, был Джон Папас. День уже клонился к вечеру, Джой возилась с упаковкой новых скрипичных струн, сортируя их, как он ее научил, когда, подняв взгляд, увидела его стоящим, ссутулясь, у окна и глядящим на улицу. «Дурень, — пробормотал он, обращаясь более к себе, чем к ней. — Упустил вещь, Папас, старый ты дурак».

Джой хотела было сказать: «Он вернется», но передумала. Повинуясь внезапному порыву, она отложила струны и подошла к одному из нескольких электронных пианино, которые Джон Папас держал для продажи. «Мистер Папас, послушайте минуту!» — сказала она и начала по памяти медленно наигрывать мелодию, чаще других звучавшую в Закатном Лесу при наступлении ночи.

Джой играла этот медленный, запинающийся мотив, беря левой рукой разрозненные аккорды, — неуверенно, поскольку могла лишь догадываться, какие из гармоний Вудмонта пригодны для передачи напевов и ритмов Шейры. По большей части, она импровизировала, рукам ее трудно было передать музыку, которую помнило сердце. Все не так, не так, сплошное вранье, постыдилась бы. И все-таки, неуклюжее исполнение захватило ее настолько, что Джой, как и прежде, утратила представление о времени, способность сказать, как долго она играет. Остановилась она, лишь когда открыла глаза и обнаружила, что Джон Папас безмолвно плачет.

Слезы взрослых всегда повергали Джой в смущение. Она поторопилась встать и вернуться к работе. Джой Папас заплетающимся языком сказал:

— Оставь струны, оставь. Пора начинать записывать твои вещи, девочка. Не знаю, откуда ты их берешь, но пора начинать их записывать. Сегодня что, пятница? — приходи завтра с утра, ремонтировать мне все равно пока нечего…

— Это не моя вещь, мистер Папас, — сказала Джой. — Ну, то есть, может, немного и моя, в каком-то смысле. Но это музыка вроде той, что играл Индиго, когда пытался продать вам рог.

Лицо Джона Папаса оставалось лишенным выражения, странно настороженным. Джой сказала:

— Она не из наших мест — на самом деле, из другого мира, вот откуда. Этот мир называется Шейрой.

Джон Папас выслушал ее рассказ, ни разу не перебив, даже не шелохнувшись. Когда Джой закончила, он покряхтел, отвернулся и принялся изучать древний клапанный тромбон, сданный этим утром в починку. И не оборачиваясь, обронил:

— Крупнобюджетные сны тебе снятся, Джозефина Ангелина Ривера. Тысячи статистов, да еще спецэффекты — кто у тебя режиссер? Дай мне знать, когда фильм выйдет на экраны, ладно?

Джой, разумеется, не думала, что Джон Папас сразу возьмет и поверит ее рассказу о единорогах, сатирах и плотоядных летающих оленях, однако и подобной отповеди, безразличной и насмешливой, не ожидала. Сердито повысив голос, она сказала:

— Это не сны! По-вашему, я сна от яви отличить не могу? Я провела там несколько дней, недель — я была там!

Склонившийся над тромбоном Джон Папас пробормотал что-то, чего Джой не разобрала. Гнев окончательно овладел Джой и она закричала:

— И вы знаете, что это правда! Знаете, откуда эта музыка, потому что знакомы с Индиго! Я с первой минуты поняла, что вы с ним знакомы!

Джон Папас медленно повернулся к ней. Он был очень бледен, отчего черные глаза его казались большими, чем обычно, кожа под левым глазом заметно подергивалась.